17 Тамплиеры 1. Рыцарь Феникса - Юрий Сазонов

— Ты следующий.

Гуго беззвучно шевелил губами, шепча молитву Святой Деве. Он молился за себя, за брата, за погибшего господина и особенно за Томаса, живого или мертвого — потому что у сержанта было неприятное ощущение, что черный человек не оставляет своих жертв и в смерти.

Отпихнув сапогом с дороги труп капитана, брат Варфоломей шагнул к Гуго — и тут из-за спины сержанта донесся жалобный дрожащий голос:

— Господин, пощадите. Господин, я все расскажу…

Гуго резко обернулся. Молодой Гильом де Букль, бледный и трясущийся, тянул к брату Варфоломею связанные руки, всем своим видом умоляя о снисхождении. В этот момент Гуго де Безансон сильно пожалел о том, что не прикончил трусливого щенка, пока было время.

В каюте белой прогулочной яхты, не без иронии окрещенной братом Варфоломеем «Icebreaker» [53], царил дымный полумрак. Шторки на иллюминаторах были задернуты. На журнальном столике горели две толстых черных свечи, заляпавших глянцевую поверхность воском. Тут же дымились пучки трав и веточки, распространявшие сладковатый удушливый запах. На кожаном диване лежал кто-то, укрытый пледом. Лицо спящего терялось в тенях. Рядом на раскладном стуле сидела юная темноволосая девушка, в которой Томас, окажись он здесь, с легкостью признал бы свою мимолетную знакомую из цыганского табора. Девушка макала губку в таз с водой и обтирала лоб спящего — или потерявшего сознание — человека.

Раздался звук шагов. На ковер у ног девушки упал прямоугольник света, и ступили чьи-то ноги в высоких кожаных сапогах. Девушка подняла глаза от таза с водой и улыбнулась.

— Ты вернулся, Саххар.

Тот, кого назвали Саххаром, снял маску и устало положил ее на журнальный столик. Затем он уселся прямо на ковер, скрестив ноги на восточный манер.

— Я вернулся, дитя древней крови. А ты чего ожидала?

Не ответив на вопрос, девушка негромко рассмеялась.

— Ты сегодня учтив, как змея.

Мужчина невесело усмехнулся.

— А я и есть змея. Птица, у которой отрезали крылья, превращается в змею…

Цыганка оскалила белые зубы.

— Не прибедняйся …

— Что наш больной? — резко меняя тему сросил Саххар. — Еще не приходил в себя?

Цыганка покачала головой

— Пока нет. Лихорадка держится. Он был ранен и до этого, в плечо и в голову…

Она откинула плед и легонько дотронулась до плеча и головы своего пациента, показывая, куда именно нанесли ранения. Спящий не шевельнулся в ответ на прикосновения.

— Арбалетный болт прошел в волоске от сердечной сумки, — продолжала лекарка. — Ему повезло, но он потерял много крови. Не представляю, как он выбрался на ту скалу.

Человек по имени Саххар пренебрежительно пожал пле­чами.

— Он силен и живуч.

— Как ты, — улыбнулась девушка.

— Как я, — согласился ее собеседник.

— Ты поэтому его спас?

Саххар встал и потянулся, то ли для того, чтобы размять затекшую спину, то ли для того, чтобы не отвечать сразу. Вытащив из узкого серебряного стаканчика тлеющую веточку, он глубоко вдохнул запах сандала и дыма. И, наконец, сказал:

— Мальчишка верит ему. Доверяет.

Девушка заломила брови. Глядя в лицо, в кои-то веки не скрытое маской, она спросила:

— Ты думаешь, Томас считает его… своим отцом?

Саххар тряхнул головой.

— Думаю, он считает своего отца мерзавцем. Но оставим этот разговор. Тамплиерский щенок сказал, что они бросили мальчишку на острове неподалеку от Мальты — но мы обыскали все тамошние острова. Значит, его кто-то подобрал, и этот кто-то мог уйти только морем. А ты, Аполлония, позаботишься о том, чтобы наш благородный гость не умер, но и не проснулся до срока.

Часть третья. Феникс. Глава 1. Палермо

Феникс Глава 1 Палермо

Томас смотрел на фигурку Феникса так, как смотрят на огонек свечи, на единственный источник света в темной комнате. Смотрел, не отводя взгляда, не мигая, пока глаза не начинали слезиться, и светлое пятно серебра не плыло, подернувшись легкой мерцающей поволокой…

Его продали на рынке Вуччерия, многоголосом и шумном. Посредник, остроносый человечишка в каком-то шутовском, свешивающемся на ухо колпаке оглядел новый товар скептически. Во-первых, необрезанного христианина не выдашь за араба — а торговать христианами на Сицилии следовало с осторожностью. Впрочем, объяснение нашлось быстро. Томаса объявили еретиком, участвовавшим в восстании «апостольских братьев» . Тех до сих ловили по всей Италии, так что предлог был вполне законным. Немой раб не мог объяснить, что к повстанцам фра Дольчино никакого отношения не имеет, а сели бы и мог, то не стал бы. Во-вторых, товар оказался изрядно подпорченным, чтобы не сказать — полудохлым.

