Время наступает - Владимир Свержин

Сейчас, прогуливаясь в одиночестве вдоль заветных беседок, он понимал, что укрыться и отсидеться в них не удастся. Молчаливые скифы-телохранители, шествовавшие за ним в изрядном отдалении, знали это состояние государя и потому, пристальна осматривая царский путь, старались ни звуком, ни жестом не потревожить его молчание. Валтасар был мрачен. Сегодня от далеких Северных гор примчались гонцы, посланные им на поиски Набонида. След его загадочно терялся, словно отец, еще совсем недавно великий и могущественный повелитель Вавилона, исчез точь-в-точь как нынче ангелы над толпой.

Валтасар чувствовал себя покинутым и одиноким. Конечно, его радовала победа Даниила над чудовищем, еще недавно посеявшим ужас в его владениях. Но это был дракон Мардука, и царь прекрасно сознавал, что встреча с Верховным жрецом не предвещает ему ни радости, ни поздравлений. Однако здесь он полагался на своего нового советника. Вот уж кого бог точно не оставляет без покровительства! Но во что Валтасар не мог поверить, как ни силился – это измена Нидинту-Бела! Валтасар знал, что этот дерзкий, порывистый, но в то же время отчаянно храбрый вельможа – одной с ним крови. Знал и не видел в этом ничего дурного. Нидинту-Бел был лет на пять моложе и всегда подчинялся своему царственному брату в детских проделках. Когда-то Валтасар сам учил его метать дротик и попадать из пращи в головы привезенных из далекой Эллады каменных истуканов. Валтасар не мог себе представить Нидинту-Бела изменником. И все же…

Валтасар шел, опустив голову, мимо любимых с детства беседок. Невеселые мысли одолевали его.

– Хм, – раздался рядом с ним тихий, сдавленный то ли кашель, то ли рык. Царь поднял глаза. Перед ним стоял Кархан. Казалось, все треволнения сегодняшнего дня лишь слегка всколыхнули черную шевелюру могучего скифа. Он не выглядел усталым и, пожелай того государь, хоть сейчас готов был вступить в бой.

– Все уже собрались, мой повелитель! Все ждут твоего слова.

С детских лет Гаумата знал, что жизнь его посвящена богу. Мальчишкой, прислуживая жрецам Мардука, он с замиранием сердца слушал рассказы о том, как Победитель чудовищ время от времени принимает телесный образ и сходит к народу Вавилона в лучах небывалого, невыразимого людским языком сияния. Конечно, сходит он не ко всему народу, но лишь к возлюбленным чадам своим, в которых, как в Гаумате и «ушедшем на покой» бывшем Верховном жреце, была частица его плоти и крови. Через них Судья богов и Владыка скрижалей предвечной судьбы являл миру свою волю.

Гаумата верил и надеялся, что когда-то ему предстоит занять место у трона куда более великого, чем царский, и с вожделением, с каким пылкий юноша ждет встречи с возлюбленной, грезил о том дне, когда в праздник очищения, по традиции, с размаху отвесит звонкую оплеуху царю. Сын выскочки Набонида, в жилах которого текло отравленное вино и грязная вода, а никак не царская кровь, еще не ведал, какую судьбу исчислил ему Мардук, вложив жезл Первосвященника в крепкие руки Гауматы.

И вот теперь, когда победа казалась такой близкой, что и сам запах ее заставлял ноздри раздуваться, как у разгоряченного скачкой жеребца, все рушилось, исчезало, словно марево в пустыне. Гаумата стоял перед золотым изваянием Мардука, вопрошая его, чем провинился он, слуга Небесного Владыки, чем прогневил Властителя судеб? Но тот лишь молчал, грозно воздев секиру – беспощадную сокрушительницу чудовищ.

Разве не для него, Мардука – повелителя богов, измыслил Гаумата свой хитроумный план? Разве не для его величия? Набонид, лукавством занявший трон, предпочел Мардуку белоглазого Сина. Его бестолковый отпрыск пошел еще далее: того и гляди, огласит своим покровителем убогого божка эбореев. И все же, все же, все же – Гаумата сжал ладонями виски, пытаясь унять птицей колотившуюся в черепе боль, – как мог ничтожный бродяга, которому самое место было в львином рву, сразить дракона? А поговаривали, даже не одного, а сразу двух? Этого не должно было случиться! Этому не было объяснения! Но это случилось!

– В чем воля твоя? – прошептал Гаумата, припадая губами к золотым стопам изваяния. Мардук сурово глядел на своего далекого потомка и безмолвствовал, оставляя тому гадать и надеяться.

– Он тебя не слышит! – раздалось за спиной. – Он, верно, оглох на старости лет! А может, вы кормили его так же плохо, как и дракона?

Верховный жрец резко обернулся. За его спиной, положив пятерню на рукоять меча, стоял Нидинту-Бел. В нем трудно было узнать недавнего вельможу, бывшего едва ли не полновластным господином улиц и площадей Вавилона. Он был покрыт слоем пыли, а лохмотья его вызвали бы отвращение у последнего нищего.

