Я иду искать... Книга первая. Воля павших - Олег Верещагин

— Рубить головы Покойникам? — Олег распрямился, сплюнул, жалея, что нечем сполоснуть рот. — Ничего себе война…

— Знаешь пословицу: «Подсел к чужому очагу — ешь, как все!»? — спросил Гоймир.

Гостимир поддержал:

— Попади к ним кто наш…

— Ладно, — откликнулся Олег. — Это ваши дела, не мои.

По-прежнему не глядя на то, чем занимается Гоймир, Олег подошел к Ленко. То ли при падении, то ли при повороте уже мертвого тела меч убитого парня — с рукоятью, увенчанной искусно выкованной из меди головой рыси — на треть выскользнул из ножен. На сером, без полировки, лезвии играл ставший сумрачным солнечный свет, словно бы сплетались стебли трав, образовывавшие что-то, очень похожее на фигуру человека, стоящего с прижатыми к бокам руками… Олег сморгнул — человеческая фигура растворилась среди стеблей невиданных трав…

Мальчик нагнулся, чтобы задвинуть клинок обратно в ножны. Но его остановил тревожный оклик Гоймира:

— Нет! Не трогай!

Олег удивленно оглянулся. Странно, но все трое горцев смотрели на него — внимательно и непонятно, с какой-то тревогой… или ожиданием?

— Почему? — непонимающе спросил Олег. — Я только хотел поправить меч.

Горцы переглянулись. Гоймир чуточку пожал плечами:

— Добро. Пускай…

А Йерикка пояснил серьезно и значительно:

— Видишь ли, Вольг… Тот, кто берет оружие убитого в руки, может оставить его себе… а может и не оставлять. Но независимо от того, что он решит, он становится местьником. Он ОБЯЗАН отнести оружие в род убитого и поклясться отомстить. Именем Перуна Сварожича, Карны и своей Доли. [16] А ведь ты скоро уедешь. А у Ленко мать, дед с бабкой, младший брат и две сестры…

— Я принесу его оружие в род, — вызвался Гостимир и уже встал, шагнул вперед… но Олег остановил его:

— Подожди, — и повернулся к убитому.

Что он знал об этом парне? Ничего. Какое ему было до него дело? Никакого. Он тут гость — Йерикка прав на все сто. И он сам сказал — это их дела. Не его. Если он сейчас возьмет оружие — он свяжет себя дикарским обычаем с людьми, которых не знает. До которых ему нет дела. Не может быть дела.

Олег вспомнил дом. Отца, маму, свою новую комнату. Вадима, многочисленных приятелей. И еще. Виселицы вдоль заброшенного железнодорожного полотна. Немого, который полз по садовой дорожке. ЗАПАХ хангара, лапавшего Бранку…

— Мой дед, — отрывисто сказал он. — Он был местьником?

— Да, — откликнулся Гостимир. — Не надо, Вольг, тебе будет жаль потом.

Падающий Ленко. Разорванный плащ на спине Йерикки. Крик: «Горцы, суки! Сдохнете!»

Сладкий ужас, от которого на глаза навернулись слезы, заполнил все существо Олега. Он еще раз посмотрел в спокойное лицо Ленко. И, наклонившись, отстегнул пояс с мечом и ножом — широкий, из толстой кожи, с серебряной пряжкой в виде восьмиконечной звезды-перуники. Выпрямился. Поглядел вокруг с легким вызовом:

— До зимы далеко. Я что-то сделал не так? Скажите.

Йерикка смотрел явно одобрительно. Гостимир покачал головой. Гоймир вздохнул:

— Ты не ведаешь, что сделал, Волы. Но теперь уж прошло время поправлять что…

— Я и не собираюсь ничего поправлять, — упрямо сказал Олег, застегивая на себе пояс. Ленко в самом деле был плотнее — пришлось перетянуть пряжку, чтобы пояс не болтался на бедрах. Меч и нож оттянули его непривычной сумрачной тяжестью — словно присматривались к новому хозяину и еще не решили, принять ли его, признать ли…

* * *

Дома — Олегу пришло в голову определение «пятистенки», хотя он и не знал, что оно означает и пятистенки ли эти дома — стояли без заборов, открыто, среди яблонь, шиповника и еще каких-то кустов, мальчику неизвестных. Все они образовывали одну длинную улицу, тянувшуюся прямиком через укрытую в скалах долину. За домами покровительственно раскидывали свои кроны могучие дубы. Очевидно, когда-то всю эту укромную, закрытую от ветров скалами землю занимала небольшая дубрава. Потом пришли люди. Построили у входа в долину крепость. Стали ставить дома, сажать яблони, ухаживать за ними в морозы… Но и дубов не свели больше, чем нужно — Рысье Логово лежало в их окружении, как под надежной стражей. Красивое, тихое место… Дома — от конька до завалинки — покрывала искусно сделанная резьба, в которой узнавал Олег все те же мотивы, что и на головных повязках, на одежде людей племени… И в каждом дворе — даже символически не обозначенном — стоял резной столб. Женщина в рогатом головном уборе обеими руками прижимала к животу разделенный на четыре части ромб.

