Хоровод смертей. Брежнев, Андропов, Черненко... - Евгений Чазов

Не успел я вернуться к себе после разговора с Черненко, как раздался звонок и я услышал возмущенный голос Тихонова: «Евгений Иванович, в тяжелейшем состоянии находится наш Генеральный секретарь, а вы устраиваете себе турне по Америке. Вас не поймут в партии и стране. Ни в коем случае вам нельзя уезжать». Сколько раз я слышал подобные речи от людей, которые в достижении своих политических целей не думали о том, что скажут и что поймут простые люди или обычные, неноменклатурные члены партии. Думал ли тот же Тихонов, отстаивая кандидатуру больного Черненко на пост Генерального секретаря ЦК КПСС, о том, поймет ли его предложение масса членов партии? Ему это было абсолютно безразлично. Главное, что его устраивало, чтобы лидером страны был больной и безвольный человек.

Спокойно выслушав Тихонова, я предложил ему высказать все, что он мне говорил, самому Черненко, добавив, что именно он просил меня выехать в США. «Но если вы, — заключил я, — считаете это нецелесообразным, то поставьте вопрос на Политбюро». Не знаю, как дальше развивались события, но при очередном моем визите к Черненко он сказал мне с раздражением: «И что надо Тихонову, что он лезет в мои дела?» Не мог же я ему сказать, что Тихонов мечется, потому что не знает, что произойдет, если не станет Черненко. Долго ли он сохранит свой пост Председателя Совета Министров, тем более что и лет ему уже достаточно, а при Черненко он может чувствовать себя совершенно спокойно.

Вопрос о моей поездке, видимо, был предметом обсуждения в каких-то кругах, потому что вскоре позвонил Чебриков и дружески рекомендовал не обращать внимания на высказывания Тихонова и выезжать в США. Я это и собирался сделать, независимо от разноречивых мнений Тихонова и Чебрикова.

* * *

Возвращение в Москву было тягостным. Черненко постепенно угасал и проводил большую часть времени в больнице. Неопределенность положения я всегда чувствовал по резкому снижению «телефонной активности». Периодически звонил Горбачев. Я знал о его сложных отношениях с Черненко и всегда удивлялся неформальным просьбам сделать все для его спасения и поддержания здоровья. Я не оставлял у Горбачева иллюзий, сообщая, что, по мнению всех специалистов, речь может идти о нескольких, а может быть и меньше, месяцах жизни Генерального секретаря ЦК КПСС.

Тихонов, еще недавно возмущавшийся, по его словам, нашим спокойствием в данной ситуации, Громыко, Чебриков и другие члены Политбюро перестали интересоваться, что же происходит с Черненко. Единственный из Политбюро, кто проявлял активность, был Гришин, руководитель партийной организации Москвы, практически глава руководства столицы. Мне трудно судить о причинах этой активности, стремлении Гришина подчеркнуть свою близость к Черненко. Особенно она проявилась в период подготовки к выборам в Верховный Совет, которые состоялись в начале марта.

10 марта наступила развязка. Последние дни перед этим Черненко находился в сумеречном состоянии, и мы понимали, что это — конец. Сердце остановилось под вечер. Помню, что уже темнело, когда я позвонил Горбачеву на дачу, так как это был выходной день, и сообщил о смерти Черненко. Он был готов к такому исходу и лишь попросил вечером приехать в Кремль на заседание Политбюро, чтобы рассказать о случившемся.

Был поздний вечер, когда я поднимался на 3-й этаж известного здания в Кремле, где размещался Совет Министров СССР. Просто ли в четвертый раз, если считать смещенного Хрущева, докладывать о смерти Генерального секретаря ЦК КПСС? Каждая смерть для врача — это трагедия, а здесь еще и большая ответственность. Все ли сделано, чиста ли твоя совесть, даже не перед современниками, а перед историей? И что бы ни говорили, каждый лидер — это эпоха в жизни страны, каждого из нас. Другое дело, какой жизни — хорошей или плохой. Да и по этому вопросу у каждого свое мнение…

Охрана была, видимо, настолько удивлена моему сосредоточенному виду и появлению в столь неурочный час, что даже не проверила пропуск. На 3-м этаже, в отсеке, где еще при Брежневе был организован его кабинет и зал для заседаний Политбюро, было еще пусто. Постепенно стали появляться члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК. Все уже, видимо, знали, что произошло, и сохраняли торжественно-траурное выражение на лицах. Но сквозь него иногда можно было уловить определенную растерянность и тревогу.

Чтобы не повторять каждому, кто подходил, о произошедших событиях, я зашел в комнату рядом с приемной, где обычно собирались приглашенные на заседание. Наконец все собрались, и дежурный попросил меня зайти в зал.

Заседание Политбюро вел Горбачев. По его просьбе я рассказал присутствующим о болезни Черненко, причинах смерти, хотя подавляющее большинство и без доклада знало всю суть. Кто-то, кажется Пономарев, задал какой-то пустяковый вопрос, и на этом первая часть заседания, связанная со смертью Генерального секретаря ЦК КПСС, лидера страны, была закончена.

Когда я вышел из здания, меня поразила панорама совершенно пустой площади, на которой в ожидании своих хозяев в свете люминесцентных ламп застыли большие черные машины. Чем-то тревожным повеяло от всей картины Кремля в этот по-своему исторический вечер.

Выезжая через Боровицкие ворота Кремля, я не думал в тот момент, что уезжаю из одной эпохи в другую эпоху, которая началась с «перестройки». Шел март 1985 года, перевернувший многое в жизни нашей планеты, в жизни моей страны, в жизни каждого из нас.

Начался период, полный драматических и трагических событии.

Часть 5. Путь наверх М. С. Горбачева

Почему, встретив в далеком январе 1971 года М. Горбачева, малоизвестного в то время партийного функционера, я поверил в него? Тогда мне удалось вырваться на короткий семидневный отдых в Кисловодск. Таких подарков судьбы в те годы у меня бывало немного. В первый же день пребывания в Кисловодске ко мне подошел руководитель нашего управления на Северном Кавказе А. Перекрестов и, несколько смущаясь, сказал: «Евгений Иванович, у нас сейчас отдыхает новый первый секретарь Ставропольского крайкома Михаил Сергеевич Горбачев. Он много слышал о Вас и хотел бы с Вами познакомиться».

К этому времени я уже разбирался в азах партийной иерархии и знал, что первые секретари крайкомов и обкомов — это своеобразные генерал-губернаторы, от которых во многом зависит жизнь на местах. Если же учесть, что мы, заново создавая систему охраны здоровья руководящих, научных и творческих кадров, развернули в то время большое строительство реабилитационных центров в Пятигорске, Железноводске и Ессентуках, станет понятным мое встречное желание познакомиться с первым человеком в крае. Понимал я и Горбачева, человека нового в периферийной партийной элите, ему было интересно познакомиться с молодым академиком, близким к высшему партийному руководству.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});