Левая Политика. Между выборами и забастовками - Анна Очкина

Врачи: Жан-Филипп Лапор, Поль Робель, Сириль Вене»[26].

Свидетельствует Д-р Лапор:

«Я не знаю, каким должен быть в идеале XXI век, но наше путешествие в Румынию напомнило мне, что он таким не является. Он ещё не избавился от старой государственной лжи прошлых веков, которая насмехается над правами человека и подавляет массы. Это мы ощутили вокруг себя, оказавшись в Бухаресте[27].

Нашей делегации было поручено освидетельствовать румынских профсоюзных активистов, брошенных в тюрьмы строгого режима. Они содержатся в камерах-клетках вместе с уголовниками, хотя их единственным “преступлением” было выполнение их профсоюзной обязанностей. В связи со смертью в тюремном госпитале одного из профсоюзных лидеров Министерство юстиции после множества акций, проведённых рабочим и профсоюзным движением многих стран, приняло предложение об освидетельствовании пациентов врачебной комиссией. Во исполнение этого мы оказались перед стальными воротами изолятора строгого режима в г. Тыргу-Жиу.

Константин Крецан был нашим первым пациентом. Мы обследовали его в кабинете директора тюрьмы. Несмотря на его внушительный рост, наше исследование показало, что его жизнь находится в опасности.

Крецану может помочь лечение, которое нельзя провести, если он остаётся за решёткой.

Как любому больному с множественной сопутствующей патологией, Крецану в любой момент угрожает приступ с вероятным смертельным исходом. Больной может поправиться при условии оптимального врачебного контроля за его состоянием не реже, чем раз в три месяца, что невозможно в тюремных условиях. Ему необходимо комплексное сердечно-сосудистое обследование, включающее допплеровское УЗИ сердца, возможно, сцинтиграфию миокарда и коронарографию, эндоскопическое обследование пищеварительного тракта, регулярный, не менее чем раз в полгода, осмотр офтальмолога. Это невозможно в условиях заключения, так как нагрузка тюремного врача — 50-100 консультаций в день. Крецан нуждается в специальной диете и физической реабилитации. Мы отмечаем, что его лечение в тюремных условиях невозможно, и обязаны требовать его освобождения для получения полноценной медицинской помощи.

Визит в тюрьму строгого режима в Барсея-Маре. Изолятор в Барсея-Маре, который мы посетили на следующий день, едва ли производил лучшее впечатление, чем тюрьма в Тыргу-Жиу. Силуэт тюрьмы, виднеющийся в конце сомнительной дороги, явно напоминал бывший нацистский концлагерь, располагавшийся в прошлом в этом месте. Нас приняли начальник тюрьмы и тюремный врач — порядочный человек, перегруженный работой. Нам была предоставлена возможность осмотреть двух заключённых шахтёров — Дориана Лоиша и Василе Лупу — без свидетелей. Эта конфиденциальность была необходима, так как мы смогли удостовериться, что их состояние внушает опасение.

Мы были потрясены увиденной несправедливостью. Наш последний визит был в тюрьму строгого режима в Радове (Бухарест), где отбывает срок заключения Мирон Козма. Она напомнила нам всё ранее увиденное, правда, имела комнату свиданий, заполненную женщинами и детьми, записывающимися в очередь на посещения. Это было воскресенье, и гуманность соприкасалась с жестокостью вынужденной разлуки. Мы обследовали Козму в тюремной амбулатории, и наша встреча с ним неожиданно оказалась весьма продолжительной, так как куда-то затерялся ключ.

