Любовь к трем цукербринам - Виктор Пелевин

– Sharenomics, пришедшая на смену Economics, поставила человечество на рельсы бесконечного роста. Первые десятилетия этой эпохи были временем высочайшего взлета человеческой мысли, оптимизма – и беспечности. Тогда многим казалось, что все ужасы прошлого остались позади, и террор в их числе. Террористу в оффглобной структуре пришлось бы покинуть персональный модуль и заняться поиском оружия и сообщников в не слишком приспособленном для подобных операций мире… То, что злоумышленники могут использовать достижения прогресса в своих целях, не приходило никому в голову. Однако именно пространство коллективного сна и оказалось самым незащищенным от террора…

Кеша тем временем совсем обнаглел. Но сестричке ничего не оставалось, кроме как говорить и жалобно улыбаться. Делать нечего: Кеша заказал полную справку.

– Первоначальные технологии групповых сновидений практически не отличались от используемых в наше время – по той простой причине, что с тех пор не изменился человеческий мозг. Но в те годы над подобными технологиями не было никакого контроля вообще. Каждый пользователь мог как угодно программировать сны и зазывать в свое авторское сновидение других. Мало того, опытный профессионал без особого труда мог подключиться к любому коммерческому скрипту и модифицировать его как угодно. Коллективные сны в те годы вообще никак не охранялись от вмешательства – никто не видел в этом угрозы…

Кеша наконец просунул палец под стринги. Сначала один. Потом второй. Потом третий – словно это было циничное и спаянное нацменьшинство, организованно переселяющееся в теплое местечко.

– Коллективные сновидения считались безопаснейшим из развлечений, – продолжала сестричка, морщась, – потому что из любого кошмара всегда можно было вынырнуть в явь. Как говорил по другому поводу Эпикур, боль в сновидении не могла быть слишком сильной – или слишком долгой. Никто еще не знал о возможности запереть человека во сне. Это открытие сделал молодой программист по имени Бату Караев…

Кеша не выдержал. Соскользнув с дивана, он встал на колени перед сестричкой и решительно положил ладони ей на ноги – словно на руль большого мягкого мотоцикла, едущего к счастью. Сразу же стало понятно, почему на сестренке стринги – их даже не надо было снимать, достаточно оказалось просто сдвинуть в сторону.

Сестричка больше не морщилась. Теперь она глядела на него загадочно мерцающими в полутьме глазами и говорила, иногда чуть запинаясь в такт его рывкам:

– Сейчас уже нет возможности установить, как именно Караев пришел к своим взглядам, кто повлиял на него и кем были его духовные учителя. Ясно только одно. Караев не рассказал никому о своем случайно сделанном открытии. В те годы Караев еще не был террористом. Он работал программистом в киберсекьюрити. Однако в душе он считал себя… Художником. Да-да, вы не ослышались – художником, прямо как Гитлер. Вот отрывок из его личного дневника – запись, сделанная им в возрасте двадцати пяти лет…

То, что сестричка все время говорила, возбуждало Кешу, но мешало ему сосредоточиться на процессе – его внимание постоянно соскальзывало с физиологических переживаний на ее рассказ. Но это же обстоятельство позволяло растянуть упражнение.

Кеша обернулся к экрану.

С экрана глядел худой молодой человек, густо заросший щетиной. Он был одет в черный мундир CyberSec, а комната за его спиной походила на зал кунсткамеры со всякой занимательной мерзостью – заспиртованными уродцами, скелетами двухголовых зверей, пыточными ошейниками и кнутами, огромными медвежьими капканами и разнокалиберными никелированными крюками. Так оформить свой фейстоп мог только псих. Причем псих с чистой – пока еще – совестью, не боящийся, что его возьмут под колпак.

Молодой Караев поглядел в объектив и сказал:

– Вот что важно. Весь современный инструментарий искусства безумно устарел. Во времена Гомера можно было полностью покорить человека магией слов… Триста лет назад зритель еще мог полностью отождествиться с фильмом не во сне, а наяву. Но сегодня описывать треволнения духа в словах или показывать зрителю движущиеся картинки, изображающие маршрут физического тела среди других материальных объектов, уже бесполезно. Жизнь больше не поддается достоверной симуляции такими методами. Новое искусство возникнет где-то на стыке технологий осознанного сна и гипноза. Художник будущего будет писать человеческие жизни. А потом предлагать – или заставлять других пережить во сне созданный им скрипт, превращая его в полноценный чувственный опыт. Грань между искусством и жизнью исчезнет полностью. Мало того, художник сделается подобным Богу. Он сможет решать, что, как и когда произойдет со зрителем, упаковывая в этот принудительный рисунок даже то, что кажется индивидууму всплесками его свободной воли…

Кеша отвернулся от экрана. Он был рад, что сестричка заставила его отвлечься – его уже отнесло прочь от точки невозврата, и теперь он мог повторить свое сентиментальное путешествие заново.

