История Беларуси - Митрофан Довнар-Запольский

Таким образом, великий князь оказался весьма обремененным делами в качестве судьи первой инстанции. Сверх того, правильного понятия о судебных инстанциях также не существовало и только Статут 1529 г. вносит в эту область некоторое улучшение.

Великий князь оказался затрудненным массою судебных дел, несмотря на ряд мер, принятых к облегчению господаря. Так, рядом с единоличным судом господаря, появляется суд господаря при участии придворных чинов и панов рады. Это так называемый задворный или ассесорский суд. Ассесоры на этом суде являются только советниками великого князя. Появляются и особо «высажонные» судьи, которые судят вместо великого князя и только в затруднительных случаях отправляют дело на окончательное рассмотрение господарю. Встречается и еще суд, заменяющий великого князя — суд панов рады. Наконец, довольно самостоятельную роль играет маршалковский суд. Этот последний представляет собой одну из последних форм великокняжеского суда. Во главе этого суда стоит маршалок земский, который судит с помощью других маршалков. Суд этот находится в Вильне, а чаще переезжает с места на место с великим князем. В отличие от другого типа господарских судов, маршалковский суд судит и в отсутствии господаря.

Таков длинный ряд форм высшего суда. Уже сама многочисленность этих судов и смешение в них функций суда первой инстанции и апелляционного представляла ряд затруднений. Правда, Статут 1529 г. вводит некоторый ряд улучшений. Он выделяет особый суд панов рад, который действует вместо великого князя в его отсутствие. Этот статут вводит определенное понятие о судебных инстанциях, хотя число их (от 2 до 4, в зависимости от рода дел и лиц) все еще велико. Сеймовые законы в 1542 и 1551 гг. вносят уже целый ряд улучшений в дело суда и более точное определение порядка апелляционных жалоб. Статут 1566 г., реформировавший местные суды, в вопросе об апелляциях, как увидим, внес только некоторые затруднения.

Несмотря на улучшения дела суда, внесенные Статутом 1529 г. и последующим законодательством, все же суд и местный, и великокняжеский накануне земских реформ имел много недостатков.

Как известно, великий князь Литовский, слишком часто отсутствовал в государстве, а в пределах самого государства нередко переезжал с места на место. Тяжущимся не легко было находить высшего судью. Господарский суд производился медленно, среди разных других дел, так что дела задерживались на целые десятки лет. Вел кн. Александр обещал в своем конституционном привилее 1492 г. немедленно удовлетворить судом всех тех, которых не успел удовлетворить его отец. Но его преемник Сигизмунд I должен был повторить это обещание и почти 40 лет спустя после смерти Казимира [он] обещает «без отволоки» завершить все те судебные дела, которые не успели завершить его отец Казимир и его брат Александр. Но такие же залежи дел оказались и при преемниках Сигизмунда I — при его сыне и при Стефане Батории. Кроме отсутствия времени для рассмотрения дел, великие князья нередко прибегали к откладыванию судебных сессий или к так называемым лимитациям, которые в 60-х годах сделались хроническим явлением.

Эта краткая характеристика судоустройства говорит о целом ряде ее недостатков, естественно, вызывавших у шляхты желание их исправить. Она должна искать образцов, или же исправлять суд, ища самостоятельных способов его реконструкции. Но в силу ряда причин юридическая мысль сеймующей шляхты остановилась на том образце суда, который уже действовал в части Литовско-Русского государства, именно в Подляхии. Этот суд сложился по образцу польских судов. Дело в том, что в 15 в. Подляхия на короткое время оказалась присоединенной к Мазовии, но затем выкуплена вел. кн. Казимиром в 1443 г. За этот короткий период в Подляхии (поветы Бельский, Дорогицкий и Мельницкий) утвердилось действие польского права, каковое и было подтверждено подляшанам великокняжеской уставной грамотой. Сущность этой привилегии сводилась к определению компетенции старостинского суда (члонки 1511 г.) и, по-видимому, к выборному из местных поветников составу членов суда, состоявшего при старосте.