Лада. Богиня порядка, чистоты, гармонии. Так объяснил Олегу шепотом Йерикка. Он же сказал, что эта часть Рысьего Логова называется Город — как огороженная скалами и крепостью у прорубленной в тех скалах дороги.

Олег плохо слушал эти объяснения. Чувство, владевшее им, нельзя было назвать страхом. Он словно бы все глубже погружался в странный тревожный сон — с каждым часом все больше и больше увязал в делах этого мира, подчиняясь его холодному очарованию и совершая поступки, на которые раньше просто не был способен. Как знать, не испытал ли что-то подобное его дед, оказавшись здесь впервые? Может быть. Его сейчас этот вопрос не очень волновал.

Город был тих, но не пустынен. Люди стояли возле каждой низкой двери — молча, глядя на приближающихся по пыльной дороге мальчиков. Олег шел первым, неся на руках перед грудью пояс Ленко. За его плечами мерно, в ногу, шагали Гоймир и Гостимир; Йерикка пойти не мог, остался с краю Города.

И едва они проходили мимо какого-то дома, как люди, стоявшие там, начинали петь за их спинами. Родившись около крайнего, песня усиливалась и росла с каждым десятком шагов. Она была без слов — люди пели, не разжимая губ, печально и сурово повторяя один и тот же пронзительный мотив, при котором можно было думать о единственной вещи.

О Смерти.

Громче. Громче. Громче. Лица обоих горских мальчишек — Олег видел их боковым зрением — были отрешенны и суровы, глаза устремлены вдаль, где они видели… что? Как их друзья вот так же идут к их домам и несут на вытянутых руках черное горе, а безликая женская фигура шагает в ногу с ними — видимая для тех, кто МОЖЕТ видеть?

Олег не знал, сколько они прошли. Он не считал ни шагов, ни домов. И почти не способен был думать. Пояс оттягивал ему руки, словно он нес человеческое тело. По дороге домой кривящийся от боли Йерикка объяснил землянину весь смысл совершенного им, Олегом — и теперь этот разговор занимал все воображение мальчишки.

Меч и камас — так правильно назывался нож, похожий на кукри, — это часть воина. Когда Карна обрезает нить, питающую человека идущей из Божьего мира, из вир-рая, Огниной, жизненной силой, в страхе и тоске кричит Желя, водительница человеческой души. Некоторые слышат этот крик и могут сказать — я скоро умру. Другие не слышат… но это и не важно. А важно то, что принимающий оружие убитого — принимает его часть. Сливает ее с собой — и САМ становится ЧАСТЬЮ ТОГО, КОГО БОЛЬШЕ НЕТ НА ЗЕМЛЕ, В МИРЕ. Морана-Смерть чует эту оставшуюся в мире живых частичку. Морана-Смерть посылает Map, своих прислужниц — забрать то, что должно быть воссоединено с умершим. Тот, кто взял оружие товарища, облегчает ему возвращение из виррая в Мир — в облике внука, правнука, племянника; любого из родичей. Но на себя навлекает великую опасность. Мары слепы в мире живых. Они не могут отличить слившуюся с живым часть погибшего — и самого живого, нового носителя оружия. И, если находят то, что ищут, — стараются забрать все сразу. И не всякий может им противостоять, потому что сила Map велика…

Сам того не зная, в глазах горцев Олег уже совершил ПОСТУПОК — он СТАЛ ЧАСТЬЮ МЕРТВОГО, облегчив и приблизив для Ленко ВОЗВРАЩЕНИЕ, сохранив на земле, в Мире, живую его частичку. Когда Йерикка объяснил все это, Олег, внутренне поежившись от неприятного ощущеньица, спросил, верит ли в это сам Йерикка?

И тот сказал только: «ДА».

А песня без слов, казалось, пульсирует, заняв собой все пространство долины.

— Здесь, — еле слышно сказал за плечом Олега Гоймир.

Как автомат, Олег повернул.

Дорожка к ЭТОМУ дому была обложена по краям гранитными плитками и усыпана песком. На этой дорожке, рядом с фигурой Лады, стояли красивая статная женщина, седая пара — старый воин и сухонькая старушка, его спутница жизни, и дети: мальчик лет десяти, поразительно похожий на Ленко, а с ним — две девушки на три-четыре года старше, похожие на мать.

— Мы принесли горе в твой дом, Миловида Справна. — Гоймир поклонился женщине в пояс.

Женщина, очевидно, поняла это давно — еще когда они вошли в Город. Но надеялась на чудо — надеялась с неистовой верой матери, которая, бывает, отталкивает смерть… А вот не оттолкнула. Олег заметил, как подались друг к другу и без того тесно стоящие люди — будто сплотились перед бедой.