Зомби-Киев - Петр Семилетов

в пустую черноту помещений первого этажа:

— А там никого нет?

— Войдем — узнаем.

— Я вообще-то слышал, тут проводились какие-то ритуалы. Давайте сначала вокруг обойдем, посмотрим где будем снимать. Может с тыла колоритней.

— Ну пошли, — согласилась Изольда.

Здание было как бы погружено в удолье, пригорок обнимал его справа, а потом сам институт врезался стенами в почву, рос из нее. Окна находились на следующем от земли этаже. Лишь одно, маленькое и узкое, было вровень с человеком.

— А что там? — спросил Доктор Пупс.

Позади здания была почти ровная площадка, покрытая редкой рощей. Вдоль нее светлела тропа, по самому краю обрыва. На другой стороне Репяхова яра, на возвышающейся горе, поросшей великанскими деревьями, попирали небо несколько небоскребов. Изольда встала у кромки и, пародируя кого-то, торжественно произнесла:

— Какая страшная высота…

— Я бы не хотел туда загреметь, — сказал Шмоллер, боязно заглянув вниз, на почти отвесный склон, поросший густой травой и кое-где кустами. Глубоко, дном оврага шла дорога. Под ногами были кроны деревьев, тянущихся к свету с того дна.

— Жарко, давайте уже снимать клипы, — сказала Изольда.

С этой стороны Дурки было два трехэтажных корпуса, соединенных переходом, да некое сооружение из бетонных блоков, смахивающее на склеп, с боковым дверным проемом. Ребята подошли к ближайшему корпусу. В темноту подвала уходила лестница.

— Давайте я буду подниматься оттуда и делать читку, — предложил Доктор Пупс.

— Да нифига не видно будет, надо было фонарик взять, — сказала Изольда.

— А смартфоном посветить?

— Ну, попробуем. Так, что снимаем сначала? Надо всё в разных местах снять, а то все клипы одинаковыми будут. Надо чтобы было где сидеть. Там в дверях типа склепа можно…

— А видела там проемы в высотном здании?

— Ну.

— Я залезу туда, на второй этаж, свешу ноги и буду читать.

— Давайте определимся какую песню делаем первой! — Изольда хлопнула себя выше колен.

— «Ребус», — сказал Доктор Пупс.

— Пусть «Ребус», — согласился Шмоллер.

Изольда отвела их ко входу в бетонный типа склеп. На пороге была высокая приступочка, тоже из бетона.

— Садимся по очереди сюда, — сказала Изольда, — Каждый делает свою читку полностью, весь текст, потом будем нарезать. Камера кому-то снимает статично, кому-то крутим влево-вправо, чтобы эффект кружения головы.

— Пусть зрителей стошнит! — расхохотался Доктор Пупс.

— Я включаю в кармане звук, Шмоля снимает.

— Шмоллер!

— Блин! Ты избрал плохой псевдоним. Народу нужен Шмоля, оно хорошо звучит.

— Оно звучит как грыжа Шморля.

— Что за грыжа Шморля?

— Заболевание такое, называется «грыжа Шморля».

— Давайте, я первый, — Доктор Пупс уселся на порог.

— Погодь, — сказала Изольда, поднимая руку, — Там походу кажись фильм ужасов снимают.

— Где?

Вдоль кирпичной стены к ребятам бежала молодая женщина в забрызганном кровью белом халате, на груди ее болтался бэйджик с портретом, уродливо на нее похожим, и фамилией — Пронина.

Глава 37

Единственные, кто во время зомби-апокалипсиса смогут беспрепятственно передвигаться по городу — это диггеры. Потому что под землей.

Токсик хотел сначала, в самом деле, по коллектору речки Ямки пройти до Лыбеди, обогнать Пашу с Яной и подождать их у моста, куда они определенно придут. Но спустившись в люк, пришла мысль получше. Не прогуляться ли на Печерск?

Возможность представлялась замечательная, хотя и долгая к осуществлению. Коллектором Ямки можно добраться под землей чертовски далеко, на Печерский холм — сначала над метро и под концертным дворцом «Украина», потом под заводом «Радар», под Саперным полем, мимо звездообразного Васильковского укрепления и до задворков Дома проектов, что смотрит на площадь перед строгим государственным зданием Центральной избирательной комиссии.

Путь занял много времени. И вот Токсик увидел солнце. И вот он стоял на просторной площади. Впереди был ЦИК, правее громадились высотки Царского села, а слева дома пониже, длинные, советские.

На шоссейной части под разными углами в асфальт вплавились разбитые, черные от копоти машины, некоторые слабо дымились. Токсик подошел к одной, откуда слышались невнятные звуки. Заглянул.

В остатках сиденья ворочался труп, удерживаемый чудом сохранившимся ремнем безопасности. Нельзя было разобрать, где плоть, а где запёкшийся пластик и резина. Стояла дикая вонь жженой химии и горелого мяса.

Токсик повернул голову в сторону. В другую.

— Теперь можно всё.

Снял перчатку без пальцев и протянул свою руку к бесформенному лицу, где скребли друг о друга раскрошенные зубы.

— На.

Челюсти заработали живее.

— Кусай.

Токсик поморщился и отнял руку. Между большим и указательным пальцем появилась полукругом рана, пунктиром вдавленных отрезков. Согласно свойствам его организма, Токсик должен теперь впитать в себя нечто новое. Неизведанное. Так было всегда, когда он пил воду в коллекторах. Клетки перерождались иными. Он сам становился иным. Обрети инаковость свою токсичным запоем.

Натянув перчатку обратно, он пошел через широкую дорогу к тротуару. Пешеходная часть площади перед ЦИК покрыта плиткой. Участок перед входом отгораживал забор из копий. За ним было пусто.

Зато между шоссе и забором пол залили большие пятна подсохшей, загустевшей крови. Следы обуви. Видно, кто-то вступал.

Токсик направился к воротам государственной важности. На флагштоках висели флаги, слабый ветер слабо шевелил их. Это было единственное движение здесь. Токсик встал к воротам спиной, поднял руки со сжатыми кулаками и крикнул:

— Я!

Повторил:

— Я!

Сотней окон бессмысленно глядело противоположное здание Дома Проектов с антеннами базовых станций на крыше. Дорожный указатель стрелкой показывал вправо, по бульвару Леси Украинки, сообщая, что до Крещатика всего около двух километров.

— Я иду, — сказал Токсик и вышел на середину шоссе.

Никто не тронет его. В нем течет слюна зомби. Они теперь с ним одной крови. Как же болит всё-таки эта рана на руке.

На всякий случай он достал из рюкзака свой верный ломик. Двинулся вперед, остановился на перекрестке. Чудесная геометрия. Сюда сходятся все пути мира. Он и раньше бывал в самом сердце перекрестков, там, где люди не ходят, а едут машины. Он приподнимал крышку люка и едва успевал опустить ее перед катящим на него бампером. Но прислушавшись к звукам, дожидался тишины и всё таки вылезал. Король перекрестков.

Сейчас он снова в сердце, но оно не бьется. Никто не едет. Кто мог, тот уехал. Кто не мог, умер и ожил, таковы теперь законы природы.

— Только я их попираю! — расставив руки, одну с ломиком, другую просто так, сообщил Токсик небесам.

Небеса вняли и послали знак. Это был реактивный след, постепенно распушиваемый за истребителем, светлой черточкой плывущем в синеве.

— Вот кто ближе к богу! — Токсик поразился собственной мудрости и ждал одобрения. Но бульвару, что начинался впереди, с его каштанами по бокам и тополями