Серафим и его братва - Максим Павлов

Если кратко пересказать триллер «В когтях Шишела», то следует начать с тех далеких времен, когда грязный, немытый, бездомный кот по кличке Шишел, организовав в Дубосарах преступную группировку, прибыл в город Отвязный и притаился на чердаке одного из правительственных зданий. Эпоха тогда отличалась беспредельной жестокостью к грязным котам: повсюду хозяйничали бешеные псы, матерые, ссученные, жестокие и, как правило, некастрированные, они не позволяли никому и носа показать на улицах города. Блатовали бешеные псы преимущественно вокруг Мэрии, Прокуратуры, Законодательного собрания, бизнес-центров и средств массовой информации. Кошаки же томились в самых зловонных и непристойных местах: в подвалах, бытовые условия коих уподоблялись тюремным, в кабаках, где им перепадали пищевые отходы, и так далее, к приличным заведениям котов не подпускали на расстояние запаха, а с нюхом у бешеных псов ох как неплохо…

Но однажды унижение достигло апогея. Голодный и притесненный выходец из Дубосар, Шишел сумел сплотить вокруг своей ОПГ несколько тысяч грязнющих котов, еще сохранивших честь, достоинство и навык неслабо мочиться назло угнетателю, и устроил несанкционированный митинг на Центральной Городской Свалке кисломолочных продуктов имени Кисы Воробьянинова. Запрыгнув на ржавый броневик, которым, скорее всего, служил корпус древнего автомобиля «москвич», выставленный сейчас на площади Шишела, вожак обратился к толпе с пламенным призывом: «НЕТ — произволу бешеных псов, ДА — свободе и беспределу котов!» Поддержали его на ура: дело происходило в марте, поэтому вой стоял неописуемый.

«Если бы в экспериментальных условиях весенней течки кошаки не сплотились вокруг своего вождя, не встали бы под черные знамена террора, на сколько было бы отброшено назад экономическое и физиологическое развитие Отвязного края? На пять лет? На столетие?..» — задает себе вопрос Давид Трешкин, но, увы, путного ответа так и не находит.

* * *

Как бы там ни было, а вслед за митингом на Центральной Городской Свалке состоялся знаменитый мартовский кипиш. Тысячи навороченных собак и десятки тысяч облезлых кошек с бешеной одержимостью приняли участие в знаменитой разборке, было уже не понять, кто из них бешеный, а кто грязный: все смешалось в единую бешеную, грязную стебку. Что творилось на улицах и площадях города, объяснению не поддавалось. Скажем только, что к вечеру все тротуары были усеяны обгрызанными, обкусанными и разодранными телами конкурирующих партий. Понять, кто победил и кто проиграл, не удавалось двое суток. Лишь после того, как дворники смели с мостовых последние кости погибших и подсчитали потери сторон, пресса подвела окончательный итог: пальма первенства досталась грязным кошакам. Но досталась она страшной ценой: три тысячи двести семьдесят шесть загрызенных до смерти кошаков против семисот тридцати уничтоженных псов плюс восемь тысяч с копейками навсегда изувеченных кошек — такова плата за успех.

Но успех есть успех, победителей не судят — им щедро выделяют приличные места, должности, звания, регалии. В коридорах Мэрии вместо бешеных псов начали вальяжно прогуливаться грязные кошаки, лениво мурлыкая и по-новому помечая территорию, не озираясь уже по сторонам и ничуть не опасаясь схлопотать каблуком по вонючей заднице… В стенах Думы наконец приняли давно назревшие законы: «О призыве к ответу собачьего отродья», «О борьбе с оставшимися ублюдками», «О чести, достоинстве и неприкосновенности вонючих котов», «О всеобщем беспределе и чванстве меньших братьев» и многие другие. Телевидение, взятое кошаками под контроль, транслировало только рекламу кошачьего корма. Наконец главный герой революции Шишел стал тем, кем стремился: авторитетом городского калибра, многоуважаемым лицом, богатству и влиянию которого завидовала даже Эммануэль. Однако чтобы полностью уморить всех городских собак, Шишелу и его окружению понадобилось несколько долгих, блистательных лет.

Много славных делишек провернул Шишел. Обо всех не расскажешь. Отметим главные: из года в год он безнаказанно отмывал две трети городского бюджета, строил фешенбельные банки, крутые игорные дома, элитные притоны, модные клубы и рестораны; он низвергал до преисподней и возносил до небес грязные попы своих чиновников, банкиров, рэкетиров; только благодаря ему наладилась торговля марихуаной, героином и кокаином; на его совести черным списком лежат несколько сот нераскрытых преступлений; в его паспорте — ни одной судимости. Да что судимости, ни одной серьезной улики. Хотя милиция, отдадим ей должное, так и ковыряла под Шишела, так и ковыряла. Но… Все заведенные дела рассыпались, едва встречали на своем пути равнодушие Прокуратуры и коррумпированных судей, которые тоже, если верить Давиду Трешкину, находились на попечении Шишела.

