Колесо судьбы - Даниэла Стил

— Его отец — один из богатейших людей в Соединенных Штатах. Даже Артур Дарнинг нищий в сравнении с ним. — «Артур Дарнинг! — невесело подумала Тана. — Единственное мерило всему».

— