Семеро против Ривза - Ричард Олдингтон

— Глупости, — сердито заявил Энси, боясь, как бы миссис Ривз не дала себя уговорить, так что потом ему, придется выложить, по крайней мере, пятнадцать фунтов из своего кармана. — Ты просто сам не понимаешь, Игги, о чем ты говоришь. Миссис Ривз не хочет никаких фресок, правда, дорогая? И я тоже не хочу фресок. Это хорошо для тебя, Игги, с твоими континентальными взглядами. Согласен, они бывают иногда вполне приемлемыми. Но, уж пожалуйста, не пытайся диктовать мне,, что надо делать в Англии. Я знаю, что я не эксперт, но все-таки я кое-что смыслю в интерьерах.

— Ничего ты в этом не смыслишь, — заявил мистер Самсон, весь залившись краской от такого оскорбления, нанесенного его видению.

— О-о! — в величайшем возмущении взвизгнул Энси и покраснел от досады. — Да как ты смеешь говорить такое? Ты-то знаешь, что это я подал тебе идею, как обставить комнату леди Блейдбоун!

— Если бы я последовал твоей идее, — ядовито заметил мистер Самсон, — получилась бы дикая ерунда.

— О-о! — взвизгнул Энси. — Неблагодарная скотина!

— А ты невежда, — презрительно заявил мистер Самсон.

— Ах ты, шлюха! — взвизгнул Энси, выходя из себя.

— А ты сука! — заявил мистер Самсон, в свою очередь выйдя из себя.

— Держите меня, не то я ему все волосы выдеру! — взвизгнул Энси, делая пробный шаг вперед.

— А я нахлещу тебя по морде! — рявкнул мистер Самсон.

— Эй, вы там! — властным тоном прервал их мистер Ривз, вставая с кресла. — Чтобы этого больше не было. Я здесь не позволю никаких драк. Что это еще за ссоры?

Оба Гомеровых героя стояли друг против друга, красные, взлохмаченные, вытаращив глаза, и выкрикивали оскорбления, непотребные для дамского слуха. Миссис Ривз вскочила на ноги, в ужасе стиснув руки. Мистер Ривз двинулся к ним, чтобы прекратить драку, — а он по наивности полагал, что это будет настоящая драка, какие бывают в Куинсберри. Но он мог этого не опасаться. Энси обладал слишком нежной душой, не способной опуститься до вульгарной жестокости. Лицо его вдруг сморщилось, как у плачущего младенца, и слезы выступили на глазах.

— Игги!

— Энси!

— Не будем ссориться, — патетически воскликнул Энси. — Нельзя, чтобы наша любовь к прекрасному заводила нас так далеко.

— Я был груб, — покаянным тоном произнес мистер Самсон. — Совсем как в Барселоне. А мне вовсе не хочется быть резким и грубым. Я прошу у тебя прощения, Энси.

— Нет, нет, — благородно возразил Энси, — начал все я. Извини меня, Игги. Я сам порядочная сука, но такой уж у меня решительный и буйный нрав. Я всегда боюсь, что в один прекрасный день влезу в какую-нибудь драку и убью кого-нибудь. Это было бы так утомительно. А ведь я же знаю, что ты гений по интерьерам, Игги.

— Нет, — с наигранной скромностью сказал мистер Самсон, — я очень небольшой художник. В этой области ты — мастер.

— Это ты уж слишком, — в восторге от его похвалы, сказал Энси, — я преклоняюсь перед твоим мастерством. Пусть будет фреска, это совершенно великолепная мысль…

— Нет, нет, — великодушно заявил мистер Самсон, — пусть будет китайская зелень и азиатский желток. Это прелестное сочетание в духе Чурригеры [36].

— А фреска у нас все-таки будет, — безапелляционно заявил Энси.

— Нет, не будет, — сказал мистер Самсон.

— Ну, не будь ты снова сукой, — распаляясь гневом, воскликнул Энси.

— А ты не будь шлюхой, — отпарировал мистер Самсон, в котором вдруг снова стал оживать pistolero.

— Послушайте, — решительно заявил мистер Ривз, — хватит с нас этой перепалки. Садитесь оба. Мамочка, позвони, чтоб принесли чаю. Я пить хочу.

ДЕСЯТЬ

Идеи редко и медленно возникали у мистера Ривза. Будучи человеком деловым, он привык не доверять им: никакой выгоды. Не доверял он и своим оценкам — как собственных поступков, так и поступков других людей, В делах, не уставал твердить мистер Ривз Бейзилу, нельзя быть разборчивым и нельзя допускать чванства. Делами надо заниматься каждый день и весь день, хочется тебе или не хочется; и надо поддерживать добрые отношения с самыми разными людьми. Нельзя быть чересчур обидчивым и нервным. А вот Бейзил, отмечал мистер Ривз, слишком склонен судить людей в зависимости от того, нравятся они ему или не нравятся, а не в зависимости от того, могут они быть ему полезны или нет. Скверное качество для дельца.