Простреленная ладонь Томаса распухла и гноилась. Такое гнилое мясо вряд ли пригодилось бы на рудниках. В общем, посредник, скорее всего, отказался бы от сделки — в каковом случае добродетельный алжирец Муххамад Бин Кадиф перерезал бы пленнику горло и швырнул труп в море — если бы острым глазом не приметил то, что в спешке пропустил капитан. А именно, блеск серебра под дырявой рубахой. Зоркие очи сарацина немедленно вспыхнули от жадности, и он, не торгуясь и даже не потребовав раздеть пленника, немедленно заплатил требуемую сумму.

И просчитался. Когда Бин Кадиф и сопровождавший его матрос убрались восвояси, сарацин немедленно попытался снять с пленника серебряную фигурку. Но не тут-то было. Худосочный и слабосильный на вид юноша вцепился в свой амулет с такой яростью, что даже огромный надсмотрщик-монгол, помогавший хозяину управляться с рабами, не сумел разжать его пальцы. На ругань и вопли сбежались торговцы из близлежащих лавок. Вуччерия славилась ежедневными скандалами, грех было пропустить такое зрелище.

И тут посреднику неожиданно повезло. В соседнем ряду торговал красками, лекарствами и отравой для грызунов уважаемый алхимик Али Аюб аль Чефалу по прозвищу абу Тарик. Абу Тарик исправно платил налоги христианским властям, торговля его процветала, и было у него еще одно обыкновение, вызывавшее нездоровый интерес соседей по рынку: рабов он всегда покупал немых. Сам не членовредительствовал, но преступников с отрезанными языками и без того хватало. Смутные времена. Шаткая власть. Суровые законы.

Узрев мычащего и отбивающегося что было сил Томаса, алхимик повел себя странно. Отпихнув посредника, он для начала уставился в лицо юноши. Особенно его заинтересовали глаза. Глаза у христианина, и правда, были странные — один зеленый, цвета молодой листвы, а другой пронзительно-голубой. Впрочем, разглядеть это было непросто, потому что оба глаза основательно заплыли синяками. Затем алхимик заинтересовался фигуркой. Молодой раб, осознав, что отбирать его сокровище сию минуту никто не собирается, разжал пальцы. Абу Тарик некоторое время переводил взгляд с фигурки на изукрашенное ссадинами и кровоподтеками лицо раба, а затем предложил торговцу огромную сумму, целых пять флоринов. С одним условием — немого христианина он получал в комплекте с серебряной безделушкой. Поломавшись для вида, посредник согласился — Аллах его ведает, что там за серебро. Может, и не серебро вовсе, а медная подделка.

Так Томас из деревянного загона на западном краю Вуччерии, перебрался в богатый дом алхимика в квартале Кальса. Здесь приятно пахло сушеными травами из приемной для покупателей, специями, лепешками, дымом и кофе от очага во дворе и ощутимо несло из мастерской: острая и опасная вонь алхимических препаратов.

Все комнаты выходили во внутренний дворик. На восточной стороне располагались хозяйские покои. Мужская половина — «саламлик» и женская, запретная — «харамлик», с окнами, заделанными узорчатыми деревянными решетками. Во дворе росли гранаты, розовые кусты, померанцы и несколько финиковых пальм, здесь готовили еду, здесь же в жаркое время года спали рабы. Зимой эти шестеро безъязыких мужчин ютились в комнатушках на западной стороне дома. Томасу в первый же день обрили половину головы, как и остальным. Хорошо хоть, не надели ошейник, как женщинам-прислужницам. И Феникса отобрать больше не пытались.

Рабам не запрещали выходить из дома. Томас принял эту иллюзию свободы за чистую монету, и на второй день попытался сбежать. Он добрался до невысокой, в человеческий рост стены, разделявшей арабо-греческий квартал Кальса и богатую Ла Лоджию. В Ла Лоджии располагался рынок, и оттуда открывалась прямая дорога в порт. Здесь, в пыльной тени стены, его схватили стражники, и спустя два часа он вновь очутился в жилище хозяина. Плосконосый надсмотрщик со странным именем Маас поколотил его палкой и пригрозил в следующий раз отодрать кнутом. Говорил он на арабском, который юноша понимал пятое через десятое. Угрюмо глядя на волосатый, потный живот Мааса, Томас думал о том, что подобное с ним уже было. Но когда? Где? Прошлое путалось в измученной лихорадкой голове. Не дослушав речей Мааса, молодой раб потерял сознание.