Венец творения - Александр Лоскутов

До бетонной стены периметра оставалось метров четыреста, когда я снова заговорил:

— Я мог бы снова подстрелить тебя.

— Ты не сможешь, — излишне, на мой взгляд, спокойно отозвался Осипов.

— Я — не смогу?

От моего саркастичного тона он вздрогнул. И я скривил губы в усмешке. Напугать напарника — хоть какая-то радость.

— Да, ты сможешь, — негромко сказал Осипов после паузы. — Сможешь. Извини… Я просто не так выразился. Ты сможешь. Но ты просто не станешь стрелять.

— Кажется, ты меня недооцениваешь. — Ухмылка тянула губы, как приклеенная. А под ней, смешиваясь с желанием еще хотя бы раз ступить на улицы старого города, бился страх. Не знаю, как Осипов, но я уже предчувствовал, что эта вылазка ничего хорошего не принесет. — Я, видишь ли, привык работать в одиночестве. Так мне будет много легче, чем с напарником. Тем более — только без обид — с не самым умелым.

— Без меня ты не пройдешь через ворота.

Может быть, и нет. А может, и да. — Я дернул плечом, поправляя сползающий набок меч. — Но что мне помешает подстрелить тебя там, снаружи? И оставить на поживу голодной нечисти?

— Ты так не сделаешь. — Я негромко хмыкнул, и Осипов добавил: — Если ты думаешь об этом, то я тоже не собираюсь в тебя стрелять. Могу именем Господа поклясться, если хочешь…

Будто в ответ на эти слова впереди гулко щелкнул выстрел. Испуганным эхом метнулся между домов треск автоматной очереди. Собственно, ничего необычного в этой стрельбе не было — просто к периметру вышла еще одна тварь, — но по моей спине вдруг побежали мурашки. На мгновение я снова почувствовал упершийся мне в спину взгляд. Холодный, бесконечно злобный, бескомпромиссный… И почему-то исполненный зловещего предвкушения.

Я вздрогнул и поморщился. Осипов с хмурым любопытством взглянул на меня.

— Что такое?

— Ты веришь в предчувствия? — после паузы медленно спросил я.

— Если в твои — то верю.

— Почему?.. — Если что я и ожидал услышать, то никак не это. И потому не смог скрыть удивления. — Почему именно в мои? Я что, уже успел обзавестись репутацией провидца?

Он вздохнул.

— Я тут как-то говорил с… одним человеком… Почему, как считаешь, тебя освободили после… ну, после того, что ты сделал в прошлом году? Даже суд инквизиции не стал выдвигать обвинения. Тебе не было ничего, хотя другим и за меньшее дарили право на выбор, с последующим показательным сожжением трупа.

Я промолчал.

В чем-то Осипов был прав. Действительно, почему?.. Официальная версия — туфта. Не верил я ни в неожиданное заступничество патриарха, ни в то, что городские власти вдруг прониклись ко мне симпатией, ни в благодарность церковников за избавление мира от нового Дня Гнева. Все это ерунда. А те предположения, что у меня были, выглядели как-то чересчур уж… хлипко.

Может быть, сейчас меня наконец-то просветят… Хотя вряд ли. Если бы со мной говорил Хмырь. Или шеф. Или Ирина. Или еще кто-нибудь, в чью мудрость я мог бы поверить. Вот тогда… А Осипов… Пацан, он и есть пацан, пусть даже с мечом за плечами. Что он может сказать мне такого, до чего я сам не мог бы дойти?..

— Ты человек, Алексей. Настоящий человек, умеющий видеть и разделять добро и зло. Для тебя свет и тьма — это не просто пустые слова. И не так уж и важно, на какой стороне ты стоишь, — ты готов нести ответственность за свои поступки, каковы бы они ни были, не только перед людьми, но и перед Богом. Ты не обращаешь внимания на старые, заезженные штампы и во всю силу используешь последний и высший дар Господа — пресловутую и мало кому нужную свободу воли. Умение делать выбор, не боясь ошибиться и принимая ответственность за свои поступки… Мне сказали, что среди церковников высших рангов существует теория, будто именно эта черта характера и послужила ключом к спасению в тот день, когда тридцать лет назад рука Бога коснулась этого мира. Выжили только те, кто имел в себе этот призрак свободы. Получается, Всевышний хотел, чтобы все его дети были такими же, как ты… Вот только мы, кажется, все дальше и дальше уходим от его идеала. Бездеятельность вновь становится преобладающей чертой человеческого характера…

Осипов поперхнулся и замолчал. Я тоже не произносил не слова. Только стоял и смотрел.

Вот так, чистильщик. Кажется, ты не верил, что тебе могут сказать что-то толковое? А вот как тебе это?

Знать бы еще, сколько истины в этих его словах. И стоит ли принимать их всерьез.

— Ты сам до всего этого дошел? — хмуро спросил я. — Или тебе кто-то подсказал?.. Кто? Шеф? Или Хабибуллин? С кем ты говорил?

Осипов в упор посмотрел на меня.

— С матерью Евфросинией, — с улыбкой признался он, — Когда я только вышел из больницы, я специально просил о встрече. У меня тогда был кризис веры, и я не мог понять, почему зло иногда идет путями добра, а свет, случается, приносит в мир тьму.

— А сейчас? — медленно спросил я.

— А что сейчас?

— Сейчас у тебя нет кризиса?

— Нет. — Он опять улыбнулся. — Сейчас я верю, что любой ступивший во Тьму человек еще сможет, если того пожелает, выйти к Свету…

— Чушь все это, — после недолгого молчания буркнул я. — Глупость несусветная. Но, знаешь, я не буду сейчас с тобой спорить. Просто спрошу: кроме меня разве других столь же ценных небездеятельных людей у нас в городе нет?

— Есть, конечно…

— Тогда зачем оставлять меня в живых? Да еще позволять делать все, что заблагорассудится? Не слишком ли это странно? Еременко, например, после ареста казнили почти сразу. А ведь я под курткой таскаю куда больше тьмы, чем он при всем старании смог бы сотворить за всю свою жизнь. Почему же инквизиторы меня терпят, хотя и чуть ли не плюют вслед при каждой встрече?

Собственно, я не ждал ответа. Но Осипов неожиданно ответил:

— Просто они считают, что твой путь еще не окончен. Мать Ефросиния верит, что у тебя будет еще одна возможность повлиять на судьбу нашего мира. Поэтому церковь тебя отпустила.

Я кивнул. Опять мать Ефросиния… Эх, поговорить бы с ней. Жаль, нет такой возможности. Живые святые к просьбам об аудиенции снисходят очень редко. А уж с таким человеком, как я, и вовсе никто из церковников разговаривать не станет.

— Повлиять — в какую сторону? К Свету или к Тьме?

Осипов пожал плечами. И я негромко хмыкнул. Как всегда, самый главный вопрос остался без ответа.

— Ладно, незачем зря торчать у ворот — на нас и так уже со стены поглядывают. Да и время поджимает. Пошли.

* * *

За ворота нас пропустили беспрепятственно. Командующий заставой незнакомый мне капитан, заполучив наши подписи в вахтенном журнале, просто пожал плечами и махнул рукой. Стальные плиты ворот расступились на метр. И с натужным скрипом вновь сомкнулись за нашими спинами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});