В стране странностей - Георгий Кублицкий

Три главных банка находятся в Стокгольме, четвертый — в Гётеборге.

Я уже говорил, что впервые побывал в Гётеборге с группой своих соотечественников. Самым молодым был художник, которого все называли просто Петей. Он-то и затеял с господином Герроу разговор о банках. Художнику казалось, что банк — это прежде всего такое место, куда кассиры из учреждений ездят за деньгами в дни выплаты зарплаты и куда по вечерам привозят выручку из магазинов.

— О, но! — сказал, рассмеявшись, господин Герроу. — Банкен давать кредит фабрикант, понимайт?

— Ну и что?

— Можно дать, можно нет. Имеются также акции. Вверх и вниз, понимайт?

Наш Петя имел об акциях довольно слабое представление. Герроу пытался объяснить ему, что это нечто вроде частных облигаций. Акционерное общество капиталистов само выпускает и продает их, собирая капитал для своих дел, и если эти дела идут хорошо, то потом выплачивает держателям акций проценты из прибылей.

— Понимайт: дивиденд, прибыль? Акция вверх, акция вниз! Биржа! Игра! Понимайт?

Тут кто-то накинулся на художника: зачем, мол, заставлять человека мучиться с объяснением простых вещей?

— Простите, товарищи, — смутился художник. — Я, конечно, читал, как раньше было, но думал, что теперь все по-другому…

Ему стали объяснять, что существо дела не изменилось. Банки по-прежнему могут скупить большую часть акций какого-нибудь общества не только для того, чтобы получать долю прибыли, но и для того, чтобы командовать им.

Но кто же распоряжается в акционерных обществах? Кто хозяйничает в банках?

Возьму для примера банк из «Большой четверки» — Стокгольмский частный банк. Во главе его — миллиардеры, братья Валленберги.

А кто директора и члены правлений крупнейших фирм? Ба! Знакомые всё лица! Вот главный спичечный концерн. Там Якоб Валленберг.

Крупнейшая компания по выпуску телефонов «Эрикссон»-Маркус Вал-ленберг, «СКФ» — Якоб Валленберг… У каждого из братьев Валленбергов по нескольку десятков руководящих мест в правлениях разных банков и концернов. Эти братья, на предприятиях которых работает около трехсот тысяч человек, командуют всюду, ни одно крупное дело не обходится без них.

Знающие люди говорят, что большей частью всех шведских предприятий и банков владеют пятнадцать самых богатых семейств страны.

Среди этих пятнадцати особенно выделяются пять: Валленберги, Ветье, Брустремы, «газетный король» Боньер и «стальной король» Юнссон.

Их называют пятью пальцами одной железной руки крупного финансового капитала.

От древних мореходов до…

Морской музей Гётеборга помещается возле колонны со статуей жены моряка. У входа висит колокол, один из тех, какие в туман, когда не виден свет маяка, своим звоном предупреждают капитанов об опасности.

Внутри музея оказался настоящий капитанский мостик настоящего океанского парохода. И вот что замечательно: по нему можно было не только ходить, но и трогать руками приборы. Несколько мальчишек важничали на мостике с видом заправских морских волков, но Йеста Карлссон не обращал на них никакого, внимания, как будто так и должно быть.

На господине Карлссоне был белоснежный, как у хирурга, халат. Однако господин Йеста Карлссон был не врачом, а моряком, смотрителем музея. Он сказал о мальчишках:

— Пусть играют. Может, из них получатся дельные капитаны, кто знает.

В музее, кроме мальчишек, в этот полуденный час никого не оказалось, и господин Карлссон согласился показать мне музей.

— Ну, во-первых, вот это. Он ходил в морях около девяти столетий назад.

То были остатки корабля викингов, древних скандинавских мореходов.

Весь следующий зал занимали модели парусных кораблей — фрегатов, корветов, бригов, шхун.

— Модели сделаны сравнительно недавно по сохранившимся описаниям и рисункам. Но вот эта модель была моделью уже двести лет назад. Один богач заплатил за нее тридцать тысяч крон.

На подставке стоял миниатюрный китайский корабль с полным парусным вооружением. Неизвестный искусник с точностью ювелира изготовил каждую мельчайшую деталь. Крохотные желтолицые матросы в синих китайских костюмах лазали по снастям, и можно было даже различить, кто из них испуган, а кому шторм нипочем.

