Тени на чёрной воде - Надежда Храмушина

тут паука-то разглядели? – Спросил Илья.

Я заглянула в помещение и увидела, что оно было набито какой-то ватой. Потом я пригляделась и поняла, что это паутина. Она оплела всё помещение от стены до стены, и от пола до потолка. Илья махал своим ножом, Сакатов пытался палкой расшевелить хотя бы проход для себя, но паутина была очень плотная, и они продвинулись только на один шаг. И запах стоял не сырости, как в прошлый раз, а пахло какой-то падалью, словно в подвале передохли все мыши.

Мы снова все вышли на улицу. Сакатов и Илья стали стряхивать с себя комки и целые ленты паутины. Я взяла одну такую ленту, в руках она ощущалась так, словно это изделие из полноценных толстых нитей. Порвать мне её удалось с трудом.

– В такой кромешной паутине он может незаметно к нам приблизиться, и атаковать. – Сказал Сакатов – Надо его выманить.

– Но ведь ещё вчера вечером ничего этого не было! – Изумилась я – Мы спокойно прошли через комнату. Когда он успел! Он же там один.

– Он понял, что мы готовим на него покушение. – Сказал Сакатов – Мы так неосмотрительно повели себя, только насторожили его своим приходом. Вот он и принялся защищаться единственным доступным ему способом. Он увидел, что противник против него крупный, такого ему не поймать…

– А если поймать, то за раз не съесть! – Подхватил Илья – Поэтому соорудил баррикаду. Можно попытаться это сжечь.

– Да вы что за семейка такая! – Сакатов осуждающе посмотрел на Илью – Ольга тоже вчера хотела спалить тут всё ко всем чертям вместе с домом и хозяйкой! Я предлагаю наоборот, намочить её, она осядет, и мы сможем пройти. В природе паутина прогибается под каплями дождя.

– Попробуем, но мне почему-то кажется, что ни фига она не осядет. – Илья подошёл к бочке, которую я вчера наполнила.

Набрав целое ведро воды, он, подойдя к входу в подвал и размахнувшись, направил всё содержимое ведра на паутину. Вода, красиво распавшись на капельки, осталась висеть на пластах паутины. Он ещё три раза сходил и вылил воду вслед за первым ведром. Но вода или оставалась блестеть капельками на серебристой вате, или, переваливаясь с нитки на нитку, добиралась до пола и там стояла уже приличная лужа. Паутина ни на сантиметр не осела.

Сакатов попытался намотать паутину на палку, а потом резко выдернуть её, но отщепился лишь небольшой клочок, и такими темпами он мог до Нового года её щипать. Потом он принёс из сарая вилы, но на них паутины оставалось ещё меньше, чем на палке. Вдобавок ко всему, руки после паутины чесались, будто ужаленные крапивой. Илья с разбегу хотел примять паутину, но она пружинисто оттолкнула его обратно. Мы всё-таки её подожгли, предварительно поставив рядом ведро воды, чтобы сразу затушить её, если она вспыхнет, но паутина даже не оплавилась. Так, промучившись больше часа, мы отступили. И ещё проголодались.

Илья привёз с собой готовые салаты в контейнерах, мы вместе пообедали, после чего Сакатов снова уткнулся в свой телефон, а я повела Илью к Базальтовым скалам. Илье места понравились, но такого восторга, какой испытали мы с Сакатовым, он не высказал. Но он с удовольствие полазил по скалам, много фотографировал, даже подобрал двухцветный камень, сказал, что на память, увезёт домой. Мы прошли до моей любимой голубой скалы и только потом повернули обратно. Забравшись на очередную вершину, с которой видна была Исеть, он меня спросил:

– Ты думаешь, что просто попросив прощения, решатся все вопросы, и можно спокойно жить дальше? Значит, можно убивать, грабить, а потом просто сказать «прости»? Не слишком ли просто?

– Слушай, а тебя когда-нибудь мучила совесть? Так, что ни стоять, ни сидеть?

– Конечно, и не единожды.

– И что, ты спокойно жил в то время, радовался жизни?

– Нет, конечно.

– Я думаю, тебя угрызения совести мучили не за убийства и не грабёж, а за то, что ты кого-то словами обидел, или действием, но это было в процессе каких-то отношений. Это не одно и то же. И если пришло раскаяние, плюс к этому совесть ноет, как больной зуб, жизнь уже никогда не будет счастливой и беззаботной. Я думаю, что баба Нюра такая злобная из-за страданий.

– А как насчёт того, что страдания очищают? – Недоверчиво спросил Илья.

– Страдать можно по-разному. Разница есть, или тебя обидели, или ты обидел. Знаешь, я вот тебя убеждаю, а ведь и у меня маленькое сомнение сидит где-то. Пять загубленных жизней. Пять отрубленных ветвей, и никогда на них не будет новых побегов. Смогут ли её простить те, кто уже никогда не обнимет своих близких? Прошла ли с годами обида на своего палача? Надо быть очень великодушным, чтобы отпустить всё это.

– Вот и я о том же!

– Посмотрим. Наверное, там они тоже стали другими.

Мы не спеша спустились с горки, и пошли по деревне. На скамеечке сидели мои знакомые бабушки. Мы подошли к ним и поздоровались.

– Что, сварила супчик-то? – Спросила бабушка, которая мне дала морковь.

Боже, я даже не помню, где потеряла её морковки! Видя, как я растерялась от вопроса, Илья положил руку себе на грудь и проникновенно сказал:

– Да, спасибо Вам большое за рецепт! Такой вкусный получился! Никогда мы не ели раньше такого!

–Да, спасибо Вам за морковку! – Поторопилась я исправить оплошность Ильи.

Бабушки заулыбались, а мы пошли к дому. Раздался звонок. Звонила Светлана Николаевна:

–Ольга Ивановна! Мы все едем к вам. Леночкин знакомый нас отвезёт в Калюткино. Приедет приблизительно через час за нами.

– А кто все?

– Мы с Дашей, и Лидия Фёдоровна с Катей. Позвонила сестра Лидии Фёдоровны, Анна Фёдоровна, и рассказала нам про прощение. Лидия Фёдоровна и Катя едут, чтобы тоже попросить прощения.

– Понятно. А вы зачем с Дашей едите? Вам не надо просить прощения.

– Да как не надо! Я, как услышала про то, что надо раскаяться, сразу вспомнила, сколько у меня грехов в жизни было! Сколько я слёз другим принесла. Мои грехи может и не смертельные, но ради Дашки тоже хочу покаяться.

– Так ведь для этого не надо ехать сюда, в реке стоять, можно в церковь сходить.

– Да мы уж тут все вместе. Ради наших детей. И ещё, мы простили с Дашей Анну Фёдоровну, и не держим на неё зла.

И так она сказала это, что у меня слёзы навернулись. Я повернулась к Илье и сказала:

– Я тоже буду просить прощения сегодня. Вместе со всеми.

– Коллективное