Применялось ли во всем объеме польское писаное право, или преобладал дедовский обычай, который сами поляки предпочитали писаному праву, — сказать трудно, но это и не существенно. Дело шло не о праве, а о судебной компетенции и об устройстве суда. Важно то, что компетенция подляшских судебных мест распространялась на всю шляхту этих поветов, без изъятия и, следовательно, паны не были выделены из поветов. Важно то, что суд имел выборный характер. Между тем здесь преобладала очень мелкая шляхта, конечно, не отличавшаяся и родовитостью. Вообще, подляшане были в значительной мере ополячены, что естественно вытекало из их географического положения, так что в половине 16 в. они даже однажды просили господаря писать к ним листы на польском или латинском языках, т. к. они не понимают по-русски. Но Сигизмунд-Август резко отказал им в этом домогательстве. На сеймах литовская шляхта не раз поднимала вопросы, клонившиеся к расширению ее прав в области местного суда, желая приблизиться в некоторых отношениях к судебному устройству Подляхии. И законодатель идет в этом направлении. Статут 1529 г. допускает местную поветовую шляхту в качестве членов суда при местном суде, назначаемом воеводами, старостами или державцами. В 1544 г. на Берестейском съезде шляхта подымает вопрос о своем праве избирать судей и об уравнении перед лицом суда панов рад, духовенства и шляхты, но великий князь не утвердил этого законопроекта. И в 1547 г. шляхта на сейме подымает тот же вопрос, подымает его и на сеймах 1551 и 1554 гг., но столь же безуспешно, хотя на последних сеймах великий князь не утвердил законопроекта только потому, что этим вопросом должна заняться комиссия, занятая редактированием статута. Очевидно, оппозиция со стороны панов была очень сильная и она была сломлена только в 60-х годах, когда на Бельском сейме в 1564 г. воеводы, старосты и державцы отказались добровольно от судебных доходов, связанных с их званием судей и тогда приступлено к судебной реформе в желательном для шляхты смысле, т. к. формальных препятствий при организации суда уже не существовало.

Уклон шляхты в сторону подляшских судебных порядков, т. е. в сторону польского устройства суда, ошибочно было бы рассматривать исключительно как уклон в сторону колонизации. В этот период она не имела еще большого значения. В данном случае дело шло не о заимствовании правовых норм, ибо Литовско-Русское государство до конца своего существования осталось при Литовском статуте. Дело шло о заимствовании некоторых политических прав в деле судоустройства и притом таких, которые естественно вытекают из всей предшествующей истории литовско-русской шляхты и даже в известной мере из старинного русского судоустройства. Поэтому, когда сеймовые послы указывали на Подляхию, как на образец судоустройства, то они конкретным указанием лишь формулировали идеи, которые давно в ней назрели, имея историческую традицию. В самом деле, весь уклон политической истории идет в сторону выборного начала и шляхетского самоуправления поветов. Естественным завершением этого направления должен был явиться выборный состав суда. Статут 1529 г. сделал уже в этом отношении некоторую уступку тем, что обязал коронных судей назначать членов суда из местной шляхты. А при составлении этого статута не было и речи о позаимствованиях из польского судоустройства. Оставалось сделать только один шаг в область выборного судоустройства. И шаг этот был естественным, ибо идея суда с участием присяжных заседателей, каковым является суд, состоящий из выборных лиц по существу своему, — эта идея вполне гармонировала с обстановкой древнерусского суда.

Добрые люди на судах, т. е. представители общин и общественной совести были институцией, хорошо ведомой древнерусскому суду. Выборный состав копного суда, идущего от глубокой древности и применявшегося еще в начале 16 в. к шляхте, ей тоже был хорошо известен. От времен Русской Правды древний суд был публичным, на который собиралось множество народа, интересовавшегося исходом дел. Это были не простые зрители, но люди, которые выражали свое мнение, хотя и не обязательное для судьи. Поэтому земская реформа 60-х годов является лишь формулированием принципов, хорошо известных на Руси. Остается еще невыясненным очень существенный вопрос, не является ли судоустройство по Статуту 1529 г., предоставлявшее коронному судье обширные полномочия, некоторого рода нарушением старого обычая, который восстановлен земской реформой. Одним словом, литовско-русская шляхта, домогаясь выполнения своих идеалов, выросших на русской почве, только для формулировки их указывала на образец подляшских судов. Этот аргумент был вполне удачным, ибо тамошнее судоустройство утверждалось тем же великим князем, который, однако, в пределах Литвы и Руси упорно отстаивал и свои личные прерогативы, и прерогативы панов.