СССР при Брежневе. Правда великой эпохи - Чураков Дмитрий Олегович

Тетюшев и другие советские авторы обвиняли своих западных коллег в фальсификации фактов, во лжи и других грехах, отмечали, что на Западе выдают желаемое за действительное. Но сегодня, несколько десятилетий спустя, именно западные оценки представляются правильными, тогда как бравурные рапорты советских политиков и льстивые комментарии советских историков о полной верности нашей страны делу строительства социализма выглядят либо проявлением недальновидности, либо попыткой скрыть реально происходившие в обществе необратимые процессы перерождения. Впрочем, не будем забегать вперед и продолжим все по порядку…

Хозяйственная реформа проводилась очень активно. В январе 1966 года хозрасчет вводится на 43 предприятиях в 17 отраслях промышленности. В 1967 году на принципах хозрасчета работало существенно больше – 7 тыс. предприятий. На них трудилось свыше 10 млн человек и выпускалось до 40 % всей промышленной продукции. В последний год пятилетки на новую систему были переведены уже 83 % предприятий, выпускавших 93 % суммарного объема промышленной продукции, а к исходу пятилетки переход на новые методы хозяйствования был завершен. В ходе осуществления преобразований шел процесс слияния мелких предприятий с крупными методом создания производственных объединений. Осуществлявшаяся в рамках этих объединений кооперация по переработке сырья и выпуску готовой продукции сразу же дала положительный экономический эффект. Одновременно с этим партией, комсомолом и профсоюзами велась большая работа по развитию массовой инициативы и творческого отношения к труду. Численность участников социалистического соревнования с 55,1 млн в 1965 году к 1970 году увеличилась до 70,2 млн. Возрождается важное начинание первых лет советской власти – субботники. Разворачивается движение новаторов и рационализаторов производства.

Вне зависимости от имевшихся скрытых подводных камней результаты восьмой пятилетки обнадеживали, что говорит о прочности советской экономики и ее устойчивости против возможных негативных воздействий. Национальный доход возрос на 41 %, производительность увеличилась на 37 %. Производство в промышленности возросло на 50 %. В одном только завершающем году пятилетки было произведено промышленной продукции почти в два раза больше, чем за все довоенные пятилетки, вместе взятые. Опережающими темпами развивались машиностроение, радиоэлектроника, химическая, нефтехимическая и другие базовые отрасли. Продукция станкостроения возросла почти на 65 %. За годы пятилетки было сооружено 1900 крупных промышленных предприятий. В строй вступили Братская ГЭС и первая очередь в то время крупнейшей Красноярской ГЭС, было завершено создание Единой энергетической системы Европейской части СССР – самой крупной энергосистемы в мире. Завершилось строительство первой очереди Волжского автомобильного завода в Тольятти. В Москве было закончено сооружение высочайшей в мире Останкинской телевизионной башни (533 м). Много внимания уделялось отраслям, производящим предметы потребления. Выпуск легкой и пищевой промышленности в годы восьмой пятилетки увеличивался на 8,3 % в год против 6,3 % в предыдущем пятилетии, что позволило заметно сблизить темпы развития отраслей группы «А» и группы «Б». В производстве товаров для населения возросла доля предметов длительного пользования.

В последние два десятилетия в публицистике и научной литературе возобладало мнение, что достижения в реализации восьмого пятилетнего плана вызваны проводившимися в те годы рыночными преобразованиями. Действительность, однако, свидетельствует об обратном. Наибольшие успехи были достигнуты в первые годы пятилетки, когда массовый перевод промышленности на новую систему хозяйствования еще только разворачивался, причем в это время на хозрасчет переходили наиболее передовые, технически оснащенные предприятия, которые и прежде отличались высокими достижениями в работе. Тем самым на рост показателей в самую первую очередь влиял такой фактор, как стабилизация советской системы (после отказа от волюнтаристских метаний хрущевской семилетки, а также вызванные этим позитивные ожидания населения). Помимо этого, некоторые авторы отмечают, что к составлению проекта восьмой пятилетки были привлечены профессиональные экономисты, которые стремились заложить в план наиболее оптимальные параметры экономического развития страны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

