Королевская няня (СИ) - Левина Ксюша

— Сейчас же… — я кивнула и уставилась в меню. Он за три минуты заставил меня переволноваться и изменить своё мнение, очевидно, неправильное, а я то дура, размечталась, что снова всё решила и «расставила по местам».

Мы сделали заказ и оба замолчали, глядя друг на друга. Это казалось таким странным и спокойным состоянием «тишины» что я невольно улыбалась, а кончики пальцев жгло от желания протянуть руку и коснуться Ивана, и от этого становилось ещё смешнее. И он в ответ на мои улыбки улыбался, и это было как будто мы смешные подростки.

— Итак, Оксана. С чего начнём? — спросила я, пряча улыбку за чашкой кофе.

— Начнём с того, что… — Иван задумался и отвернулся к окну, за которым сновали по тротуару люди.

— Что?

— Развод назначен на начало недели, вторник. Сегодня суббота. Если бы мы всё решили до понедельника… но только вот Ирина Николаевна уже в доме и это настоящий ад. Оксана каждый день в слезах. Ты не поверишь, но она пыталась меня опоить какими-то ведьмиными зельями.

— Чего? — я поперхнулась кофе и отставила чашку подальше.

— Ну Оксана сходила к ведьме… и та ей сказала, что всё решится через месяц. А через месяц всё и решилось, только я влюбился не в Оксану, а в тебя…

И я перестала его слышать.

Я не была наивной дурочкой и понимала, что между нами есть… что-то. Что-то прекрасное, милое, трогательное. Но никогда я не называла это про себя влюблённостью или любовью. Очаровательная привязанность. Страсть, быть может. Трепет. Нежность в конце концов. Ну как у Асадова, поэма о первой нежности.

А тут посреди паршивого сетевого кафе, где мы пили посредственный латте он говорит, что влюблён. И говорит так просто, будто мы ведём разговор о чём-то обыденном и сотню раз обсосанном. Будто это так просто… влюбиться.

— Ты что? — почти вспылила я.

Почти, потому что говорила ещё полушепотом, делала вид, что ничего не произошло.

— Ты что мне такое говоришь? — я вскочила, вышла из-за стола, глядя на Ивана сверху вниз. — Ты считаешь, что это смешно?

Ох, как же противоречиво было всё в этот момент. Мысленно я просто порхала бабочкой, но ничего не могла поделать с собственным речевым аппаратом, меня оставили силы, из-за переполнявших эмоций. И я просто взорвалась, наконец, выплёскивая всё, что накопилось.

— Эй?

— Что «эй»? И слушать ничего не хочу!

А мысленно: говори ещё, блин, это прекрасно!

— Забирай свои слова обратно и мы продолжим разговор.

Дура ты, дура. Ну он же и правда тебя любит.

— И не думай, что я скажу что-то в ответ.

Скажешь, скажешь!

Мы вылетели из кофейни, едва Иван бросил на стол деньги без счёта и теперь почти бежали по тротуару. Я от него, он — за мной. Он хохотал надо мной. Снова! А я отбивалась, будто неразумный ребёнок, которого ведут к стоматологу или на страшный аттракцион.

— Какая ты глупая, — бормотал Иван, поймав меня в двух шагах от моего подъезда. Он прижимал меня спиной к своей груди и шептал это куда-то в шею, отчего я жмурилась и морщилась, но покорно слушала, и не сдерживала улыбку.

— Почему ты не можешь поверить в то, что я говорю правду. Но если хочешь, больше ни слова не скажу, — он оставил на моей шее поцелуй. Такой скромный, но ощутимый, что я содрогнулась и Иван, видимо, решил, что это что-то значит, делая шаг к подъезду.

— Не думай, что я возьму свои слова обратно. Или что жду от тебя ответных, — он развернул меня к себе, убрал волосы с моего лица и прижался лбом к моему лбу. — Это просто факт. И я готовился к этому дню полтора года, чтобы однажды открыть глаза, и увидеть перед собой ангела с медовыми волосами, понимаешь? Так что молчи, и не отвечай ни отказом, ни взаимностью.

Он прижал меня спиной к двери подъезда и я пропала, сама доставая ключ от квартиры из сумки и протягивая ему. Это было моё последнее согласие, с которого можно было объявлять открытым путь к моей капитуляции.

