У каждого в шкафу - Наташа Апрелева

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Академически кирпичное «Акушерство» под редакцией Э. К. Айламазяна довольно точно проинформировало ее об этапах родов, их особенностях и отличиях.

Этот период начинается с момента рождения плода и заканчивается рождением последа. Послед состоит из плаценты и плодных оболочек. В третьем периоде происходят 2 процесса: отделение (отслойка) последа и выделение (рождение) последа. Считается, что третий период в норме должен закончиться за 30 минут. С целью контроля физиологического течения третьего периода в практике используют признаки отделения последа. В случае наличия признаков отделения последа, но задержки последа в матке, применяют приемы по выделению последа.

Проинформировало довольно приблизительно — о реальном болевом симптоме, о страхе смерти роженицы, но не сообщило средне-русой, какое это невиданное счастье — вытолкнуть из себя скользкую юркую рыбку — своего ребенка, плюхнуть его, мокрого и горячего, на живот, услышать подружкины победные слова «это мальчик» и свои собственные «мне не больно» и совсем уже неожиданные: «с ним все в порядке?».

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Не знает она только, каким ужасом преисполнится дрожащий голос черной головы, когда она — будущий доктор, еб ее мать! надежда советской педиатрии! — неуверенно ткнет пальцем в кожную складку вместо шеи новорожденного и, развернув крохотную ладошку, — на поперечную линию, называемую иначе «обезьяньей»…

СИНДРОМ ДАУНА

Синдром 21-й хромосомы, трисомия-21, или генерализованная фетальная эмбриодия.

Встречается в одном случае на 7—10 тыс. живорожденных детей обоих полов во всем мире. Вероятность его появления увеличивается в зависимости от возраста беременной женщины, а иногда и отца. Синдром Дауна — наиболее распространенное генетическое заболевание, вызывающее умственную отсталость.

При синдроме Дауна плод наследует три 21-е хромосомы вместо двух. Это называется трисомией-21. 95 % всех людей с синдромом Дауна имеют классическую трисомию, т. е. каждая клетка тела содержит три 21-е хромосомы. Примерно 4 % всех людей с синдромом Дауна имеют транслокации. Это означает, что избыточная 21-я хромосома присоединена к какой-либо другой хромосоме.

Средне-русая голова уже сорок недель знает, каким будет этот день. Каким будет и как закончится. Все у нее продумано, все приготовлено: набор «Малый садовый, арт. 145698/34» с входящей в состав остро заточенной лопаткой, оранжевой в неуместные горохи, заботливо упакован в полиэтилен и дожидается под кроватью, рядом с большой брезентовой походной сумкой на молнии. Сумка одолжена в комнате № 310, под предлогом отдать брату Бобу для поездки к болезной бабушке. Только не предусмотрела она, умная средне-русая голова, начитанная средне-русая голова, что, взяв своего беспомощного и обруганного идиоткой соседкой «дауненком» младенца на руки, она увидит, что из узких синих глазок, со слабых средне-русых волосят, с короткого смешного носика к ней поднимется любовь, обернется вокруг теплым яблочным облаком и просочится — через все поры средне-русой, через каждую, чтобы уже навсегда остаться в ней.

— Маленький мой, — осторожно и не очень умело пробует она.

* * *

— Я не совсем понимаю, Иван Иванович, что вы вот сейчас здесь делаете. — Зоя Дмитриевна оставила руку на выключателе и негодующе рассматривала обиженно сощурившегося на свет доктора.

До ее появления он спал в пустующей из-за негодных труб коммерческой палате, удобно устроившись на двух тощих матрасах и накрывшись двумя казенными одеялами в клетку. Сейчас натянул клетчатое одеяло на голову, Зою Дмитриевну стало не видно, но все равно прекрасно слышно:

— Насколько я помню, а я таки помню все, у вас сегодня абсолютно не дежурство, и какого черта надо находиться в аварийном больничном помещении, нет, вы уж ответьте мне, Иван Иванович, уж будьте так добры, а то я начинаю подозревать самое страшное…

ИванИваныч даже выглянул из-под одеял, хрипловато спросил:

— И что же вы такое страшное подозреваете, Зоя Дмитриевна?

На тумбочке из древесно-стружечной плиты неуместно заерзал модный мобильный телефон доктора и весело сообщил, что получил смс.

