Крымский оборотень - Александр Александрович Тамоников

Севастополь, а что это за бои, если нет горючего?

– Так-то оно так, – в раздумье проговорил Волошко. – Однако же не мешало бы парочку диверсантов оставить в живых – в качестве «языков». А вдруг скажут что-нибудь интересное?

– Согласен, – сказал Ольхин. – Поэтому-то и нам всем нужно поучаствовать в ликвидации лагеря. А то ведь наши славные бойцы добросовестно перестреляют всех до единого. Как, например, это и случилось ночью во время засады. Ладно, хоть Белого уберегли…

15

Начальство, выслушав доклад Ольхина, отнеслось к добытым смершевцами сведениям очень серьезно, и с предложением о немедленной ликвидации диверсионной группы согласилось также. Предстояло немедленно разработать план уничтожения группы «Вольф» – время поджимало. За несколько часов план был разработан. Ликвидировать лагерь диверсантов решено было ближайшей ночью. Ольхин и его группа были также включены в состав участников операции.

– Значит, так, – стал докладывать Ольхин своим подчиненным, когда вернулся с совещания. – Выступаем сегодня – в двадцать два ноль-ноль. Вместе со всеми. В это время уже темно, так что должны подобраться незаметно. К полуночи должны успеть и дать концерт… Всем все ясно?

– Так точно, – вразнобой ответили члены группы.

– Тогда всем спать, – велел Ольхин. – А пойманные шпионы подождут.

Выступили в назначенный час. Среди прочих бойцов Ольхин заметил сержанта Ветрякова.

– И ты с нами? – спросил он.

– А куда же мне без вас? – улыбнулся Ветряков. – Стало быть, повоюем.

– Тогда тебе персональное задание от СМЕРШа, – полушутя-полусерьезно сказал Ольхин. – Стрелять ты умеешь, это мы уже видели. И в темноте, и на звук, и как угодно. Но надо бы взять кого-нибудь в живом виде. Хотя бы одного, а лучше – двух.

– Взять языка? – спросил Ветряков. – Постараемся.

– Постарайся, – вмешался в разговор Волошко. – Мертвый враг – это, конечно, хорошо, но уж очень он неразговорчивый! А нам надо задать ему парочку вопросов.

– Понятно, – коротко ответил Ветряков. – Лишь бы было кого брать.

– Об этом не беспокойся, – сказал Волошко. – Разведка донесла, что враг на месте. Так что выбор будет.

– Понятно, – еще раз сказал Ветряков и исчез в темноте.

– Послушай, Гиви, – обратился Волошко к Вашаломидзе. – Ты сегодня какой-то не такой. Задумчивый какой-то. В чем дело? Нельзя с таким настроением идти в бой. Бывали случаи на фронте…

– Ничего, – коротко произнес Гиви. – Все в порядке.

– Ну-ну, – с сомнением произнес Волошко и ничего больше не сказал.

К вражескому лагерю подобрались одновременно со всех сторон – и началось. Бой оказался сложным, и это было объяснимо. Во-первых, ночь. Во-вторых, местность, где располагалась группа диверсантов «Вольф», была изрыта трещинами и пещерами, в которых диверсантам было очень удобно укрываться и вести оттуда огонь. В-третьих, все эти пещеры и трещины красноармейцам были незнакомы, тогда как диверсанты их знали досконально. Все это по отдельности и вместе взятое усложняло боевую задачу. Но вместе с тем диверсантам некуда было вырваться из кольца, кольцо постепенно сжималось, ответных выстрелов из расщелин и пещер раздавалось все меньше. Дело шло к окончательной победе.

Четверо смершевцев, разумеется, не прятались от выстрелов за камнями, они сражались вместе со всеми. Сейчас они были обычные бойцы, чьей задачей было уничтожить врага. Ну и, конечно, взять живыми нескольких диверсантов. Ветряков Ветряковым, но в таком деле, как взятие языка, больше нужно было полагаться на самих себя, чем еще на кого-то.

…Лежа за камнем и высматривая врага, Вашаломидзе заметил несколько смутных человеческих силуэтов. Люди, низко пригнувшись, друг за дружкой прошмыгнули почти рядом с Гиви и скрылись в кустарнике. Там что-то затрещало, звякнуло, раздались чьи-то голоса, и все смолкло. Вряд ли это были красноармейцы. Похоже, это были диверсанты, которые хотели укрыться в густом орешнике. Гиви глянул вправо от себя – там должен был находиться Волошко. Но никого там не было. Волошко куда-то подевался – то ли поменял позицию, то ли заметил во тьме неприятеля и устремился вслед за ним. Может, он находился и недалеко, но попробуй разгляди его в темноте южной ночи! Окликать Волошко также было нельзя – враг в орешнике мог услышать оклик и уползти куда-нибудь подальше или открыть шальной огонь. И в том и в другом случае ликвидировать диверсантов было бы уже намного сложнее.

И Гиви решил справиться с врагами, сколько бы их ни было в орешнике, в одиночку. Он не боялся, что враги его заметят или услышат прежде времени. Бой шел в горах, а горы были родной стихией Гиви Вашаломидзе. Он родился в горах, он в них вырос, он с ними сроднился, горы были частью его самого. Значит, горы должны прикрыть Гиви, предупредить его об опасности, уберечь его. И какая разница, что это были крымские горы, а не родной Кавказ? Горы – они везде горы. Нет ничего роднее и надежнее гор. А значит, с ним, Гиви, все будет в порядке. Он одолеет врагов, сколько бы их ни было. Горы ему помогут.

Извиваясь между камнями и держа автомат на изготовку, Вашаломидзе пополз в сторону густого орешника, в котором укрылись враги. Неслышно и незаметно он подполз к неприятелю совсем близко – так близко, что в случае чего до врага можно было бы допрыгнуть с ножом в руке. А уж выстрелить из автомата – тем более. Заметив затаившиеся среди кустов силуэты, Гиви дал по ним длинную очередь, мигом перекатился за другой камень, дал еще одну очередь, опять поменял позицию и опять выстрелил долгой очередью… Кто-то в кустарнике шумно и грузно рухнул на камни, кто-то вскочил и вскрикнул. Из орешника раздались одиночные выстрелы и несколько автоматных очередей…

Бой продолжался до самого утра. Даже когда уже совсем рассвело, засевшие в расщелинах диверсанты продолжали огрызаться отдельными выстрелами. Впрочем, скоро с ними было покончено – стрелять по врагу при свете дня намного проще, чем ночью. Бойцам предстояло еще прочесать окрестные пещеры – кто-то из оставшихся в живых диверсантов мог в них укрыться. Ольхин, Завьялов и Волошко в пещеры не пошли, они занимались другим не менее важным делом. Ночью Ольхин с Завьяловым скрутили двух диверсантов, стало быть, языки у них имелись. Еще одного языка приволок на себе сержант Ветряков – радостный и довольный.

– Вот, – сказал Ветряков, – вам «язычок». Правда, он слегка помятый, но все равно живой.