Исповедь королевы - Виктория Холт

Я поцеловала их и сказала, сама тому не веря, что скоро, возможно, мы будем вместе. Они вышли во двор, где их ожидали кареты. Я страшно перепугалась, когда увидела, как собралась толпа и попыталась воспрепятствовать их отъезду. Я услышала, как кто-то закричал:

— Должны ли мы их пропустить?

Я ждала ответа, и сердце мое учащенно билось. Последовала пауза, но, когда кучеры стегнули лошадей и кареты тронулись, никто не пытался их преследовать. Это ведь только старые, выжившие из ума дамы.

Я стояла у окна, смотря и ничего не видя. Они уехали… Еще один этап окончен.

Прошло много времени, прежде чем я услышала о них. На пути их карету останавливали, безобразные лица заглядывали в нее. Поскольку в них не заподозрили переодетую королеву, им разрешали следовать дальше, и в конце концов они достигли Неаполя, где моя сестра приняла их.

Я узнала, что они отзывались обо мне с глубоким благоговением. Да, они действительно искренне приносили извинения.

Герцог Орлеанский вернулся в Париж. Почему он должен был оставаться вдали от Франции? Потому что король отправил его в ссылку? Но какая власть у короля? Население Парижа приветствовало его возвращение. С ним приехала и Жанна де Ламот. Почему она не может приехать? Теперь уже нет опасности, что ее попросят отсидеть свой срок за участие в афере с бриллиантовым колье. Все верили, что она была лишь козлом отпущения и что это колье у меня.

Она поселилась на Вандомской площади и посвятила свое время писанию романов, в которых я всегда была главным действующим лицом. Она описала свой последний вариант скандала с бриллиантовым колье. Ее «труды» восторженно принимались, так как они преследовали своей целью оскорбить меня.

Тем временем Мирабо вкладывал всю свою энергию в восстановление монархии. Я сейчас верю, что он мог бы сделать это. Он работал с Национальным собранием и с королем, и теперь мы были ближе к примирению, чем когда-либо. Мирабо мог бы спасти нас. Теперь я это понимаю.

Он не был таким уж альтруистом. Он хотел власти для себя, а также и богатства. Его долги были громадны. Король должен был представить миллион ливров, которые перейдут к Мирабо, когда он положит конец революции, а король снова прочно займет трон. Его, Мирабо, долги будут, естественно, оплачены, и он заслужит вечную благодарность короля.

Своим прекрасно поставленным голосом и красноречием он сможет повлиять на собрание. Марат, Робеспьер и Дантон были настороже. Как и герцог Орлеанский. Им, вероятно, казалось, что Мирабо намеревается разрушить все, за что они боролись.

Он горячо говорил королю:

— Против нас выступают четыре врага: налоги, банкротства, армия и зима. Мы сможем бороться с этими врагами, управляя ими. Гражданской войны может и не быть, но ее можно использовать как средство для достижения цели.

Людовик пришел в ужас.

— Гражданская война? Я никогда не соглашусь на это.

— Закон и порядок будут лишь средством борьбы с толпой. А разве Ваше величество сомневается, что победит?

Король посмотрел на меня.

— Король никогда не согласится на гражданскую войну, — сказала я ему. Мирабо рассердился.

— О, отличный, но слабый король! — громогласно заявил он. — О, самая несчастная из королев! Ваши колебания завели вас в страшную бездну. Если вы отвергнете мой совет или если я потерплю неудачу, то погребальное покрывало опустится на все это государство. Но, если мне удастся избежать общего крушения, я с гордостью скажу себе: «Я подвергался опасности в надежде спасти их, но они не пожелали, чтобы их спасали».

С этими словами он оставил нас. Как прав он был! Как глупы мы были. Но король только повторял:

— Я никогда не соглашусь на гражданскую войну.

Я тоже боялась ее — слишком боялась, чтобы попытаться убедить его, что, без сомнения, мне удалось бы.

Мирабо был не такой человек, чтобы успокоиться из-за того, что его первый план отвергнут. Он знал о сильной привязанности Акселя ко мне, и они вместе обсуждали, как вывезти нас из Парижа. Мирабо считал, что есть хороший план, и предложил, чтобы Аксель немедленно отправился в Мец, в сторону границы, где находился маркиз де Буйе с верными войсками. Аксель должен был выяснить там обстановку, объяснить Буйе их план и сразу же вернуться в Париж, чтобы приступить к приготовлениям.

Аксель зашел ко мне попрощаться, и я страшно перепугалась.