— Всем нам известно, ЧТО, Иван Иванович, — Зоя Дмитриевна красиво и плавно указала пухлой рукой на ярко светящуюся крупным дисплеем трубку. — Наверняка дело в очередной кошмарной девке с отвратительными искусственными ногтями и белыми волосами! Они же липнут к вам, как ненормальные, а вот из-за чего, собственно? Вечно небритый, вечно с глупыми шуточками… Я все никак не забуду эту вашу последнюю, костлявую пэтэушницу, в малиновых сапогах, без никакой юбки, и рот накрашен по щекам, вы ее как-то целую смену в процедурной удачно скрывали…

— Это была педагог начальной школы. С углубленным изучением иностранного языка.

— Оно и видно, Иван Иванович, вас такие, наверное, такие педагоги и обучали постоянно! И главное — углубленно.

— Ну, Зоя Дмитриевна, тут вы несколько преувеличиваете…

— Это я-то преувеличиваю? Да чтоб у вас столько новых крашеных блондинок образовалось, как я сейчас преувеличиваю!

Иван Иванович сбросил одеяла в клетку и сел, оказавшись в потертых белесых джинсах и желтой майке с Микки-Маусом, на вид довольно древней, учитывая рисунок.

— А вы отлично подготовились, — непонятно прокомментировала Зоя Дмитриевна появление Микки-Мауса. — Раз уж никто не спит и поблизости не ошиваются педагоги начальных школ, не обсудить ли нам уже план мероприятий нашего отделения?

ИванИваныч тоскливо оглядел маленькую комнату с закрашенным наполовину узким окном. Форточки плотно закрыты. Устойчивая середина ночи, и никакой рассвет не брезжит на востоке, розовея.

— Что конкретно вы имеете в виду, Зоя Дмитриевна, — без всякого интереса спросил он.

— Разумеется, конкурс художественной самодеятельности, Иван Иванович. — Зоя Дмитриевна привычно поправила бусы из поделочного камня на шее и села на деревянный стул с мягким пестрым сиденьем, на вид шаткий. — С удовольствием выслушаю ваши предложения сейчас.

— Может быть, мы хоть чаю? — предложил ИванИваныч. — Как хорошо выпить чаю за приятной беседой!

— Нет, перестаньте уже увиливать! — рассердилась Зоя Дмитриевна и пятнисто покраснела. — Тем более что от вашего гадкого чая пахнет грязными тряпками. Вы с Юлией Александровной должны были предметно обдумать номер, которым наше отделение будет представлено на концерте к славному юбилею нашей больницы… Ну, вы помните. Юбилей.

— Мы вот предметно думаем, Зоя Дмитриевна, — ИванИваныч рывком поднялся и прошел к двери, развернулся, вернулся к узкому окну, — предметно думаем поставить пьесу. Знаете, ну что там какие-то поверхностные легкомысленные песенки? Или там стишки. Должно быть что-то такое — мощное, знаковое для нашей славной больницы к ее юбилею…

— Вы сейчас издеваетесь, Иван Иванович? — настороженно спросила Зоя Дмитриевна.

— Даже и не думал! — Взгляд ИванаИваныча был пронзительно-синим. — Мы сейчас рассматриваем несколько вариантов. Например, один из рассказов про Шерлока Холмса. Всем известно, что его помощник и биограф Ватсон был доктором, это придаст постановке необходимую нотку сопричастности с жизнью нашей славной больницы. И нашего славного отделения.

Зоя Дмитриевна подалась вперед и напряженно проговорила:

— И вы уже хотите представлять доктора Ватсона или я сейчас ошибаюсь?

— Нет-нет! — вскричал ИванИваныч и помахал рукой вокруг лица Зои Дмитриевны. — Отнюдь! Меня одинаково привлекают две роли, я бы сказал — второго плана. Роль Трубки Шерлока Холмса или вот Кокаиновой Дорожки тоже неплохо, вы не находите?

Зоя Дмитриевна покраснела в тех местах, где не успела до этого, несколько раз шумно вдохнула несвежий больничный воздух и пошевелила ногами. ИванИваныч отошел к двери, заботливо приоткрыл ее и дружелюбно произнес:

— Для вас лично, Зоя Дмитриевна, мы с Юлией Александровной тоже присмотрели несколько великолепных персонажей. Я предлагал Пеструю Ленту, но эта Юлия Александровна, она такая формалистка, вообразите, говорит, что на змейку вы похожи не очень. Весу, говорит, прямо многовато для змейки… Предлагает вам Собаку Баскервилей изображать…

Зоя Дмитриевна, грозно шагая, вышла в коридор. От негодования она не находила соответствующих моменту слов. В ужасном волнении ворвалась в пустующую ординаторскую, нашарила гневно дрожащей рукой свой телефон. Подслеповато сощурилась, путаясь непослушными пальцами в крошечных кнопках.

«Собаку Баскервилей, говорите, многоуважаемая Юлия Александровна? Я сейчас вам покажу собаку… Весу многовато…»