В то же время в ходе этих ценных бесед с Бейзилом мистер Ривз любил мимоходом подчеркнуть тайное богатство и чувствительность своей натуры. Мистер Ривз намекал, что где-то там, за семью печатями, наложенными в интересах этого удивительно ревнивого бога — Сити таятся несказанные сокровища его внутреннего мира. Возможно, они там и таились, только никто никогда их не замечал. Внешне же все выглядело так, будто он находился всецело под влиянием своего окружения, с каждым годом все меньше и меньше думал, а чувства его и вовсе почти умерли.

Если же мистер Ривз и размышлял, то только ранним утром — как, например, в тот день, когда он поймал себя на том, что раздумывает над понятием времени.

В это же утро желание поразмыслить возникло у него в ванне, и он сказал себе, что все ему надоело. Мысль была не очень приятная, и он постарался тут же ее прогнать. Но она не оставляла его. Мистер Ривз с ужасом обнаружил, что он не хочет бродить по Мэрвуду, не хочет ждать, пока какой-нибудь незадачливый игрок, сжалившись, согласится сыграть с ним в гольф, не хочет ждать обеда, не хочет ждать Джо Саймонса после обеда, даже не хочет ждать, когда принесут «Телеграф» с очередным кроссвордом. А еще меньше хочет он продолжать «светскую» жизнь, которую с такой заботой и бескорыстием изобрела для него миссис Ривз. Если Мэрвуд был стоячим болотом, то светское общество — сущим наказанием. Мистер Ривз не желал больше ходить на коктейли и ленчи за сценой, посещать студии и квартиры с образцовыми интерьерами, проводить уик-энды с пианистами-ударниками, свиньями и профессорами, тратить деньги на поощрение искусств, которые были ему ни к чему, и художников, которые ему вовсе не нравились. Он не желал больше видеть ни Энси и Игги, ни Бекки, Берти и Питера, ни мистера и миссис Фэддимен-Фишей, ни кого-либо другого из них. Ему не очень хотелось видеть даже Марджел, хотя она была лучше всех остальных.

А чего же ему хотелось? Мистер Ривз слегка отвернул кран с горячей водой, чтобы не остывала ванна, и продолжал задумчиво полеживать. Маленький домик. в деревне, «вдали от всей этой суеты»? Мистер Ривз ясно представил себе этот домик, и выглядел он так же заманчиво, как на рекламном щите застройщика. В девятьсот шестьдесят пятый раз мистер Ривз перепланировал его. Он добавил индеек и цесарок в птичник: приятно всегда иметь под рукой хорошую птицу. Но рассудительный чертенок, сидевший в нем и так безжалостно открывший ему всю глубину его неудовлетворенности, подверг теперь критике его золотую мечту. Тогда, подумал он, ты уже не сможешь проводить вечера и воскресные дни с приятелями в гольф-клубе, не будет Джо Саймонса, не будет поблизости кино, нельзя будет удрать в город, чтобы спокойно позавтракать со старыми друзьями или поговорить по душам с Марджел. Даже детей, которых он и в Мэрвуде-то не слишком часто видел, — и тех не будет…

Раздался стук в дверь, и голос миссис Ривз спросил, сколько еще он намерен занимать ванную.

— Сейчас выхожу, — виновато откликнулся мистер Ривз и поспешно, но нехотя вылез из горячей ванны. В эту минуту ему больше всего хотелось бы лениво понежиться в теплой воде. К счастью, его ждал завтрак…

Как всегда, Марсель еще не спускалась к завтраку. Мистер Ривз решил махнуть на это рукой. Получались одни неприятности и скандалы; к тому же Джейн это давало лишнюю возможность проявить отзывчивость к детям. За кашей мистер Ривз просмотрел свою почту. Ничего интересного, по большей части — проспекты, приглашение на просмотр фильма, призыв пожертвовать на открытие больничной койки, еще один призыв — помочь политически дискриминируемым индусам, несколько строк от Бейзила, содержащих осторожный намек на переживаемые им денежные затруднения. Мистер Ривз занялся колбасой, яйцами и «Телеграфом». События в Испании принимали нешуточный оборот: начали ставить препоны торговле. Тут уже нельзя молчать.

Подсознательное чувство беспокойства, появляющееся у человека всякий раз, когда на него смотрят, заставило мистера Ривза перенести свое внимание с бедственного положения злосчастной Испании на жену. Она пристально смотрела на него полными слез глазами, со смесью горя и возмущения, гнева и страха.

— Джон! — с величайшим трагизмом воскликнула она.

— Что случилось? — с тревогой спросил мистер Ривз, окинув взглядом столовую, словно в ней могла находиться живая его Беда, и потом недоуменно уставившись на расстроенную супругу: — Что случилось? В чем еще дело?