Звезды зовут (Сборник рассказов) - Эрик Рассел

Разве можно купить хромую птицу в мире, который забыл (а быть может, никогда и не знал), что значат слова "почитай все живое".

Двадцать пять лет, думал Хаббард. Я отдал лучшие свои годы. А что получил взамен? Четыре стены, отгораживающие меня от всего мира, и жалкую пенсию, которой не хватает даже на то, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.

И все-таки он не жалеет об этих годах; величественное, неторопливое течение звезд, непередаваемый миг, когда в поле твоего зрения вплывает новая планета — из золотого, зеленого или лазурного пятнышка превращается в шар и заслоняет собою весь космос. И прибытие, когда новый мир доверчиво приветствует тебя, возвещает о красотах — упоительных и пугающих, о неведомых горизонтах, о цивилизациях, что и во сне не снились темному человеку-крабу, который никогда не узнает вдохновения и ползает по дну глубокого океана земной атмосферы, придавленный ее миллионнотонной тяжестью.

Нет, он не жалеет об этих годах, хоть они и дорого ему дались. За все стоящее приходится платить дорогой ценой, а если у тебя не хватает смелости платить, на всю жизнь остаешься нищим. Тогда ты нищий духом и умом.

Господство духа над плотью, глубокий и чистый поток мысли: беспрепятственно проходишь по надежным коридорам знания, с трепетом вступаешь в храмы, воздвигнутые из слов; и в редкие ослепительные мгновения взору открывается звездный лик божества.

И те, другие мгновения тоже, когда душе, потрясенной одиночеством, открываются бездонные глубины ада…

Хаббард вздрогнул. И вновь медленно опустился на дно океана. Перед ним была унылая дверь его комнаты. Он неохотно взялся за ручку, повернул ее.

Напротив двери — шкаф, битком набитый старыми, очень старыми книгами. Справа — какая-то развалина, которую он искренне почитал за письменный стол, только в ящиках хранились не бумаги, не перья, не бортовой журнал, а нижнее белье, носки, рубашки и прочее снаряжение, все то, что смертный обычно наследует от предков. Кровать, узкая и жесткая, с его точки зрения именно такая, как полагается, стояла у окна, точно несгибаемый спартанец, на полу из-под края покрывала чуть выглядывали запасные башмаки.

Хаббард поставил клетку на стол, снял пальто и шляпу. Куиджи одобрительно оглядел свой новый мир, припадая на левую ногу, соскочил с жердочки и принялся клевать зерна пиви из посудинки, которая продавалась вместе с клеткой. Хаббард некоторое время наблюдал за ним, потом сообразил, что невежливо смотреть, как другой ест, даже если этот другой всего лишь птица; повесил пальто и шляпу в стенной шкаф, прошел через коридор в ванную и умылся. Когда он вернулся, куиджи уже покончил с трапезой и теперь задумчиво себя рассматривал: в клетке было и зеркальце.

— Пожалуй, пора дать тебе первый урок, — сказал Хаббард. — Поглядим, как ты справишься с Китсом. "Красота — это истина, истина есть красота — только это и ведомо вам на Земле, только это вам надобно знать".

Куиджи, склонив голову на бок, глядел на него синим глазом. Стремглав убегали секунды.

— Ладно, — сказал наконец Хаббард, — попробуем еще раз: "Красота — это истина…"

— Истина есть красота — только это и ведомо вам на Земле, только это вам надобно знать!

Хаббард отшатнулся. Слова эти сказаны были почти без выражения, довольно скрипучим голосом. Но все равно они звучали четко и ясно, и это впервые в жизни — если не считать разговоров с другими космонавтами — он слышал слова, которые не имели никакого отношения к телесным нуждам или отправлениям. Он провел ладонью по щеке — оказалось, рука слегка дрожит. Ну почему он давным-давно не догадался купить куиджи?!

— По-моему, — сказал он, — прежде чем двигаться дальше, надо дать тебе имя. Пускай будет Китс, раз уж мы с него начали. Или, пожалуй, лучше Мистер Китс, ведь надо же обозначить, какого ты пола. Конечно, я действую наобум, но мне не пришло в голову спросить в магазине, мужчина ты или женщина.

— Китс, — сказал Мистер Китс.

— Прекрасно! А теперь попробуем строчку-другую из Шелли.

(Краешком сознания Хаббард уловил, что к дому подъехала машина, слышал голоса в прихожей, но, поглощенный Мистером Китсом, не обратил на это никакого внимания.)

Скажи, звезда с крылами света,

Скажи, куда тебя влечет?

В какой пучине непроглядной

Окончишь огненный полет?

— Скажи, звезда… — начал Мистер Китс.

— Значит, это правда. Только этого не хватало в моем доме — птицы куиджи, которая декламирует стихи!

Хаббард нехотя обернулся. На пороге стоял его зять. Обычно Хаббард запирал дверь. А сегодня забыл.