Козма находился в достаточно удовлетворительном состоянии, несмотря на психологическую подавленность после пережитого покушения. Его болезни связаны с перенесёнными авариями на шахтах, следствием которых являются приступы головокружения и снижение слуха на левое ухо. По этому поводу он никогда не обследовался. Для точного установления диагноза Козме необходимо проведение исследования вестибулярного аппарата и внутреннего уха, а затем назначение правильной терапии. Здоровье 49-летнего человека может быть легко выведено из состояния равновесия. Исходя из этого, мы требуем освобождения Козмы, так как в условиях заключения он не может получать необходимую медицинскую помощь. На обратном пути, по дороге в аэропорт, мы бросили последний взгляд на Румынию, великолепную и странную, где люди сидят в клетках, а стаи собак заполняют улицы. По итогам визита мы пришли к единому мнению: профсоюзные активисты, чьи жизнь и здоровье находятся под угрозой из-за невозможности адекватной медицинской помощи, должны быть освобождены по состоянию здоровья.

Д-р Жан-Филипп Лапор»[28].

Эпилог

Как мы уже отмечали выше, 2 декабря 2007 года Мирон Козма был освобождён из заключения. Выходя из тюрьмы, он заявил: «Чувствую себя хорошо. Всё, что меня не убивает, делает меня сильнее. Отсидел 10 лет, поскольку имел смелость задеть политиков-коррупционеров. Они ошибаются, если думают, что победили меня»[29]. 2–3 февраля года Козма выступал на международной конференции рабочих активистов 19 европейских стран, организованной в Париже Международным союзом трудящихся и народов. В перерыве нам удалось взять короткое интервью у него и у Жана-Жака Мари, секретаря Международного комитета против репрессий, в защиту профсоюзных и политических прав.

Итак, слово Мирону Козме: «Всю свою жизнь я работал за зарплату. С 1970 года в шахтах. В 16–18 лет — на земле, с 18 лет — под землёй. В начале 90-х стал лидером первого демократического профсоюза в Румынии. Если я тогда действовал в интересах властей, как было, между прочим, сказано в обвинении, то почему я отсидел 10 лет в тюрьме, тогда как другие, кто действительно действовал в интересах властей, сейчас сами при власти и при деньгах? У меня нет даже жилья, живу я у друга. В 90-е годы в Румынии власть пыталась купить всех профсоюзных вожаков. Виктор Чорба — тоже профсоюзный лидер — получил пост премьер-министра. Мне в 1994–1995 годах предлагали пост министра внутренних дел, но вместо этого я попал в тюрьму, потому что купить меня было нельзя. И надо чётко разделять две вещи, которые были тогда в Румынии. Первое — это «минериады», марши шахтёров на Бухарест, название это выдумали СМИ. Сами шахтёры никогда не соглашались с использованием этого слова. Второе — наши профсоюзные действия, которые привели к созданию Генеральной конфедерации профсоюзов Румынии. Наши действия были профсоюзными, и мы выступали в рамках закона. То, что произошло в 1990 и в 1991 годах, не имело никакого отношения ко мне, к тому движению, которым я руководил. Меня осудили за те манифестации, в которых я не участвовал. Петре Роман, Илиеску и Басеску организовали эти «минериады», чтобы шантажировать друг друга и бороться за власть. Им важно было показать МВФ, что в Румынии есть проблемы, чтобы получить кредиты, которые тут же разворовать. В 1991 году президент Илиеску хотел сместить премьер-министра Петре Романа за заигрывание с либералами. А власти не брезговали и тем, что переодевали войска в одежду шахтёров, которые избивали студентов и преподавателей. Лидер студентов Мариан Мунтяну не стал давать показаний против меня, но это не повлияло на приговор. Я и глава профсоюзов были против политических махинаций в Бухаресте. В 1994 году в нашу Генеральную конфедерацию профсоюзов входили и шахтёры, и транспортники, и служащие метро. Мы были настоящей силой, объединявшей 7 % профсоюзников Румынии. Всё началось через два года после этого, в 96-м, когда Виктор Чорба, избранный на волне протестных акций премьер-министром, заключил меморандум с МВФ о получении 500 миллионов долларов на то, чтобы 1) обеспечить закрытие шахт и увольнение шахтёров и 2) разрушить Генеральную конфедерацию профсоюзов. Мы боролись против закрытия шахт теми способами, которыми считали возможным. В результате я оказался единственным румыном за последние десятилетия, который был осуждён за “подрывную антигосударственную деятельность”.

