Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова

планах.

— Никуда ты не поедешь.

— Слушай, мне нужно…

— Все проконтролировать? — нахмурился он и отобрал у меня ключи. — Садись. И приведи мне аргументы.

Дети на заднем сиденьи моей машины притихли, и только шумное сопение выдавало их присутствие.

— Я — глава отделения, — возмутилась я сдержанно.

— У тебя есть заместитель и Игорь. Если им там не хватает гениального хирурга, тогда я согласен. Но я сомневаюсь, что тебя сейчас некому заменить.

Я только напряженно вздохнула. Мне хотелось сбежать от этого всего, вернуться к себе прежней и решиться на признание, завершив дела с больницей — вот мои аргументы. Но Стас их не примет.

— Если я понадоблюсь, доехать не успею, — выдохнула неуверенно, и он даже не удосужился ответить мне на это.

— Нет, если ты серьезно считаешь, что ты нужнее там, можешь ехать. Тебе решать, — посмотрел он на меня серьезно. — Но ты нужна мне здесь.

Мне все больше казалось, что он знает. Или чувствует. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понимать, что я реагирую слишком неадекватно на происходящее. А Стас весьма проницателен. И подумать он может все, что угодно. Что Игоря люблю, к примеру. Или еще что-то.

— Я не имела намерения тебя сейчас бросить, — поспешила заверить его я.

— Я понимаю, что ты хочешь быть там, где ситуация тяжелее, — глянул он на меня понимающе, и я еле сделала следующий вздох. — Но мне бы хотелось, чтобы ты осталась со мной в безопасности. По крайней мере, пока я не решу, когда отправлюсь за своим волчонком.

— Ладно, я остаюсь.

— Спасибо.

Он завел машину и выкрутил руль, выезжая со двора.

— А что Горький? — осторожно поинтересовалась я, снова оглядываясь в поисках Давида.

— Договорились встретиться дома у отца.

Я вздохнула глубже, поспешно кивая. Давид не даст Стасу броситься в пекло ловушки. Вместе они наверняка что-то придумают. При этом внутри у меня что-то отпустило, сил не стало совсем, и я шмыгнула носом. Захотелось разреветься от облегчения. Даже в такой тяжелый момент Стасу хватило сил и ума и самому никуда не броситься, и меня не отпустить…

Когда мы подъехали к дому на окраине поселка в лесу, уже совсем стемнело. Пока Стас устраивал детей, я позвонила Игорю и удостоверилась что все у них под контролем — отец все также стабилен, дети — на терапии и без ухудшения состояния, а Семен — в реанимации, но его жизни тоже ничего не грозит. И даже Аля накормлен, здоров и счастлив. И вообще мое отделение не рухнуло без меня, а управленческие дела подождут.

— Ив, вы там как? Как Стас? Я слышал, что детей вы нашли не всех…

— Он у тебя очень разумный, Игорь. Не в пример некоторым. — И пока он не успел уточнить, кому именно, я поспешила продолжить: — Никуда бросаться с местью не собирается. И меня не отпустил в отделение…

— Оставайся там, конечно. И не переживай, тут все по плану. Я бегло глянул отчет по детям, которые у тебя остались… Тебе нужно что-то еще для них?

— Все выдали тут.

— Думаю, будь ты сейчас на моем месте, согласилась, что детям там у тебя все же нужен врачебный присмотр.

— Скорее всего. Ты как? — тише поинтересовалась я.

— В норме, — напряженно отозвался он и слабо усмехнулся. — Мне есть, ради кого оставаться в себе…

Вовремя он нашел себе Яну, это точно. Судьба вообще все правильно рассудила. Ему — найти нужную женщину, мне — выстрелить в его брата. Или, может, у нее была совсем другая задумка, а я сделала что-то не то?

Когда мы попрощались с Игорем, между деревьев в темноте заплясали огни фар, и вскоре перед домом остановилась машина Горького. Он привез продуктов и постельных принадлежностей. Последних сил хватило как раз на то, чтобы растащить это все по дому и разложить вымотанных детей спать, предварительно проверив их самочувствие еще раз. Наконец, дом затих и засопел в разных тональностях, а мы втроем собрались в столовой за поздним ужином.

— Я отправил своих по следам, — сообщил Давид тихо, глянув на Стаса. — Мы вернем ребенка.

Стас буравил мрачным взглядом столешницу, сжимая кружку с чаем так, что, казалось, она вот-вот треснет в его руках.

— Думаю, Ветлицкий не знает, что ты мне помогаешь, — поднял он взгляд на Давида. — По крайней мере, сегодня ночью он этого точно не знал.

— Он не узнает, — заверил его хмуро Давид. — Я все понимаю.

Видимо, если узнает, то будет быстро избавляться от заложника. И при этой мысли у меня в груди потяжелело от ледяного комка ужаса. Руки задрожали, дыхание сбилось…

— Ива, — позвал обеспокоено Стас, потом поднялся, подхватил меня на руки, и я тут же вцепилась в его плечи, дрожа. — Устала?

Показалось, он будто намеренно прячет эту мою внезапную слабость от Давида. Он же не знает, что от Горького, как и от него, бесполезно что-то прятать. Я это все понимала, но поделать ничего не могла, продолжая жаться к Стасу в поисках облегчения. Почему-то врать себе помогало, хоть и не надолго. Просто когда тебя так держат, кажется, что это навсегда…

— Ив, мы сделаем все, — устало заверил Давид. — Хоть и ситуация тяжелая.

Они оба сделали вид, что мои слезы и дрожь — обычная реакция закаленного годами хирурга на известие о том, что незнакомому ребенку угрожает гибель. Нет, я — далеко не сухарь, мое сердце всегда позволяло мне переживать тревогу за жизнь каждого пациента, ведь от этого и радость от спасения жизни во много раз ярче. Но то, как я чувствовала сейчас, сдавало меня обоим мужчинам с потрохами.

— Чаю будешь? — прошептал Стас и нежно прижал меня к себе…

… А у меня внутри лопнуло то, что удерживало в трезвом уме. Я обернулась к нему, застывая от решительности, наполнившей леденящим ужасом.

— Стас, это…

— Ива, — вдруг повысил голос Давид, — можно тебя на пару слов?

Я обернулась к Горькому, тяжело дыша, но стоило встретиться с его взглядом, меня парализовало.

— Да, — поежилась я нерешительно и вылезла из рук Стаса, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Стас, мы недолго. Сделай ей пока чаю покрепче. — Горький подхватил меня