— Да, — сказал Хаббард. — Она декламирует стихи. Разве это запрещено законом?

— …с крылами света… — продолжал Мистер Китс.

Джек помотал головой. Ему было тридцать пять, выглядел он на все сорок, а соображения — как у пятнадцатилетнего.

— Нет, не запрещено, — сказал он. — А надо бы запретить.

— Скажи, куда тебя влечет?..

— Не согласен, — сказал Хаббард.

— В какой пучине непроглядной…

— И еще нужен бы закон, чтобы запрещалось приносить их в дома, где живут люди.

— Окончишь огненный полет?

— Ты что, хочешь сказать, что мне нельзя держать ее у себя?

— Не совсем так. Но предупреждаю, держи ее от меня подальше! Сам знаешь, они носители микробов.

— Ты тоже, — сказал Хаббард. Он не хотел этого говорить, но не удержался.

Джек раздул ноздри, поджал губы и втянул щеки. Забавно, подумал Хаббард, после двенадцати лет совместной жизни у мужа и жены становится совершенно одинаковое выражение лица.

— Держи ее подальше от меня, вот и все! И от детей тоже. Я не желаю, чтобы она отравляла их мозги трескучей болтовней, которой ты ее учишь!

— Можешь не волноваться, я буду держать ее подальше от детей.

— Мне уйти, что ли?

— Да.

Джек так хлопнул дверью, что в комнате все задрожало. Мистер Китс чуть не проскочил меж прутьев клетки. Хаббард в бешенстве кинулся было из комнаты.

Но сразу остановился. Стоит ли давать им тот самый повод, которого они только и ждут, чтобы выставить его из дому? Пенсия у него ничтожная, с нею никуда не переселишься — разве что в Заброшенные дома, — а наниматься куда попало на работу просто ради денег — это не по нем. Рано или поздно он неминуемо выдаст себя перед сослуживцами, как случалось с ним всегда и везде, и либо оговором и напраслиной, либо насмешками его все равно выживут с работы.

С тяжелым сердцем он шагнул назад, в комнату. Мистер Китс уже немного успокоился, но его бледно-зеленая грудка все еще поднималась и опускалась слишком часто. Хаббард склонился над клеткой.

— Извини, Мистер Китс, — сказал он. — Наверно и у птиц, как у людей: будь как все, не то плохо тебе придется.

К ужину он опоздал. Когда он вошел в столовую, Джек, Элис и дети уже сидели за столом, и до него донеслись слова Джека:

— Я сыт по горло его наглостью. В конце концов, куда бы он девался, если бы не я? Докатился бы до Заброшенных домов!

— Я с ним поговорю, — сказала Элис.

— Хоть сейчас, — сказал Хаббард, сел к столу и вскрыл свой пакет с синтетическим ужином.

Элис бросила на него оскорбленный взгляд, нарочно приберегаемый для таких случаев.

— Джек только что мне рассказал, как грубо ты с ним обошелся. Не мешало бы тебе извиниться. В конце концов, это ведь его дом.

У Хаббарда внутри все дрожало от напряжения. Обычно, всякий раз как его попрекали, что он живет здесь из милости, он отступал. Но сегодня он почему-то не мог отступить.

— Да, конечно, вы дали мне крышу над головой и кормите меня, и за то и за другое я плачу вам слишком мало, так что от меня нет никакой выгоды. Но подобная щедрость вряд ли дает вам право покушаться на частицу моей души всякий раз, как я пытаюсь отстоять свое человеческое достоинство.

Элис тупо на него поглядела. Потом сказала:

— Хому нужна частица твоей души? Почему ты так странно говоришь, Вен?

— Он так говорит, потому что он был астронавтом, — прервал Джек. — В космосе они все так разговаривают… сами с собой, конечно. Это помогает им не спятить… или не замечать, что они уже спятили!

Восьмилетняя Нэнси и одиннадцатилетний Джим разом захихикали. Хаббард отрезал небольшой кусочек от своего почти настоящего бифштекса. Все внутри дрожало еще мучительнее. А потом он подумал о Мистере Китсе и дрожь унялась. Он холодно огляделся. Впервые за многие годы он не боялся.

— Если вот это сборище соответствует норме, — сказал он, — тогда мы, наверно, и в самом деле спятили. Слава богу! Значит, еще не все потеряно!

У Джека и Элис лица стали точно туго натянутые маски. Но оба промолчали. Ужин продолжался. Хаббард обычно ел мало. Он редко бывал голоден.

Но сегодня у него был отличный аппетит.

Назавтра была суббота. Субботним утром Хаббард всегда мыл машину Джека. Но нынче он не стал этого делать. После завтрака он ушел к себе и три часа провел с Мистером Китсом. На сей раз занялись Декартом, Ницше и Хьюмом. Правда, с прозой Мистер Китс справлялся не так блестяще. Из каждой темы он запоминал лишь одну-две фразы, не больше.