Часы - Эдуард Дипнер

Она утаила этот кусочек от детей. Гансу нужно хорошо питаться, чтобы работать.

— Где Анхен? Опять шляется с этим Йоханом, бездельником, таким же, как его отец? Твой кузен Франц сам не любит работать, и сынок у него такой же! — бушевал Иоганнес. — Ну все! Мы уезжаем в Русланд. Завтра утром я еду в Дармштадт и получу там все документы. А Анна чтобы сидела дома!

Марта тихо плакала в своем углу. Ганс — он бешеный. Если он вбил что-то в свою голову, то отговаривать его бесполезно. И откуда взялся этот баварец, сбил Ганса с толку. Ну и что же, что мы живем небогато, зато у нас есть свой дом. И в нем тепло зимой, только пора уже заменить несколько черепиц на кровле. И входную дверь приходится завешивать одеялом, а то из нее дует, а Ганс никак не найдет времени, чтобы ее починить. Другие живут еще беднее. Вот у кузена Франца болеет жена и иногда в доме совсем нет еды. Нужно сходить к пастору, может быть, он вразумит Ганса. Ну куда ехать с тремя детьми? Анхен пора выдавать замуж, а Карл и Герда еще совсем маленькие. И слезы снова закапали из ее глаз.

Иоганнес не любил ездить в этот Дармштадт. Ну разве что на ярмарку, которая бывала по праздникам на центральной площади Луизенплац. Там можно продать поросенка или что-то из овощей, купить Марте немного сукна и что-нибудь детям. А что там еще делать? На этих булыжниках только разбиваются копыта у лошади, да и эти солдаты герцога, что сидит в замке Франкенштейн, они все время угрожают своими аркебузами. Правда, во время войны они куда-то бесследно пропали. Но все равно, как можно жить в этом каменном городе?

Пункт для переселения в Русланд располагался в ратуше. В большой комнате пахло табаком и новой краской. За столом, заваленным кипами бумаг, сидели двое. Один — в зеленом камзоле («Как пруссак», — неприязненно подумал Иоганнес), он молчал и курил трубку. Зато второй, толстенький и улыбчивый, расспросил Ганса обо всем и потом дал ему бумагу со штемпелями.

— Тут написано, что по велению российской императрицы ты, Иоганнес, едешь с семьей в Русланд, тебе мы дадим денег на поездку, а там, в России, ты получишь еще деньги и еще две коровы и лошадь и на тридцать лет ты и твоя семья освобождаются от налогов. И еще, что ты сохраняешь свою веру и свой язык. А земли ты получишь столько, сколько захочешь. Тебе нужно только подписать снизу. Но если ты передумаешь и захочешь вернуться назад, то тебе придется выплатить половину из всех этих денег. Ты меня понял?

Иоганнеса учил грамоте старый пастор, это было давно, старый пастор уже умер, и теперь у них новый пастор, молодой. На бумаге было написано много непонятных слов, и Иоганнес беспомощно поднял глаза на этого улыбчивого.

— Ну ладно, — сказал тот, — вот тебе перо, напиши свое имя.

«Werner» — непослушными буквами вывел Иоганнес.

— Ну, вот тебе пропуск и деньги. Через месяц уходит корабль, ты должен быть в Любеке к этому времени.

Иоганнес вышел на улицу и долго разглядывал в своих заскорузлых ладонях новенькие крейцеры. Как так могло быть? Он с малых лет работает, как вол, дожил до сорока лет и никогда не держал в своих руках столько денег. А тут сразу… И земли сколько хочешь, и две коровы! Эта Катрин — действительно очень умная и добрая императрица. Он, Иоганнес, умеет работать, у них там, в Русланд, будет новый крепкий дом, много еды, и его Марта станет не такой тощей, как доска, а круглой, как фрау Геншер. А Анхен они выдадут замуж за хорошего, трудолюбивого человека, не такого, как сын этого бездельника кузена Франца. Семья Анхен будет жить рядом, а потом у Иоганнеса родятся внуки, много внуков…

На полученные крейцеры удалось купить всем теплую одежду и теплые одеяла, там, в Русланд, бывает холодно, а те деньги, что остались, Марта зашила в укромное место. У Анхен припухли и покраснели глаза, зато младшие прыгали и кричали: «Мы едем в Русланд, мы едем в Русланд!» Соседи недоверчиво качали головами, и только молодой Руперт, что жил на другом конце улицы, расхрабрился и сказал, что тоже поедет в Русланд. Иоганнес обрадовался. Руперт недавно женился, у него жена молодая и здоровая, не то, что у кузена Франца, и сам Руперт умеет работать, да и двумя семьями не так страшно ехать в незнакомую страну.

Дом и лошадь Берту оставляли кузену Францу. У Иоганнеса дом получше, вот только черепицу нужно перебрать и дверь починить, а то зимой дует из двери и приходится завешивать ее одеялом. «Если не вернемся, живи в нашем доме, только корми Берту хорошо, она уже не молодая, но еще сильная, а то ты свою лошадь кормил плохо и она у тебя подохла».

Ехали в Любек на двух телегах — кузен Франц вернется домой с лошадьми и телегами. В Любеке Марта совсем оробела. Большой шумный город, у пристани стоят высоченные корабли, на них переброшены узкие мостки, и по этим мосткам непрерывным потоком, как муравьи, идут и идут грузчики с мешками на спинах. Среди них есть совсем черные с вывороченными губами, как черти, прости меня, Господи. Есть узкоглазые, они непрерывно что-то жуют. На пристань с грохотом въезжают груженые телеги, от одной Марта едва увернулась, слава тебе, Господи. А рядом с пристанью — пивные, и там распутные девки в обнимку с матросами, глаза бы мои не видели такое, тфу ты, прости меня, Господи. Анхен, что ты уставилась, отвернись, пошли прочь отсюда! И много людей на пристани с узлами и мешками: из Гессена, из Померании, из Саксонии и даже из Баварии. Они тоже едут в Русланд и дожидаются погрузки. А потом началась погрузка, и по узким сходням нужно идти вверх, вверх, на страшную высоту. Марта посмотрела вниз, и закружилась голова, подогнулись и отказали ноги. Хорошо, что Иоганнес подхватил, не дал упасть, как сердце только не оборвалось.

Но самое страшное началось, когда корабль отвалил от пристани и вышел в море. Холодный северо-восточный ветер вдруг задул, засвистел в снастях, грязно-серое небо опустилось до самой мачты, а седые волны с неопрятными космами гулко ударяли прямо в левую скулу корабля, отчего он весь содрогался, кренился вправо, а потом одним махом вздымался и снова проваливался в сизую пропасть. И сердце у Марты тоже замирало и тоже