Наследник империи, или Выдержка - Наталья Андреева

Как ни странно, я почувствовал облегчение. В душе была пустота, лишь сухие листья тихонько шуршали. Осень. Он умер, а я живу. Жизнь к жизни, смерть к смерти. Нить его жизни оборвалась там, где ей и положено. Мои ожидания не оправдались. Если его и били, то аккуратно, если и лишили жизни, то профессионально. Следов пыток я не увидел, разве что синяки и ссадины. Небольшие. Жилистую шею пересекала широкая неровная борозда.

— Повесился, — пояснил «мясник». — Вышел прогуляться в парк, нашел подходящий сук, накинул на него веревку, и, Господи, прими в свои объятия! Хотя сомневаюсь, что он, грешник, попал в рай. Судя по печени, пил как сапожник.

— Как фотограф, — машинально поправил я. Потом сообразил: он проговорился! Откуда «мяснику» знать такие подробности? Вон у него какое хозяйство! Это значит только одно: Сгорбышем занимаются персонально. Ты опять опоздал, Петровский.

Я достал из кармана деньги и на этот раз отсчитал тысячу. Протянул ему со словами:

— У меня сейчас нет времени им заниматься, но есть разговор.

— Здесь все посмотрел? — деловито спросил он.

— Да. Я хочу, чтобы ты сохранил его в целости и сохранности до моего прихода.

— Сколько?

— Я думаю, что управлюсь до конца месяца. — Я вспомнил проездной. Это подсказка.

— Что ж, — он усмехнулся. — За тысячу баксов я буду держать его здесь до конца года.

— Это еще не все. Поговорим в кабинете.

— Я вижу, ты человек деловой.

— Ты тоже не промах.

— Это мой бизнес.

Вот о бизнесе я и собирался с ним поговорить. И машинально сжал и разжал кулаки, вновь идя вслед за «мясником» по коридору. Спокойно-спокойно-спокойно… Нет, бить его не стоит. Да ты и не умеешь. Мы вошли в кабинет, я закрыл дверь и спросил:

— Где он, по-твоему, взял веревку?

— Об этом поинтересуйся в следственной части, — спокойно ответил он. Вот у кого нервы, как канаты! В таком месте слабонервный и не выживет.

— Ты прекрасно знаешь, что дело закрыто.

Он развел руками:

— А что ты хочешь?

— Заключение о том, что смерть была насильственной.

Он расхохотался:

— Да что ты говоришь! А вот я этого не заметил, когда делал вскрытие! Потому что…

Он начал сыпать терминами. Разумеется, я в них ни черта не понимал. Положение тела, какая-то там борозда на шее, состояние внутренних органов… Чем больше было терминов, тем явственнее я осознавал: Павла Сгорбыша убили. «Мясник» врет. Поток его красноречия я прервал, положив на стол оставшиеся в конверте деньги. Он сосчитал их взглядом, даже не взяв в руки. И покачал головой:

— Жизнь дороже.

Он сказал это в месте, где царила смерть. Здесь, как нигде, знали цену жизни.

— Это признание, ведь так? — сказал я. — Тебе заплатили.

— Я просто сделал свою работу.

— Миллион долларов. — Я смотрел на него в упор.

— Не смешно, — покачал головой «мясник».

— А ты напряги воображение.

Он наморщил лоб и повторил:

— Не смешно. Блефуешь.

Это тоже наследственное. Бизнесмен должен уметь блефовать и делать это красиво. На девяносто девять процентов тебе не поверят, но порой все решает оставшийся один. Фортуна любит авантюристов, людей рисковых. Зато ее любовь проходит мгновенно: если она отбирает, то все. И сразу.

Таких денег у меня и в самом деле не имелось. Они были у моего папы. Но что ему какой-то там фотограф? Это невыгодная сделка. Даже я это понимаю. Мне придется составить бизнес-план, чтобы доказать выгодность капиталовложений. Я же не сумасшедший. Мне нужно время. Поэтому я сказал:

— Я ухожу, а ты подумай. Когда вернусь, мы возвратимся к интересующей нас теме.

— Поздно, — одними губами сказал он. — Дело сделано.

— Деньги могут все, — возразил я. — Открыть двери и закрыть их. За деньги можно купить ум, честь и совесть. Свободу, равенство, братство. Любовь. И тебя можно купить.

— И тебя? — усмехнулся он.

— Меня нет. Потому что это я за все плачу. А это пока мое.

После этих слов я сгреб со стола деньги, небрежно сунул их в карман, развернулся и ушел. Теперь я был уверен, что с Павлом Сгорбышем ничего больше не случится. Если надо, «мясник» перепрячет тело, но вернет мне его в целости и сохранности. С теми бумагами, которые я захочу. Я его сломал. Это никак пока не проявилось, но я это почувствовал. Во мне появилась сила. И пускать в ход кулаки теперь не обязательно. Что со мной случилось? Виноваты автоматные очереди, которые взбили пыль в метре от меня. Виновата война.