Крецан, Бежа и другие профсоюзники из Тыргу-Жиу в 1991 году не были в Бухаресте, но они сидят за то, что выступали против закрытия шахт. За то, что мы все поверили обещаниям правительства. Тогда им было важно запугать всех профсоюзных активистов: “Смотрите, Козму посадили, и если вы будете сопротивляться, вас тоже посадят”. В 2004 году Илиеску перед уходом с поста решил помиловать меня, но из-за протеста органов Евросоюза помилование было отменено. Почему — понятно, я для них опасный человек, ведь закрытие шахт происходит и теперь, и при поддержке Евросоюза, в том числе финансовой. Вот здесь фотография моего товарища, Константина Крецана. Сразу после возвращения я буду навещать его в тюрьме. Я прошу и вас, и всех участников конференции поставить на обороте свои подписи. Этому человеку нужна ваша поддержка»[30].

Свидетельствует Жан-Жак Мари, активист Международного союза трудящихся и народов, секретарь Международного комитета против репрессий, в защиту профсоюзных и политических прав: «О Мироне Козме мы узнали ещё 1977 году, когда в Румынии при Чаушеску были забастовки шахтёров в том же самом бассейне Жиу. Организатором их был Василе Параскив, и мы также проводили кампанию помощи шахтёрам и послали человека в Румынию. Я почти на 100 % уверен, что среди бастующих тогда был Мирон Козма. То, что Козма мог находиться с шахтёрами в Бухаресте в 1990–1991 году, не значит, что он был организатором “минериады”. Мы и раньше сталкивались с такими фактами, например в Польше, когда власти переодевали в одежду шахтёров полицейские подразделения для разгона демонстрантов. Румынская сторона ни разу не предоставила никаких доказательств — текста обращения, подписанного Козмой как организатором шествия, фотографий, где бы он был во главе колонны, которая избивает студентов, и т. д. Каждый раз, когда мы приходили в румынское посольство, мы говорили секретарю, что это неправда. Секретарь не мог возразить нам конкретно, он очень эмоционально рассказывал, как было страшно в те времена в Бухаресте, как он даже прятался под кровать, когда шахтёры топали ногами в подъезде его дома. Наверное, его можно понять, но можно понять и манёвры румынского правосудия, которое в 1999 году предъявило Козме обвинения за события восьмилетней давности, а спустя ещё шесть лет вынесли новый приговор за шахтёрский бунт 99-го. Именно этот бунт с самого начала и был поводом для заключения Козмы и его четырёх товарищей. И роль в этом органов Евросоюза, руководящих румынской судебной системой, очевидна. 2 декабря 2007 года Козма был освобождён, но он остаётся поражён в правах, ему запрещено жить в Бухаресте и бассейне Жиу. Конечно, трудно предсказывать его дальнейшую судьбу и идейную эволюцию. Возможно, сейчас, после выхода на свободу, Козма чувствует себя победителем, несколько преувеличивает свою роль, но хорошо уже то, что он намерен всеми силами добиваться освобождения своих товарищей, которые всё ещё находятся в заключении за выполнение обязанностей профсоюзных активистов. Много говорилось о том, что Козма — румынский националист. В любом случае, для нас он прежде всего рабочий лидер, подвергнутый репрессиям за свою профсоюзную деятельность, и мы в наших действиях исходим из этого. Мы знаем, что в его профсоюзе есть не только румыны, но и, например, венгры. Опять-таки, мы не получили от румынских властей никаких доказательств о принадлежности Козмы к партии «Великая Румыния» или о связях с ней. Считаю, что эти сведения намеренно раздувала румынская и европейская печать, чтобы повлиять на приговор суда. В любом случае, мы впервые имеем возможность свободно разговаривать с Козмой. Только что вместе с нами он пел “Интернационал”. Дискуссии на различные темы будут продолжаться. Национальный вопрос в Румынии — один из самых болезненных, и возможно изменить взгляды людей в течение длительного времени»[31].