– Что ты такое говоришь, нечестивый?! – возмутился Гаумата.

– Разве и ты не слышишь? Разве ты оглох, как твой никчемный повелитель? Я был неправ, мой дорогой родственник! Твой Мардук – пустой и бессмысленный звук, как пивная отрыжка, как голос моей задницы! Где был он, когда грязный пес, эборейский выродок Даниил запросто сразил его драконов?

– Значит, все же их было два? – не смог удержаться возмутившийся было жрец.

– Два, – чуть успокаиваясь, буркнул Нидинту. – Два, можешь не сомневаться. И заняло у него это не больше времени, чем у тебя вычислить восход луны по своим таблицам. Одного он убил в пещере, другой успел вырваться, но Даниил достал его и в небе. Он вызвал ангелов с огненными копьями, и те не оставили от дракона даже самой маленькой чешуйки. Скажи, Гаумата, где же в этот миг был твой бог?

– Ты отступился, Нидинту-Бел?! – сурово нахмурил брови Верховный жрец, размышляя, успеет ли он в случае чего кликнуть храмовую стражу.

– Я?! Это он бросил меня, дорогой мой сородич! – Бывший начальник городской стражи передернулся от злости. – Я делал то, чего не пожелал сделать твой хваленый бог! Я желал покарать богохульника! Я устроил засаду, чтобы свершить праведную месть этими вот руками. И при этом я все еще верил, что Мардук на моей стороне! Однако весь отряд бежал, едва только увидав ангелов впереди скифской колонны. Так где же бог твой, Гаумата?!

Нидинту-Бел сделал несколько шагов к Верховному жрецу, продолжая сжимать рукоять меча.

– Быть может, мне стоит пойти к Даниилу, пасть ниц перед ним, повиниться во всем? А вдобавок рассказать, как ты с сестрой замыслили прибрать к рукам этот город и всю остальную Вавилонию в придачу? Я приду к нему в таких же лохмотьях, в каких совсем недавно он преступил границу Божьих Врат, и предложу ему свою верность.

Гаумата услышал тихий, едва различимый шелест, с которым клинок покидает ножны, и внезапный страх, не тот леденящий ужас, что замораживает кровь и превращает в камень, а тот, что заставляет человека, убегающего от льва, взбираться по отвесной скале, взорвал его оцепенение.

– Иди, – сохраняя внешнее спокойствие, проговорил он. – Иди падай ниц. Но ответь мне, Нидинту-Бел, отважный воин, сын великого Набонида. Разве Мардук вел тебя, когда пришел ты сюда, чтобы требовать в наложницы какую-то никчемную эборейку? Нет! Тобой двигало плотское желание и мелкая обида, и ты ни мгновения не помышлял тогда о Мардуке. Отчего же ты решил, что богу, точно верному псу, будет угодно выполнять твои прихоти? Мардук велик! Ты говоришь, Даниил убил двух драконов? Мы полагали до сего дня, что он один. Как видишь, мы ошибались. Кто скажет, сколько их у Мардука? Ты, Нидинту-Бел? Кто скажет, не вьются ли они пред Вершителем судеб, точно слепни вокруг твоей лошади, когда Мардук в величии своем выступает на бой с врагами-отступниками?

Я не стану тебя держать, Нидинту-Бел! Ступай и поведай Даниилу обо всем. Быть может, он за это сохранит тебе жизнь, и ты будешь удостоен высокой чести носить дротики за скифами его стражи, когда он со своей… как ты там ее называл, Сусанной, будет отправляться на супружеское доже? Что же ты застыл, Нидинту-Бел?

Рука недавнего военачальника впервые за время разговора отпустила оружие. Он сжал кулаки и закусил губу. Ревность кипящим маслом обожгла его сердце, и обида, пропитанная едким соком унижения, уступила место еще более жгучей и всепоглощающей жажде мести.

– Ты прав, Гаумата, – вздохнул уязвленный сын Набонида. – Я вспылил и нагородил невесть чего. Не суди меня чересчур строго. Скажи лучше, что я должен делать.

Валтасар обвел печальным взглядом тесный круг своих ближних советников. Место, где обычно восседал его сводный брат, пустовало, и от того ровный строй напоминал оскаленную пасть с выпавшим зубом. Царь невольно мотнул головой, чтобы отогнать это неуместное сходство.

– Всем вам, конечно же, известно, – заговорил он, – что Вавилон, согласно договору, должен выставить свое войско на подмогу нашему союзнику – царю персов Киру. Мы получили небольшую отсрочку, которая позволила нам собрать нужные силы. Однако наступает время начать поход…

– Наступает время, – невольно повторил за царем Даниил, искоса бросая взгляд на косматого скифа, как обычно в таких случаях, громоздившегося за спиной государя.