Строптивая невеста. Любить нельзя убить (СИ) - Успенская Ирина

И ведь не только полез, но и слез оттуда целым и невредимым, везучий гаденыш.

Так вот. Половинка кулона попалась ему под ноги ровно в тот момент, когда он возвращался в комнату после того, как подслушал кусочек разговора Ольги с гэльскими герцогами. В их разговоре проскочило что-то о половинке кулона, но Рене поначалу никак это не связал с собственной безделушкой. Только когда наступил на нее и едва не растянулся на полу, к вящей радости проклятого братца.

Разве мог он пропустить такое совпадение? То есть поверить, что это просто совпадение — глупость, достойная бездарного конюха, но никак не шевалье Д'Амарьяка.

Защитные заклинания Волковой поддались на удивление легко. Рене даже заподозрил наследственную резистентность к любой их магии, не только к проклятиям. И сделал себе пометочку проверить. Чуть позже, при подходящем случае.

Пока же — воспользовался традиционными методами, то есть слежкой и подслушиванием. Уж что-что, а оставаться невидимым и неслышимым он умел великолепно. Всю жизнь тренировался, изображая тень Мориса. У него так хорошо получалось, что большинство франкских аристократов было уверено, что у Черного Карлика один сын. Совершенно нормальный с виду, великолепно одаренный Ренар Морис. Собственно, в каком-то смысле так оно и было... наверное...

Думать об этом парадоксе Ренар не любил — тут же начинала болеть голова. В догонку к больной спине это было уже слишком.

В общем, девиз «Время — деньги» он заметил первым, и первым понял, что это именно то, что нужно. А еще — что ему крайне интересно, кто написал на его половинке слово «капитан» и вложил настолько сильный и при том незаметный манок, что стоило Рене взять в руки обе половинки — и ноги сами принесли его в библиотеку. К Ольге.

К великолепной, упрямой, язвительной, сильной и удивительно нежной...

Почему-то при взгляде на нее хотелось убить Мориса и проверить — в самом ли деле они настолько тесно связаны, как утверждал некий старый пройдоха? Того пройдоху Ренар не помнил, к нему обращался за тайной консультацией Черный Карлик через несколько дней после рождения наследника.

Или наследников.

Темная история. Не только эта, но вся история рода Д'Амарьяк.

— Красивый мобиль, — мечтательно сказал Ольга, разглядывая картинку в энциклопедии мобилестроения. — Тут написано, что это первый прототип, испытанный самим капитаном Драккаром.

— Вот оно, — не понимая толком, зачем делится с соперницей жизненно важной информацией, Рене ткнул пальцем в магографию приборной панели, занимающую половину страницы.

— Надпись?.. — переспросила Ольга и прочитала: — Время — деньги.

— Думаю, да. Девиз графов Хемплтон, младшей ветви семейства Говард, основатель — сэр Джеймс Роберт Говард, капитан шхуны «Драккар» и учредитель компании «Драккар». Зря вы, кстати, продали акции.

— Зря, — согласилась Ольга. — Я бы ни за что не продала. И от такого мобиля бы не отказалась.

— Красивый мобиль, — кивнул Рене. — Время, деньги... Первый Хемплтон... хм... часы...

Под внимательным взглядом Ольги он постарался не показать, что его осенило. Пусть сама догадывается дальше, он свое получил — и теперь дело за малым, проверить догадку.

Ольга тоже что-то шептала, сведя серебристые брови к переносице и напряженно разглядывая кончик его носа.

— Кстати. Ты в курсе, что отбой давно уже был, моя милая?

Глупо было называть ее так. Глупейшее мальчишество в духе Мориса. Но удержаться почему-то не было сил. Примерно как удержать и не съесть кусочек шоколадного торта, дожидающегося на буфете очередного приема и строго воспрещенного к поеданию детьми. Под страхом жестокого наказания.

Разумеется, Рене очень рано освоил чары иллюзии, от которых торт казался целым. Лет так в пять. Что, впрочем, не спасло его задницу от розог а смазливое личико Мориса — от синяков. Потому что нечего было сдавать его отцу. Мало ли, что не поделился!

С тех пор Рене либо делился добычей — либо проворачивал свои дела втайне от братца. Что давалось крайне тяжело. Все же их связь... а, в Бездну ее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Просто называть Ольгу милой было щекотно и сладко, а отказывать себе в мелких удовольствиях Рене не привык. Их в его жизни не так уж много.