— Вы понимаете, — спросила я его, — что с вами сделают эти канальи, если они узнают, что вы действуете в наших интересах?

Он ответил, что понимает. Но они об этом не узнают. План разработан. Он собирается переправить меня в безопасное место.

— Они не посмотрят, что вы иностранец! — вскричала я. — О, Аксель, уезжайте из Франции. Не появляйтесь… пока все это не кончится.

Он лишь улыбнулся и заключил меня в объятия. Он сказал, что скоро вернется из Меца и тогда уже не должно быть никакой задержки. Он покинет Париж, и я буду с ним.

Итак, он отправился в Мец, а я старалась приспособиться к монотонности новой жизни, однообразной, но подобной тлеющему огню, который может в любой момент превратиться в большой пожар.

Было приятно увидеть Акселя после благополучного возвращения, но известия, которые он привез, были не совсем хорошими. Буйе все больше охватывала тревога, так как в войсках распространялось волнение. До них стали доходить сведения о событиях в Париже, зачастую преувеличенные, и его уверенность в лояльности войск падала. Буйе считал, что также дает о себе знать бездействие. Если есть необходимость предпринять решающие действия, то это следует сделать без промедления.

Аксель полностью был с этим согласен, как и Мирабо.

— Вы должны приступить к разработке плана побега, — заявил Мирабо Акселю. — Вас как шведа будут меньше подозревать, чем француза.

Между тем он все еще цеплялся за свой первый план. Он ждал проявления смелости со стороны короля и хотел, чтобы тот вел себя как король, выходил на улицы, появлялся среди людей. К нему не испытывала антипатии, народ проявлял любовь к нему, называя его маленьким папой.

— Я считаю, что королеве нецелесообразно появляться на улицах, — сказал Аксель. Мирабо пожал плечами.

— В делах подобного рода необходимо рисковать в определенной степени. Судя по настроению народа, я не думаю, что сейчас королеву могут каким-либо образом обидеть. Но, конечно, настроение толпы может неожиданно измениться.

— Я боюсь за королеву, и не хочу, чтобы она показала себя черни, — заявил резко Аксель.

Ясно, что даже между этими двумя существовали разногласия.

Но в Тюильри появилась новая надежда. Аксель работал с энергией пылкого любовника, Мирабо использовал всю свою страстную силу амбициозного человека, а цель у них была одна. Я верила, что на этот раз наш план увенчается успехом.

Судьба была против нас, кажется, несчастье всегда стоит за спиной, готовое схватить нас.

Я не могла поверить сообщению, что Мирабо умер. За день до этого он чувствовал себя превосходно, его жизненная энергия поражала каждого. В тот день он произносил горячие речи в Национальном собрании, разрабатывал планы с королем. К вечеру он позволил себе удовольствие насладиться плотью — я узнала, что перед тем, как умереть, он спал с двумя оперными певичками.

Мы не знаем точно, как он умер. Все, что нам известно, так это то, что его нет больше среди нас.

В заключении врачей указывалось, что смерть наступила от естественных причин, но мы никогда не узнаем, что действительно убило Мирабо. Он был человеком, который, без сомнения, страдал некоторыми заболеваниями. Образ жизни, который он вел на протяжении длительного времени, не мог не сказаться, но многие утверждали, что члены Орлеанского дома были полны решимости избавиться от человека, который пытался восстановить монархию и распустить Национальное собрание. Не составляло никакой трудности найти нужного человека, который подсыпал бы чего-либо ему в пищу или вино.

Факт остается фактом: мы потеряли Мирабо, а с ним и нашу надежду на восстановление монархии во Франции.

И вот мы снова вернулись к нашей повседневной жизни в Тюильри. Много времени я проводила в своей комнате за написанием писем. Я понимала сейчас, где я сделала роковые шаги и как мне следовало бы действовать. Я решила, что если когда-либо мне предоставится еще одна возможность, то я никогда не повторю тех ошибок.

Вышивая коврик с Елизаветой, мы проводили вместе много часов, беседуя о детях, иногда я играла с королем на бильярде. Мы ходили гулять в Булонский лес, но, покидая дворец, я всегда чувствовала себя неуютно. Наш опыт в Версале показал, что стены не могут защитить нас от разъяренной толпы, но все же пребывание в помещении давало какое-то чувство безопасности. Мой сын продолжал поддерживать дружеские отношения с солдатами, и я поощряла его в этом, считая, что он может вызвать в них некоторую привязанность, и если толпа когда-либо ворвется к нам, как это было в Версале, то эти солдаты, его приятели, защитят его.