На тех редких допросах, которые все-таки удавалось учинить Шишелу добросовестным следственным ищейкам, поганец не произнес ни одного человеческого слова и, стоило ему только попасть на стол оперуполномоченного, без ложной застенчивости мочился на оперативные документы. В общем, менты с ним пачкаться не любили и при малейшей возможности вышвыривали в окно из-за «недостаточности улик», а вопрос виновности Шишела в очередной раз оставался без ответа.

Конечно, были в Отвязном крае умные головы, понимавшие, что за любые криминальные проделки должен отвечать Шишел, но их насчитывалось не более десятка. И как ни парадоксально, в это число входила мать преступного мира Эммануэль…

* * *

Представьте, она не только умудрялась верить россказням о Шишеле, но и жаждала сатисфакции. Серафим её не понимал. Как и большинство здравомыслящих людей, он держался мнения, что Шишел — грязная выдумка Василия Исидоровича-Бляхи, придуманная им с целью переложить с себя ответственность за часть злодеяний на безответные плечи глупого кота.

— После того как ты срисовал у него Маньку, — сообщила Эммануэль, — Шишел — это последнее, чем Лысый дорожит. Найди грязного кошака, Серафим, а я уж отоварю его в жареный биточек! Лысый у меня похавает!

— Мать, ты уверена, что скормить Лысому Шишела — хорошая идея? — засомневался Серафим.

— Нет… — Она пожала плечами. — А те-то чё? Я заказчик, ты — дурак. Чё хочу, то закажу.

— Нет проблем. — Убийца не перечил. — Я только хотел удостовериться: ты уверена в том, что Шишел — реально существующее лицо?

— Морда он. Какое из него, на хрен, лицо?

— Хорошо, пусть морда. Это дела не меняет.

— А в чём дело?

— Видишь ли, мне не хотелось бы тебя огорчать… В общем, есть все основания считать, что Шишёла в принципе не существует.

— Как?! — опешила Эммануэль. — Грязного кошака Шише л а?!

— Да, именно его, — с сожалением кивнул убийца.

— Не бзди. Я чё, не видела? Я чё, не читала?

— Мать, пойми: все, что ты видела и читала, ни что иное, как плод больного воображения Лысого. Он его себе придумал, он его раскрутил под кликухой Шишел, но на самом деле этого нет! Проснись! Таких грязных котов в природе быть не может! Тебя просто надинамили!

— Сукой буду, меня еще никто не динамил, голубчик, — упрямо стояла на своем Эммануэль. — И у тебя не пройдет. Туфту ведь гонишь. Чё, я не въезжаю, что ль? Шишел — самый грязный, вонючий кошак края, он существует и существует припеваючи… Ок!.. Ок! Ок! Что ж это, в самом деле?! Ок!.. Когда-нибудь кончится или… Ок!

Эммануэль жестоко выругалась. К счастью, у нее обострилась икота, и она на время забыла дурацкую затею заставить Лысого съесть несуществующего кота.

— О чем, блин, мы? — немного оправившись, спросила Эммануэль. — Который час?

— А фиг его знает, — ответил убийца.

— А ты ступай, сынок, поди узнай.

— Вот же часы. — Серафим показал хозяйке дворца на часы. — Зачем ходить?

Эммануэль беспомощно оглянулась. Часы висели на самом видном месте Зеркальной галереи.

— Ик-ик!.. Ок-ок! — Уставилась на циферблат.

— Половина шестого, — подсказал Серафим.

— Ок!.. Вижу, что половина, не косая, — соврала Эммануэль. — А… это?..

— Что ещё?

— Антуан.

— Вот твой Антуан. — Серафим показал на блюдо.

— А… — поняла она: — Вот же мой Антуан, моя клубничка! — Эммануэль перевела задвинутые полтинники на любовника: — А где… твое второе ухо, Антуан? — спросила она.

— Мать, ты ж его сама съела, — вздохнул Серафим. Эммануэль в эти минуты напоминала ему Машу Типовашееву. — Может наконец примем решение? — предложил убийца.

— Ща, голубчик, — кивнула Эммануэль. — Ща примем. А… А где моя конопля?

— В кармане, — подсказал Серафим.

— В этом, что ль? — Она неуклюже прошвырнулась по карманам.

— Да.

Отыскав марихуану, Эммануэль засмолила двадцать четвертый косяк.

В общем, до полудня кумекали киллер и мисс Каннибал, как бы этак поизощреннее застращать Лысого. Какой сценарий ни рассматривали, ни один не выглядел безупречным: то Эммануэль браковала разнообразные варианты Серафима, то Серафим мягко отпихивал Эммануэль, когда она, злоупотребляя дурью, клонила базар в направлении пельменей Маши Типовашеевой или мифологического кота Шишела. Однако ни на чём толком остановиться не смогли.