— Разумеется, — фыркнула белобрысая язва, чума и холера. — Боишься попасться фрау Фурии?

— Я бы на твоем месте не слишком надеялся на встречу с ней, — в тон ей усмехнулся Рене. Опять же, удержаться невозможно! Она так забавно фыркает и ехидничает! Смотрел бы и смотрел. И на вкус бы попробовал. Попробует. Обязательно. В подходящий момент. — Говорят, в общежитии водится кое-что пострашнее Фурии. И оно вылезает ночью, когда силы зла властвуют безраздельно.

— Ты, что ли? — лучезарно улыбнулась эта язва.

— А как ты догадалась, свет очей моих?

Нет, ну совершенно же невозможно! Она так сияет и искрится, словно нет на свете ничего приятнее, чем вот так пикироваться.

— У тебя слишком самодовольный вид... хм... Морис, моя прелесть, я не узнала тебя в гриме!

Рене рассмеялся, поймал ее руку и поцеловал костяшки пальцев — нежные, теплые, пахнущие бумажной пылью и чем-то неуловимо горьким и манящим, присущим только ей. Ольге Волковой-Мортале.

Даже немного жаль, что Д'Амарьяки не способны на настоящую любовь. Влюбиться в Ольгу было бы, наверное, очень приятно.

Отобрав руку, Ольга смахнула в сумку мелочевку со стола, подмигнула Рене и направилась к выходу из библиотеки, толкнула дверь и вышла. А Рене, чуть отстав, шел следом и любовался ее походкой. О, эти женские брюки, демонское искушение! Как она покачивает бедрами, шагая по пустынному холлу, и ее шаги отдаются эхом — от стен и где-то внутри него, оглушительным биением сердца. Неужели у него, у шевалье Д'Амарьяка, есть сердце?

Он так залюбовался, что не сразу заметил потускнение света огромной хрустальной люстры и какое-то подозрительное не то подрагивание, не то покалывание где-то на границе магического восприятия.

И уж тем более не успел сообразить, что за дерьмо он творит — то есть бросается к Ольге, сшибает ее с ног, и они вместе проезжают по скользкому паркету: она на спине, он — на ней.

А вот Ольга среагировала мгновенно. Оттолкнула его со всей дури, усиленной магией — так, что Рене упал спиной на пол...

— Какого де... — начала вскочившая на ноги Ольга, когда ее прервал грохот.

Грохот, звон, пыль, брызги стекла, щепки паркета и, через секунду — тихий, на грани слышимости, зуд тревожного сигнала.

Почему зуд, а не оглушительный вой? — подумал Ренар, ловя падающую прямо на него некромантку. Живую и невредимую. Проклятая люстра упала в трех шагах от нее. На то самое место, с которого Рене ее оттолкнул.

Что-то в спине жалобно хрустнуло, отдавшись ослепительной болью в левом бедре и ноге до самых кончиков пальцев.

Правда, боль тут же исчезла, словно ее стерли. Слишком близко была Ольга — растерянная, испуганная, такая открытая и беззащитная, такая...

Подумать он снова не успел. Или не захотел. Потому что ее губы оказались слишком близко. Так близко, что совершенно невозможно устоять. И Рене ее поцеловал. А она — ответила. Нерешительно и неумело, вся трепеща в его руках, и тихонько застонала ему в губы...

Дурацкое, глупое счастье продолжалось то ли вечность, то ли секунду, Рене не понял. Да и неважно это было. Она ответила на поцелуй. Почему-то это было очень важно. Невероятно важно. Намного важнее, чем то, что через мгновение она очнулась, глянула на него совершенно дикими глазами — и сбежала, словно за ней демоны гнались.

Наверное, все же гнались.

Потому что по некогда блестящему паркету кто-то шел. Медленно и неумолимо. Хрустя осколками и щепками, попадающимися под ноги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Этот кто-то шел прямиком к Ренару, и явно не с намерением помочь калеке, не способному пошевелиться.

С трудом преодолевая боль в изломанных проклятием костях, Рене повернул голову, вгляделся в темный силуэт на фоне тусклого окна — и бессильно уронил голову на пол.