– Программист высочайшего уровня, Караев был постоянным консультантом спецслужб, – продолжала сестричка. – Он досконально знал, как функционирует сложнейший электронный мир вокруг нас. По этой же причине ему не составляло труда обойти защитные стены, которыми человечество пытается оградить себя от зла. Первоначально Бату Караев работал в Комитете Охраны Символического Детства в отделе защиты от половых мыслепреступлений. Он отлавливал мерзавцев, которые, занимаясь легитимным сексом со своим социальным партнером, представляет себе на его месте маленького мальчика или девочку…

Кеша вздрогнул.

Услышанное напугало его до такой степени, что он прикусил себе язык – но не прекратил двигать бедрами, поняв, что система заметит сбой в его биодате, пришедшийся именно на эту фразу. Вот так мыслепреступников и ловят. Продолжать, непременно продолжать… Радуемся жизни… А пульс мог участиться просто от вовлеченности в праздник плоти… Сестричка мстительно ухмылялась во всю свою рожицу – но Кеша никак не проявил своего испуга.

Сестричка продолжила:

– Караев сделал свое открытие случайно, экспериментируя с LUCID-скриптами собственного сочинения. Из-за программной ошибки он оказался заперт в одном из снов своей разработки – и чуть не умер от боли и холода, потому что ему приходилось раз за разом падать со сноуборда в сугроб. Он смог проснуться лишь по той причине, что его домашнюю сеть отключили за неуплату – и разорвали связь с компьютером, к которому был подключен его мозг. Если бы на счету Бату Караева нашлось достаточно sharing points, общество, возможно, было бы избавлено от одного из своих самых жутких кошмаров. Но Караев проснулся. И понял, как заставить других увидеть его страшный сон. Мало того, он понял, как сделать так, чтобы даже отключение от компьютера больше не смогло разбудить спящего…

Кеша уже пришел в себя.

Он не представлял себе никого на месте Мэрилин. Поэтому он не был мыслепреступником в том смысле, о каком говорила сестричка. Во всяком случае, формально. Проблемы с законом могли быть разве что у клоуна Мутабора. Кеша был мыслепреступником в другом смысле – и проходил бы по другой статье. Слабое, конечно, утешение.

– Караеву не составило труда воплотить случайно открытый им принцип в программу вирусного типа, – продолжала сестричка, причем Кеша готов был поклясться, что на ее лице все еще гуляет глумливая ухмылка. – Он знал, как заразить серверы, поддерживающие коллективное сновидение. Первый же его теракт был чудовищен по своему цинизму. Караев атаковал людей, собравшихся на праздничный рождественский сон вокруг одной из локальных гипноелок. Он проявил при этом немало изобретательности, сразу ставшей визитной карточкой этого террориста. Да что там изобретательности – художественного таланта. Мы не можем восстановить пережитое его жертвами полностью – терровирусы Бату Караева написаны таким образом, что самоуничтожаются. Мало того, наблюдателю пришлось бы умереть, чтобы досмотреть скрипт до конца. Но мы можем показать вам слабый отблеск этого ужаса. Вы увидите теракт – вернее, начало исполнения терроскрипта, – глазами одного из выживших. Наблюдателю удалось проснуться, чтобы расшэрить с нами свой страшный опыт…

Сестричка поглядела Кеше за спину – как делают, когда хотят заставить собеседника обернуться. Кеша сперва не поддался на уловку – но за спиной заиграла музыка, послышались человеческие голоса, и на лице сестренки изобразился такой живой интерес, что он не вытерпел и покосился назад – как и в прошлый раз, не прекращая мыслепреступления полностью, а только перейдя с галопа на медленный семейный аллюр.

На экране возникла огромная площадь, окруженная силуэтами сказочных замков и дворцов – слишком далеких и грандиозных, чтобы быть настоящими. Казалось, это особым образом нарезанные и подкрашенные облака.