Глава 38. Курс «Пословицы и поговорки»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как дети? — я очень опасалась задавать этот вопрос всё то время, что мы провели вместе.

Казалось, что стоит спросить и из тёмных углов полезут черти, чтобы тыкать в меня пальцем и обвинять в предательстве.

Теперь мне перестало казаться, что я просто няня, которая имеет полное право уволиться, когда захочет. Дети оказались сиротами, Иван им посторонний, но отчего-то любимый, Оксана — никто. А ко мне же они были и правда привязаны… и стоило задать вопрос, как щёки залила краска.

Я их оставила.

Одних.

Захотелось немедленно к ним сорваться и сказать, что всё будет как прежде, только насколько я имею право давать им такую надежду?..

— Они очень по тебе скучают. Мать Оксаны за обедом заявила, что ты просто няня и им не стоит так привязываться, что по сути можно назвать правдой, и все четверо покинули столовую.

— Чёрт… мне очень жаль, — я поднялась с дивана на котором мы сидели уже второй час за пустым разговором и отправилась включать чайник, лишь бы занять руки. — Почему я ни разу не слышала правды об Оксане? Это так странно…

— Близнецам не было и года. Фру — немногим больше. Элла… с ней было сложно. В общем-то она должна что-то помнить, но она очень сложный ребёнок, сама знаешь. Когда я нашёл силы обратить на них внимание, оксана уже наняла психолога и во всю убеждала Фру называть её мамой. Элла настолько перепугалась из-за нового дома, новой страны, нового языка… они же жили не в России, что просто перестала говорить о прошлом. Будто не было в её жизни этих четырёх лет. Я поговорил с ней на днях и она рассказала, что когда появилась ты и в жизни появилась какая-то стабильность, она начала всё вспоминать. Ну…. она не так сказала, но смысл в этом. Потому появились закидоны, потому Фру начала что-то подозревать. В общем дети всё поняли, когда ты ушла.

— Я?.. — стол на который опиралась, пока грелся чайник, показался неустойчивым предателем.

— Элла впала в истерику, когда ты ушла. И рассказала всё остальным, — Иван опустил голову, будто подбирал слова. Я понимала, что он искренне сочувствует этим детям.

— И они?..

— Фру сказала, что так и думала, а близнецам по-барабану кого и как называть. Они не особенно… сентиментальны, но ты им очень нужна.

— И это пугает. Я совершила ошибку! Я должна была держать дистанцию и понимать, что рано или поздно уйду! Нельзя так вести себя с чужими детьми и заменять им… мать.

— Но должна же она у них быть. Слушай… я не собираюсь с тобой прощаться! Даже не на долго. Теперь проблемы нет…

— Поговорим об этом, когда разберёмся с Оксаной и её матерью, — усмехнулась я.

Чайник забурлил и выключился. Я протянула к нему руку и переставила с подставки на стол, а потом поняла, что не хочу чаю.

— Фотограф без имени… — пробормотал Иван. — Я попробую с ней поговорить.

Его голос звучал глухо и отстранённо. Я понимала, что Ивану безмерно страшно не успеть, не решить эту проблему. И я бы подошла, пожалела, но всё ещё не погла сделать и шагу.

Он мне признался в любви, вот так запросто, будто не в первый раз, а я всё ещё в это не верила, будто меня никогда в жизни не любили.

Я до сих пор не понимала за что.

* * *

Иван не мог оставаться у меня вечно, потому мы попрощались, долго стоя на пороге, а я даже не сказала ничего нежного напоследок. Просто смотрела, как он вызывает лифт, входит в него, уезжает…

И как только электронное табло стало отсчитывать этажи вниз, поняла, что он должно быть теперь плохо обо мне думает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Стоя у закрытой двери и гадая как он теперь едет домой, я не могла ничего с собой поделать, чувствуя что по собственной глупости отказываюсь от… счастья?

Красивая картинка, впервые, пришла в голову. Я, Иван, дети. И почему-то не в замке а вот в этой квартирке, или похожей но чуть больше.

В моей неожиданной мечте не было прислуги, гувернантки, личной горничной и исполнения любых капризов. Простая, здоровая семья, живущая в квартире, катающаяся на велосипедах и прочее, прочее. Никаких личных покоев и водителей.