Я подумал, что мне нужна передышка. Закрыл глаза и посидел так с минуту. Это была минута молчания. Я прощался со Сгорбышем. Теперь я знал: его больше нет. А я еду домой.

Кадр второй

Мама удивилась моему столь раннему возвращению, ведь я обещал, что буду только к ужину.

— Что случилось, Леня? — с тревогой спросила она.

— Спать очень хочется.

— Спать?

— Да. Я отдохну в своей комнате часика два-три. Не возражаешь?

Я собирался проспать по меньшей мере пять, но не стоит ее пугать.

— Папа звонил. Сказал, что приедет к восьми.

— Я спущусь к ужину.

Ее прохладная рука коснулась моей щеки. Я взял ее в свои ладони и поцеловал. Мама улыбнулась такой знакомой мне улыбкой:

— Иди, отдыхай.

После этих слов я поднялся наверх в свою комнату и завалился в постель. Но, как ни старался, уснуть не мог. Слишком велико было напряжение последних часов. Драма на Рижском шоссе, захватывающая погоня, визит в морг. Только Боб меня развлек. Я повернулся на бок и протянул руку. В ней оказался пульт от телевизора. Люблю засыпать под музыку. К примеру, меня усыпляет попса. Я вижу на экране знакомые лица и успокаиваюсь. Все живы, все здоровы. Тусуются, снимают новые видеоклипы. И я в теме. При встрече смогу поддержать разговор.

Но сегодня мне не повезло. Я включился в развлекательно-музыкальный канал, но там не пели. Разговор шел о кино. Снимался очередной сериал, который должны запустить для показа осенью. Но режиссер уже взахлеб рассказывал содержание, актеры ему помогали. Скоро придет мода на то, чтобы сначала показывать кино о том, как снималось кино, а уж потом сам фильм. Я хотел было выключить телевизор, но вдруг увидел знакомое лицо. В принципе, они все мне знакомы. Но это лицо особенное. Это мое фиаско. Оно стоило мне двух седых волос и разбитого сердца.

Я увидел Олесю. Она мелькнула на экране, мужик в джинсах и растянутой майке что-то ей объяснял, выразительно жестикулируя, она с готовностью кивала. Я взял пульт и прибавил звук. Через десять минут я знал, что они снимают и где. Сериал был малобюджетный, съемки проходили прямо на улицах Москвы. К примеру, завтра они выезжают в Сокольники. Я зевнул и выключил телевизор. Теперь я мог спокойно уснуть. Я узнал все, что мне нужно. Ах, Петровский, баловень судьбы! Удача сама идет в руки! Похоже, парень, завтра ты возьмешь реванш. За разбитое сердце. Черт с ними, с седыми волосами! Я улыбнулся и уснул сном младенца.

Проснувшись же, машинально потянулся к пульту. На этот раз я решил посмотреть «Новости». Как назло, они оказались криминальные. Этого добра в моей жизни теперь хватало. Я собрался переключить канал, но тут увидел свою машину. Она горела. Это были кадры вчерашней давности. Первая сгоревшая машина в моей жизни. Как же все это теперь далеко! Вчера на моих глазах поджигали, сегодня убивают. Что ни день, жить все страшнее. Парнишка, снимавший трагедию на мобильный телефон, оказался не промах. Наверняка на этом заработал. Даже мое сгоревшее имущество приносит людям деньги. Ну что ты за человек, Петровский? Я с интересом смотрел, как горит моя машина, пока не сообразил: скоро восемь вечера! Я обещал спуститься к ужину!

У нас в доме не принято напоминать о своих обещаниях. Меня никто не побеспокоит, но мама огорчится. Я вскочил и кинулся в ванную комнату принимать душ. Через десять минут я спускался в гостиную, одетый, как подобает, но волосы мои были влажны. Впрочем, прическу, не соответствующую событию, мне простили. Как только я спустился, в дверях появился отец. Мама улыбнулась и кивнула:

— Прошу к столу.

Мы чинно уселись, лакей подошел с бутылкой, старое мутное «тело» которой было обернуто белоснежной салфеткой, и налил нам вина. Кадры из светской хроники. Еще утром я ползал в пыли и у моих ног кучно ложились пули. Теперь я делал вид, что жизнь прекрасна, вино великолепно, мясо прожарено. Похоже, мы все делали вид. Глаза у моей матери были грустные, отец же напряженно о чем-то раздумывал.

— Как прошел день, — нарушил я молчание, — мама?

— Я была в клинике, где лежат дети, больные лейкемией. Надо организовать сбор средств в их пользу. Думаю, кого бы привлечь? Нужны звезды.

— Хочешь я тебе помогу? — великодушно предложил я, планируя взять на себя как раз звезд.