Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк

– Ну… – протянул Леонид Ильич с некоторым сомнением. – Может, оно и верно по сути… Просто так хочется эту погань побыстрее вымести из страны метлой, – выдохнул он искренне. – Ладно, снимаю я свое предложение. Товарищи, у кого-нибудь есть еще соображения?

– Нет, нет, нет, – дружным эхом раздалось со стороны регионалов. Косыгин молча покачал головой.

– Ну и хорошо, тогда так и принимаем… Э-э-э… Продолжить неустанную борьбу с происками империалистических сил, усилить наступательность нашей пропаганды, жестче вести борьбу с разного рода отщепенцами, используя для этого все предоставленные законом средства. Кто «за»? «Против»? Единогласно. Товарищи, на этом повестка заседания Политбюро исчерпана, спасибо за работу.

Андропов первым торопливо вышел из зала и притормозил в ореховой комнате, дожидаясь Громыко и Устинова. Вдоль стенки тенью проскользнул порученец и, протягивая записку, негромко доложил:

– От Григоренко звонок был.

Юрий Владимирович развернул лист.

«В гараже Агронома обнаружены исчерпывающие доказательства».

– Так… – протянул председатель КГБ вполголоса, уставившись сквозь капитана невидящим взглядом. – Так…

– Ну, Юра, ты идешь? – положил ему руку на плечо подошедший Устинов.

Андропов завертел головой, выискивая Громыко.

– Вы езжайте, я задержусь. Надо с Андреем Андреичем переговорить и потом к себе вернуться. – Он озабоченно помотал головой и добавил: – Информация важная пришла.

– Плохая? – уточнил Устинов, пристально вглядываясь в глаза.

– Еще не понял до конца… Многозначительная. Осталось в этих значениях разобраться, – слабо улыбнулся Андропов.

– Ну ладно, разбирайся, я тоже к себе поехал.

– Я вот все думаю, Дмитрий Федорович, когда вы спите? Порученца своего хоть пожалейте.

– А мне много не надо, организм такой… Пять часов сна – и я как огурчик, готов к труду и обороне, – засмеялся Дмитрий Федорович. – А порученцев у меня два, нечестно так гонять одного было бы… Это я могу восемнадцать часов работать, их-то что мучить?

Устинов посмотрел на скопившихся в ожидании лифта членов Политбюро, махнул рукой и, стремительно обогнув дежурного прапорщика, почти бегом начал спускаться по лестнице. Завистливо поглядев ему вслед, Андропов повернулся и пошел наперехват к вышедшему наконец из зала заседаний Громыко:

– Андрей Андреевич, пошушукаться надо.

– Надолго?

– Минут пять.

– Хм… – Громыко на мгновение задумался. – А давай тогда по Кремлю прогуляемся?

– Хорошо.

Спустились на лифте с третьего этажа Сенатского дворца и вышли в узкий пустынный скверик, протянувшийся между дворцом и Арсеналом.

– Ну что у тебя там?

Андропов крутанул головой, озираясь, и медленно заговорил, тщательно подбирая слова:

– Андрей Андреевич, к сожалению, информация о вербовке вашего Огородникова подтвердилась, сегодня получены исчерпывающие доказательства его предательской деятельности.

– Огородникова? – Громыко делано наморщил лоб. – Не помню такого…

– Да, Огородникова, – терпеливо повторил Андропов. – Того самого, из отдела стратегического планирования МИДа, вашего помощника. Мы с вами в конце февраля говорили о нем, тогда были только веские подозрения, сейчас получены материальные доказательства.

– Ах, этого Огородникова… Да, вроде есть такой. – Громыко с задумчивым прищуром полюбовался на кремлевские зубцы, выделяющиеся четким изломом на фоне темнеющего неба. – Ладно, это ваш хлеб – шпионов ловить, вот и ловите, советовать не буду. А мне еще в посольство Кипра на прием надо ехать. У них национальный праздник, день начала освободительной борьбы против английских колонизаторов, надо их с этим поздравить. – Андрей Андреевич повелительно махнул своему ЗИЛу.

Монументально устроившись на заднем сиденье, Громыко, словно внезапно что-то вспомнив, воскликнул:

– Представляешь, Юра, я тут по улице Горького намедни решил прогуляться, зашел в гастроном и не обнаружил в продаже сельтерской воды! А ведь, помню, лет двадцать назад еще была… Что-то у нас, похоже, разладилось. Вот о чем голова болеть должна. – И дверь мягко захлопнулась.

Андропов чуть поморщился вслед неторопливо разгоняющемуся ЗИЛу, втянул поглубже воздух и побрел к своей машине, бездумно скользя взглядом по брусчатке. Исчерпывающие доказательства, значит… Понять бы еще цели тех, кто вкинул это письмо. Отвлечь силы и внимание от чего-то более важного, перегрузив работой по проверке?