К концу восьмой пятилетки темпы развития промышленности вновь начинают снижаться. Как уже отмечалось, многие считают, что причиной этого становится активное сопротивление командно-административной системы внедрению рыночных механизмов. И действительно, многие представители советского руководства отдавали себе отчет, что в перспективе реформа несет в себе немалую угрозу, как могли, противодействовали ей. Часто консервативные настроения приписывают лично Брежневу. При этом высказывается точка зрения, что в выборе экономической стратегии сталкивались две концепции. Первая, косыгинская, предпочтение отдавала промышленности и ее неуклонному реформированию. Вторая, брежневская линия, якобы исходила из приоритета оборонных отраслей и сельского хозяйства, а кроме того, с 1977 года Брежнев, как и некоторые его предшественники, стоявшие во главе страны, особое внимание начинает уделять поступательному движению на восток, в первую очередь освоению Сибири. А для этих приоритетов, как якобы полагали некоторые советские лидеры, необходимости в реформах не существовало, «надо просто лучше работать». В научной литературе существует и другое мнение, согласно которому антиреформаторское большинство в Политбюро возглавлял Н. Подгорный, открыто заявлявший: «На кой черт нам эта реформа, мы и так двигаемся неплохо». Реставраторские настроения по вполне понятным причинам особенно укрепились в результате событий 1968 года в Чехословакии. Ученые, пытавшиеся обосновать необходимость расширения в советской экономике зоны действия закона стоимости, стали подвергаться ограничениям.

Другие авторы, даже весьма уважаемые, полагают, что причиной слабости реформ оказалось сохранение государственной собственности. Это, дескать, не позволяло создать рачительного собственника, консервировало отчужденность работника от средств производства, не позволяло раскрыть демократический потенциал реформы. Такие взгляды восходят к утопическим представлениям идеологов анархизма XIX века, полагавших, что любоегосударство обязательно является врагом общества, душит в нем все здоровое, эксплуатирует и грабит. По-своему перетолковали эту оценку в XX веке либералы. Они убеждают, что противостоит обществу не любое государство, а только советское. В доказательство этого приводят довод, будто экономика нашей страны была строго подчинена произвольно состряпанным планам, развивалась исключительно по указке сверху, подавляла хозяйственную инициативу и заинтересованность отдельного человека. Подчеркнем – подобного рода заявления, если не являются плодом сознательного извращения фактов, просто-напросто насквозь ошибочны, в корне искажают действительность.

А действительность эта такова: даже в самые жесткие годы индустриализации и войны советская экономика развивалась совершенно по иным законам. Даже такой американский советолог, как Пол Грегори, вынужден признать, что советская экономическая система превратила СССР в одну из двух мировых сверхдержав и постоянную головную боль для Запада. Причину этого он видит в том, что в Советском Союзе никогда не существовало той карикатурной системы, которую изображали в своих «трудах» «мыслители», подобные Мизесу и Хайеку. Внутри плановой экономики всегда существовало широкое поле для проявления личной инициативы и заинтересованности и работников, и руководителей. Именно это делало советскую экономику такой живучей, и она просуществовала гораздо дольше, нежели ей предрекали патентованные оракулы либерализма35.

Уже в момент своего становления плановый механизм был адаптирован для целей учета интереса всех вовлеченных в экономику субъектов. Планирование представляло собой сложный, многоуровневый механизм диалога верхов и низов, государства и общества, руководителей и непосредственных производителей. Система государственного управления экономикой в результате внедрения плановой дисциплины стала гораздо более жесткой, чем в 1920-е годы, но ее гибкость возрастала. По вертикали отдельные звенья системы, в отличие от военного коммунизма, крепились между собой не жестко, а по принципу шарниров в механике, когда нижестоящие звенья получали возможность искать самостоятельные хозяйственные решения в рамках предоставленной им компетенции. Иногда права исполнителей сужались, а иногда – расширялись. К примеру, в годы второй пятилетки хозяйственные возможности средних и нижестоящих звеньев экономии были расширены, и в 1936 году (в соответствии с законом «О хозрасчетных правах главных управлений») главкам промышленных наркоматов предоставлялось право распоряжаться оборотными средствами, иметь счета в Госбанке, заниматься сбытовой и снабженческой деятельностью. Рост хозяйственной самостоятельности ведомств и отдельных предприятий происходит в годы Великой Отечественной войны, и т. д.