На краю пропасти - Юрий Владимирович Харитонов

кошка-мать или отец.

Но Яр не остановился, пока не добежал до перекрёстка. Тут он перевёл дух и увидел вдалеке родные стены монастыря. Ну вот, теперь нужно быстро нестись вперёд, пока звери сзади не одумались и не напали снова. Он стремительно пошёл по «ул. 1-го мая», озираясь. Теперь чахлая высокая трава и темнеющие окна-глаза зданий казались ему не такими пустыми и безобидными. Везде чудилось шевеление и подозрительные звуки.

Расползшиеся кирпичиками по площади торговые ряды будто расступились, выводя к земляному валу, и юноша застыл как вкопанный. По насыпи, пятясь, взбирался целёхонький Митяй с направленным вперёд ножом, а следом, на совсем близком расстоянии, крался большой кошак… Лишь бы Митяй не поднимался выше. Не понимает, что ли, что, едва лишь он выйдет на вершину, кошак нападёт? Видимо, от страха совсем разум потерял…

Ярос поднял лук, так как из автомата с такого расстояния точно не попасть, и наложил стрелу, пальцами ощущая мягкое успокаивающее оперение. Натянул лук, глубоко вздохнул, сосредоточился на мишени, заставляя исчезнуть и размазаться пятном мир вокруг. Только он, стрела и цель.

Зверь прыгнул, Яр спустил тетиву, стрела с лёгким свистом ушла в полёт. Митяй с кошаком упали на вершине вала. Вместе… Сердце юноши на миг замерло, но потом забилось чаще. С нехорошим предчувствием он, что есть силы, бросился через площадь к валу. И не остановился, пока не поднялся по крутому склону.

Оба — и зверь, и Митяй, недвижимые, лежали на земле. Кошак с раскинутыми в стороны лапами на юноше, а в затылке стрела…

— Митяй! Митяй! — Яр подскочил, попытался скинуть труп кошки с парня, но что-то мешало. Что-то не давало ему этого сделать.

Ярослав нагнулся ближе, чуть приподнял кошака, заглянул между ним и Митяем… стрела, прошив череп зверя, вошла в грудь юноши, поразив одновременно две цели. Сын Воеводы захрипел, задёргался. Глаза открылись, вращаясь, грудная клетка еле поднималась. Митяй с усилием попытался вдохнуть. Что-то забулькало внутри… Яр в ужасе заметался, не понимая, чем помочь. Потом взгляд зацепился за зелёные купола Михайло-Архангельского собора. Стена города рядом. Вон и люди в бойницах мечутся, что-то кричат. А до ворот — каких-то сто метров.

Яр срезал оперение стрелы ножом, сдёрнул череп мёртвой кошки, как мясо с вилки, отшвырнул зверя в сторону. Нельзя вынимать стрелу, нельзя! Подхватил хрипящего Митяя, приподнял. Тело тащить — словно мешок с песком: тяжело, неудобно, скользко, так и норовит выскользнуть из рук, упасть обратно на землю, да там и остаться.

Кое-как ему удалось водрузить Митяя на плечи. Тот стонал: стрела в груди цеплялась, двигалась, вызывала боль и бередила рану. Яр понёс юношу к воротам вдоль белой стены: штукатурка местами отпала, но её с лихвой заменил плющ, свиваясь и расползаясь по каменной кладке, странно зелёный ещё, несмотря на осень.

Ворота раскрылись задолго до подхода Яра, навстречу выбежали стрельцы. Окружили, защищая, хоть и не от кого уже, подхватили Митяя, помогли затащить внутрь. Яр до последнего цеплялся за парня, старался подсобить, но во дворе Юрьева его оттеснили. Положили раненого на койку, которую вынесли из здания, разошлись, образовав кольцо, куда тут же нырнул доктор.

Изо всех щелей набежала толпа, словно ручейки слились в широкое озеро. Людское море тут же загомонило, запричитало, заохало, стараясь поближе просочиться, рассмотреть, чтобы дать потом волю языку: что-то новенькое случилось, что-то из ряда вон…

— Что тут творится?

— Чай, испытание вкривь пошло…

— Смотрите, смотрите… Чего там?

— Сам Воевода! Охрана! Стрельцы! Да что же творится-то?

— Убили, что ль, кого?

— Да не видишь, один он вернулся… один…

— И что же теперь будет-то? Ой, страсти-то какие!

— Серые падальщики, что ль? Иль похуже чего?

— Окстись, ирод! Какие падальщики⁈ Купец не вернулся… Купец… А с ним…

— Егорка! Где мой Егорка? Что с ним? Его-о-орка-а…

Толпу сдерживали охранники Воеводы, толкались, пытались унять, к ним присоединились стрельцы. Сам же глава стоял за кольцом, ограждающим Митяя. Он внимательно смотрел на Яра, пристально, зло даже. Рядышком был и Гром: сощурившись, оценивал ситуацию, казалось, видел всех: и Ярослава, и Воеводу, и Митяя в кольце стрельцов, и толпу, волнующуюся и любопытную.

Ярос пошёл вперёд, к кольцу, внутри которого Митяй плевался кровью, кашлял и… умирал. Он хотел помочь, что-то сделать ещё, словно того, что содеял до этого, было недостаточно. Путь преградил Воевода. Глаза метали искры, губы тряслись, скривившись от злобы, а ненависть натянула тело, напрягла, взвела, как часовую пружину. И в этот миг она распрямилась. Рука Воеводы взлетела, метнулась к Яру. И не одна, а вместе с пистолетом.

— Ты! Чёрт недоделанный! — прорычал он, палец уже дрожал, давил на спусковой крючок. Юноша вздрогнул и остановился в недоумении. — Ты убил его! Да я тебя! Я! Молись, сука!..

— Юрий Сергеевич! — подскочил Гром, сжал запястье главы, потянул вниз. Тот пытался вырвать руку из железной хватки Грома, нацелить опять оружие в лоб Яру, но никак не получалось: Гром держал крепко. — Одумайтесь! Народ же вокруг! Нельзя без суда! Нельзя! Надо показать им… какой вы… хороший правитель! Юрий Сергеевич! Не при всех!

— Взять! — через несколько долгих мгновений выдохнул Воевода. С каменным лицом Панов повернулся к Громову, заглянул в его глаза. — Взять и отвести в церковь. Суд сегодня… через час. Ты будешь судить… и не спорь! А то и тебя вместе с ним!

— Но Митяй ещё не умер!

— Но почти… Ты видел его! Я всё сказал, Гром. Этот утырок последний раз обгадился… Через час, Гром. В церкви, Гром.

Тот мотнул головой, и двое в чёрном схватили Яра, отобрали оружие, завернули руки за спину и так, носом в землю, повели мимо бурлящей и галдящей толпы в Михайло-Архангельский собор. Толпа вздохнула, ахнула и потекла следом, набиваясь в стонущий то ли от ветра, то ли от недоумения — куда же все прут-то? — храм.

Когда люди разошлись, к обозлённому на весь мир Воеводе подошёл врач, выбравшись из кольца вокруг Митяя. Вениамин Игоревич остановился рядом, нерешительно теребил в руках чемоданчик с инструментами. Панов сам же и подтолкнул врача к разговору.

— Ну, доктор? Чего ждать? — желваки играли, взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Странно… всё… Очень… странно…

— Что с ним?

— Ничего хорошего. Ничего. Кровь заливает лёгкие. Я вытащил стрелу и сделал разрез… на спине… чтобы кровь… но…

— ЧТО С НИМ!

— Максимум до утра,