Господин Карлссон показал тяжелый железный ящик, поднятый с затонувшего корабля, — в таких капитаны хранили золото и важные бумаги. Он повел меня к ружью, больше похожему на небольшую пушку. С ним едва управлялись двое. Ружье клали на борт и стреляли по пиратским шлюпкам, атакующим корабль.

А вот судовая аптека, большой деревянный сундук с банками. На банках не писались названия лекарств: зачем забивать головы морякам? Банки были просто пронумерованы, и табличка на сундучной крышке советовала: если резь в животе — проглоти ложку порошка из банки № 7, если поранил руку — смажь зельем из банки № 3, если бьет лихорадка — принимай три раза в день по две пилюли из банки № 11.

В следующем зале оказались бутылки, внутри которых виднелись кораблики, собранные при помощи просунутого в горлышко пинцета, коробочки из ракушек, замысловато сплетенные корзинки, дощечки с вырезанными на них виньетками и наивными стихами.

— Все это моряки дарили своим женам и невестам, — пояснил господин Карлссон. — Обычно такие безделушки изготовлялись во время штиля, когда парусный корабль неподвижно застывал посреди океана и у команды выкраивалось свободное время. Теперь, конечно, заниматься такими вещами нет ни времени, ни желания: забежал на пять минут в портовую лавочку, накупил сувениров — и заботам конец.

Потом мы пошли в зал рыболовства, затем в зал, где были показаны все виды маяков, от древнейшего, похожего на колодезный журавль, на котором вместо ведра раскачивалась жаровня с углями, до самого новейшего, где фотоэлемент автоматически зажигал свет с наступлением темноты. Целую комнату занимала модель Гётеборгского порта, и я узнал, что его причалы растянуты почти на пятнадцать километров и что на них установлено свыше двухсот мощных кранов.

А дальше были залы пароходных компаний, и в каждом, кроме чертежей и моделей самых современных кораблей, стояли бронзовые бюсты предпринимателей, основавших эти компании. Они как бы хвалились друг перед другом кораблями, богатством, доходами.

— У вас флот государственный, у нас частный, — сказал господин Карлссон. — Каждая компания оборудовала свой зал на свои деньги.

— Музей — тоже реклама?

— Ну, не совсем, — возразил господин Карлссон, — но до известной степени — да…

Голубая лента

На север от Гётеборга до самой норвежской границы тянется побережье тысячи островов.

Здесь не надо прокладывать дороги и поддерживать их в порядке. Тут стада, которые не нужно пасти и стеречь. Это край мужественных рыбаков. Мотор и парус ведут их без дорог за косяками сельди в бушующий океан, за тысячи километров от родных бухт.

Серые скалы жмутся здесь к морю, почти не оставляя места для жилья. Окрашенные в белый или красный цвета дома стоят тесно, стена к стене, на помосте. О его надежные толстые сваи трутся лодки. У моря в солнечный день греются на скамейках старики, и сизый дымок курится над их короткими трубками.

Вон рыбачка стирает что-то похожее на наши половики. Повыше старуха не спеша окучивает тяпкой картофель. Участок у нее крохотный, посадила старая меж камней полведра, не больше. Подле нее нежится в нагретой солнцем земле большая черная кошка.

Под темным парусом скользит в бухту рыбацкое суденышко. Оно, пожалуй, не больше нашего катера «Москвич», только пошире да борта повыше. Видно, не робкие сердца у парней, промышляющих на такой посудине в бурном море. Это крепыши в ладных комбинезонах, натянутых на яркие свитеры. Их лица обветрены, и без того светлые волосы солнце выбелило, как лен.

Парни быстро выгружают серебристую макрель. Женщины ловко разделывают рыбу ножами. Старик, подойдя к разделочному столу, следит за работой. Ну, право, он сошел с картины Христиана Крога! Она вывешена в Гётеборгском музее. Над столом, где расстелена синяя карта, склонился моряк — капитан или лоцман. Должно быть, шторм треплет судно. Глаз моряка невидно, видны только синие вздутые жилы и мокрые от пота пряди полуседых волос. Он в мучительном, напряженном раздумье перед каким-то важным решением. Картина называется кратко: «Фарватер неизвестен».

И у старика, что смотрит на рыбачек, те же натруженные руки, те же пряди полуседых волос.

На этом скалистом побережье люди обитают с незапамятных времен. Они оставили после себя грубо отесанные каменные глыбы, поставленные торчком. На них высечены таинственные знаки. Это руны, или рунические письмена. Смысл некоторых рунических надписей на надгробных плитах, на деревянных дощечках, на бронзовых изделиях не разгадан до сих пор.