Очерки уголовного мира царской России - Аркадий Кошко

   За это время был установлен постоянный надзор за ее ухаживателем князем, оказавшимся кавказцем (фамилии не помню).

   Этот кавказец был личностью темной, нечисто играл в карты, жил на средства увядших красавиц и вообще балансировал на грани уголовщины. Чрезвычайно важно было установить, за кого выдает себя Лапина на новой квартире. Оказалось, что она не нашла даже нужным переменить фамилии и была прописана все по тому же паспорту. Очевидно, она считала себя достаточно забронированной от полицейских преследований. Я приказал произвести обыск в меблированных комнатах "Заремба" на Невском, где проживал "герой" Лапиной, причем люди мои обнаружили очень важную подробность: одна из черкесок князя, заброшенная за шкаф, имела на фалде своей две круглые дырки, края которых носили явные следы прожога серной кислотой (химический анализ установил это в точности).

   Разглядывая эту черкеску, меня осенила мысль: я поспешно вынул из ящика две таинственные палочки с костяными концами, найденные при убитом в купе, и, вставив их в пустые гнезда от патронов на черкеске, я убедился в полной их тождественности с остальными.

   Омерзительная репутация кавказца вообще и находка черкески в частности дали мне право арестовать последнего, что я и сделал.

   Для ареста Лапиной у меня, кроме нравственного убеждения в ее виновности, ничего не имелось. Произведи я ее арест, и она, замкнувшись в своем упорстве, могла бы приняться утверждать, что о судьбе мужа не подозревала, что переменила квартиру с его ведома и согласия, пользуясь его временным отсутствием и т. д.

   Следовательно, важно было получить ее заявление при свидетелях, либо о мнимом вдовстве, либо о несуществующем разводе с мужем, чтобы, поймав ее во лжи, попытаться привести ее к сознанию. С этой целью в одно прекрасное утро к Лапиной явился молодой студент в потертой тужурке с двумя стрижеными девицами и, будучи принятыми Лапиной в гостиной, заявили ей: "Не пожелаете ли приобрести билеты на концерт, устраиваемый в пользу студенческого общежития Петербургского университета. Свое участие нам обещали и Федор Иванович Шаляпин, и Северский, и Леонид Собинов, и Баттистини, и Кякшт, и др.". Лапина замялась несколько:

   - Ах, право, не знаю, пожалуй.

   - Вы разрешите два билета - вам и супругу? - спросил студент.

   - Какого ряда прикажете?

   - Нет, дайте один, зачем же мне два? Я одинокая женщина и вдовею уже третий год.

   Студент, встав, резко сказал:

   - Довольно этого балагана. Я и мои помощницы - агенты Петербургской сыскной полиции. Вы обвиняетесь в убийстве вашего мужа Антона Антоновича Лапина, против вас собраны неопровержимые улики, и если мы явились к вам под масками, то только для того, чтобы убедиться еще и в том, что вы ложью упорно пытаетесь скрыть ваше преступление. Ваш сообщник князь X. арестован и во всем сознался. Не пытайтесь отрицать своей вины, так как вы сами понимаете, что самый факт вашего молчания, вашего незаявления полиции об исчезновении мужа, в связи со сведениями, наполняющими газетные столбцы, ваш скоропалительный переезд на новую квартиру, неожиданный расчет опасной свидетельницы вашей семейной жизни - прислуги, наконец, ваша сегодняшняя ложь, - все это и помимо признания вашего любовника изобличают вас. И более того, арестованный сообщник утверждает, что душой преступления были вы. Вы подстроили это убийство и взяли клятву с князя о молчании.

   Растерявшаяся Лапина горячо заговорила:

   - Ну, уж нет! Это он лжет. Он во всем виноват. Он уговорил меня согласиться на это дело, рисуя радужные перспективы нашего будущего с ним счастья, причем подло обманул меня и завел романы, слухи о которых до меня уже дошли.

   Лапина была арестована и на допросе в сыскной полиции показала:

   - Я без особой любви вышла замуж за своего мужа. Я была 18-летней сиротой, жизни не знала, скучала. Подвернулся мне Антон Антонович, сделал предложение, и я вышла. Человек он оказался прескучный, желчный, болезненный и ревнивый. Лишь после замужества узнала я, что первую свою жену он убил в припадке ревности, но был по суду оправдан. Двадцать пять лет прослужил он в мужской гимназии, преподавая географию, и ко времени нашей свадьбы был в отставке и жил на пенсию. Ревновал он меня ко всем, а особенно к князю X., с которым даже поссорился, за претя ему бывать у нас. Между тем мы не могли с князем жить друг без друга, виделись с ним тайно, каждый раз опасаясь мести мужа. Наконец, такое положение стало невыносимым, и X. уговорил меня покончить с назойливым супругом. Он же и выработал план. Я принялась уговаривать Антона Антоновича поехать за границу.

   Я обещала ему 1000 рублей на лечение и уверила, что обставлю полным комфортом его путешествие. Мужу не хотелось ехать, но соображения о здоровье, как и следовало ожидать, взяли верх, и он поехал. Хотелось ему меня взять с собой, но чувство скупости удержало от этого. Князь выехал тем же поездом и, улучив удобный момент, убил кинжалом мужа, облил для неузнаваемости его лицо серной кислотой, выкинул из окна его бумажник и дорожные вещи, пользуясь темнотой ночи, после чего, сойдя на первой станции, вернулся в Петербург обратным поездом. Я признаю всю мерзость моего поступка, но что ж мне было делать?

   Мужа я не любила, без князя жить не могла, о желанном разводе и заикнуться не смела. Судьба покарала меня уже: мой Георгий оказался не тем, кем я его считала. Не столько любовь моя, сколько деньги манили его ко мне. Свершенное злодеяние и горчайшее разочарование в любимом - это удары, от которых вряд ли я оправлюсь. Жизнь мне опостылела и да свершится надо мной людское правосудие - мне все равно!

   Князь оказался не только негодяем, но и дураком. Он врал и отрицал самые очевидные факты, отплевывался от неоспоримых вещественных доказательств и, говоря о Лапиной, твердил все одну и ту же фразу:

   - Врет, стэрва. Князь честный человэк!

   Однако суд не согласился с "честным человеком", признал факт убийства доказанным и приговорил кавказца к 20, а его сообщницу к 8 годам каторжных работ.

   Впрочем, последняя каторги не отбывала, так как скончалась месяца через три от скоротечной чахотки в тюремной бутырской больнице.

   Много позднее, в г. Виннице, Каменец-Подольской губернии, где я скрывался от большевиков, после падения гетмана Скоропадского, демонический профиль князя как-то промелькнул передо мной на одном из перекрестков улиц. Этот негодяй был вооружен до зубов, ехал развалясь в автомобиле, в сопровождении всем известных местных чекистов. К величайшему счастью, он не заметил меня; будь иначе - я, конечно, не писал бы теперь этих очерков.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});