Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина

его задвигают на второстепенные роли в чиновничьем аппарате. Сьенфуэгос, поддержавший Матоса, погиб в авиационной катастрофе при загадочных обстоятельствах. Еще один лидер кубинской революции – аргентинец Че Гевара сам покинул «Остров свободы» в 1967 году и погиб в Боливии, где пытался разжечь революционный очаг. В массовых чистках были уничтожены многие соратники того, кто стал единоличным правителем на Кубе.

С Фаустино Пересом наша советская делегация специалистов-гидротехников и я вместе с ними совершила двухнедельную поездку по стране. Было, конечно, много показухи: мы участвовали в уборке сахарного тростника, нам демонстрировали революционную сознательность на пионерских сборах и на собраниях молодежи. Мы прошли тропою высадившихся с яхты «Гранма» – это был длинный деревянный настил над топкими болотами в районе Лас-Колорадас. Но произошло – и это главное для меня – знакомство не только со страной, но и с системой организации власти.

Первое, что поразило, – «Дома партии» (Casas del partido). Все сколько-нибудь значимые гостиницы и особняки были национализированы и предоставлены в распоряжение партии и революционной власти. Хорошо охраняемые, они были абсолютно недоступны для простого люда, даже для обозрения. Внутри – роскошь, прекрасные бассейны, сады и великолепно сервированные столы с тропическими фруктами и морскими яствами. А ведь я уже знала, что по карточкам кубинцам давали одного цыпленка в месяц, бутылку растительного масла, два-три килограмма риса. Хлеб можно было купить только по утрам, опоздаешь – останешься ни с чем. И даже советским «специалистам», которых отоваривали лучше, приходилось туго. Конечно, я и на родине знала, что такое спецраспределители и жизнь «за забором». Но здесь, на Кубе, с ее малыми размерами, социальные контрасты особенно бросались в глаза.

Нам были предоставлены шикарные американские автомобили, в нашем распоряжении был самолет, правда советский Ан-24 (легкомысленные кубинцы доверили мне в воздухе штурвал, что кончилось грандиозным скандалом). И почти везде – вышколенная прислуга и огромное количество соглядатаев в военной форме.

Помню один инцидент. Ехали ночью на большой скорости – дороги, построенные американцами, позволяли. Вдруг мелькнул чей-то силуэт… Скрежет тормозов – непонятно, то ли сбили, то ли задели перебегавшего дорогу мальчишку. Шофер и сидевший с ним особист хотели ехать дальше. Но Фаустино потребовал остановиться. Мальчика, слава богу, только задели крылом, он свалился в канаву, повредил ногу. Фаустино распорядился отправить его в клинику.

Мне все больше нравился этот интеллигентный человек, непохожий на малообразованных и всегда громко говоривших «защитников революции» – они были повсюду: и в нашем Министерстве труда, и на митингах, и на улицах. Фаустино не изображал специалиста в вопросах гидростроительства на наших деловых встречах, но толково и руководствуясь здравым смыслом поддерживал то малое, что можно было сделать. А вообще-то, весь наш проект строительства на Кубе гидроэлектростанций был полной туфтой. Зато все члены делегации увезли хорошие гонорары в виде сертификатов для отоваривания в магазине «Березка».

Пока будет жив Фидель, на Кубу не вернусь!

Делегация уехала, я вернулась на работу в Министерство труда, но с Фаустино мы не расстались, хотя и виделись редко. Как-то я ему сказала, что хочу познакомиться с Фиделем, и рассказала о нашей с ним встрече – невстрече.

Кажется, в октябре 1963-го возвращаюсь с работы на сиесту в гостиницу и вдруг вижу: весь холл, обычно пустой, заполнен молодыми людьми, но явно не кубинцами, а посередине возвышается Фидель. Оказалось, приехала делегация канадских и французских студентов, их привезли в «Ведадо», и туда неожиданно нагрянул Фидель. Беседа беспорядочная, на английском и испанском. Вдруг Фидель обращается ко мне с обычным на Кубе вопросом:

– Сhica, que haces por la noche? Quieres salir?[12]

Я растерялась – не шутка ли? Впрочем, он тут же спросил меня:

– Eres francesa?[13]

– No, soy sovietica[14].

– Entonces – no[15].

И тут же заговорил с другими.

Меня это как-то обидело, впрочем, я не поняла, почему ему не понравилось, что я – советская. И Фаустино, смеясь, объяснил: «Ну зачем Фиделю приглашать погулять советских девушек? Во-первых, за вами хорошо наблюдают ваши товарищи, а к тому же если Фиделю кто-нибудь понравится, ему и так эту девушку приведут».

Но мне хотелось познакомиться с Фиделем. И у Фаустино созрел такой план – организовать мне встречу, чтобы сыграть с Фиделем партию в пинг-понг. Он знал, что я очень прилично играю. Сразу предупредил: играть будем ночью. Согласилась. Но встреча все время откладывалась, и наконец было назначено время. И тут Фаустино вдруг, как само собой разумеющееся, заметил: «Ты, конечно, понимаешь, что Фидель должен выиграть. Никто не может обыграть Фиделя».

Праздник революции 26 июля. Выступает Фидель. Ирина Зорина на трибуне для VIP-гостей. Гавана. 1964

Это условие было неприемлемым и просто глупым. И я послала его к черту, да и сама встреча-игра сорвалась. А потом мы с Фаустино уже почти и не виделись. Он еще пригласил меня на трибуну для почетных гостей на главный революционный праздник 26 июля, а когда я уезжала в августе 1964 года, пришел меня проводить и подарил пластинки с прекрасными кубинскими песнями.

Когда я улетала с Кубы, сказала себе, может быть, и не очень всерьез: пока будет жив Фидель, я на Кубу не поеду. Слишком много там увидала и многое поняла. Облавы, расстрелы, тюрьмы для «контрреволюционеров». Я довольно много узнала об этом от одного молодого «расстрельщика» из Seguridad (кубинская Служба безопасности), который ухлестывал за мной. Он не говорил мне, в каком чине «служит революции», но охотно рассказывал, скольких они отловили прошлой ночью, сколько сразу пошло в расход. От него узнала, что его шеф Че Гевара сам проводил допросы контрреволюционеров в страшной тюрьме в крепости Ля Кабанья (ребята, с которыми я работала в Министерстве труда, побаивались даже смотреть в сторону этой старой крепости) и учил подчиненных: «Чтобы послать человека на расстрел, суд не нужен. Революционер должен стать хладнокровной машиной для убийства, движимой чистой ненавистью».

Проводы в Министерстве труда. Июль 1964

Я этого необразованного крестьянского парня, воевавшего вместе с Фиделем, терпела, слушала, запоминала. Поняла, что сам он в Службе безопасности человек не маленький. Приезжал за мной на прекрасной американской машине: «Поедем, chica, на пляж, в Варадеро?» И когда решил, по-видимому, что «клиент созрел», пригласил меня посмотреть свой роскошный особняк, конечно «национализированный» революцией. Я не отказалась – хотя это была чистая авантюра с моей стороны – поехать в дом парня из