Выскочивший из машины офицер охраны распахнул заднюю дверь, и Андропов неторопливо опустился на кожаное сиденье. Глаза привычно выделили в окружающем пейзаже малахитовую патину Царь-пушки. Хотя и не пушка это… Прошлым ранним летом, когда необычно теплая погода выгнала цветы сирени еще в начале мая, как-то на прогулке после заседания Политбюро Дмитрий Федорович целую лекцию прочел. Пушка, оказывается, это когда длина ствола составляет не меньше сорока калибров, а здесь только четыре. Бомбарда это, стенобитная бомбарда. Клали такие на землю, задний торец упирали в глубоко забитые сваи, направляли на стены и кидали каменные ядра. На каждый выстрел уходило по несколько часов, но игра стоила свеч, даже мощную стену можно было продолбить за пару недель.

Машина, распугав резвящихся в луже воробьев, тронулась, и мысль опять скользнула к непонятной игре с советской контрразведкой. Хотят вышибить ключевых сотрудников? Все-таки в списке два генерала, из КГБ и ГРУ, чрезвычайный посол при ООН.

Да нет, вряд ли… Одно только «мы знаем, что вы знаете» стоит дороже. Сколько, интересно, человек в курсе об операции с Агрономом? Пятнадцать – двадцать, сердцевина контрразведки. Получается, утечка идет отсюда, и они нам с легкостью сдают этот источник? Тогда это начало крупномасштабной стратегической игры, в дебюте которой хотят втереться в доверие, чтобы потом втюхать какую-то дезу. Чем больше дары данайцев, тем опаснее их принимать.

И это только то, что касается Огородникова. А если что-то еще подтвердится? Страшно представить, что они хотят получить взамен, жертвуя таким количеством фигур.

Перед Боровицкими воротами правительственный ЗИЛ взяли в коробочку машины сопровождения: вперед вырвался расчищающий дорогу «лидер», сзади и чуть сбоку пристроился «скорпион» со снайпером. После инцидента в шестьдесят девятом, когда именно у Боровицких ворот психически неуравновешенный террорист пытался выстрелить в Брежнева, такое сопровождение стало обязательным для всего высшего руководства страны.

Со стороны эта группа казалась единым многочленным организмом. Водители действовали так слаженно, что создавалось впечатление, будто корпуса машин соединены невидимыми жесткими сцепками, – при любой эволюции расстояние между ними оставалось неизменным. Кортеж проскочил ворота, черной стрелой пролетел по длинному спуску и, заложив широкую дугу по площади, вырвался на вычищенный от машин проспект Маркса.

Скорость ушла за сотню, справа промелькнул Манеж, затем Исторический музей с афишей «Советское изобразительное искусство к 60-летию Октября» на весь фасад. Еще один легкий поворот направо, и проспект Маркса уперся в памятник Дзержинскому. ЗИЛ неожиданно ловко очертил полуовал вокруг Феликса Эдмундовича, скользнул вдоль монументального светло-желтого фасада, завернул за угол и нырнул во внутренний дворик через предусмотрительно распахнувшиеся тяжелые ворота.

– Григоренко и Боярова через двадцать минут ко мне, – бросил Юрий Владимирович секретарю, проходя через приемную.

В кабинете первым делом откатил вбок дубовую фальшпанель, быстро набрал код и с усилием приоткрыл массивную дверцу напольного сейфа.

– Так… – пробормотал он, в очередной раз проглядывая фотокопию изъятого письма. – Ну тогда проверим, не завелась ли действительно у нас в архиве крыса…

Глава 7

Суббота 2 апреля 1977 года, 16:25

Ленинград, Измайловский проспект

Раздевшись до трусов, стою перед зеркалом и презрительно морщусь. Это даже не синяя птица, это хуже. Тонкие ручонки с утолщениями в локтях, реберный рельеф проступает сквозь грудные мышцы, длинные худые ноги. Да, печально… Работы не на один год.

Впрочем, я никуда не спешу, трудиться над собой надо всю жизнь. Пусть торопыги за полгода на гормонах превращаются в бройлерных цыплят, я не спринтер, я – стайер. Регулярный труд над собой и правильное питание – вот мой рецепт.

Натянул темно-синий тренировочный костюм с начесом, тяжелые, пахнущие резиной кеды и, перемигнувшись с папой, выбежал из квартиры. Начинаю новую жизнь. Первый месяц – только бег, скакалка и растяжки, потом полгода – с базовыми упражнениями по нарастающей, а дальше – в зависимости от реакции организма. Самое главное – это оставшееся с прошлого раза знание, что мое тело можно вполне прилично подкачать. А раз так, то и волноваться не о чем, пыхти себе и никуда не торопись.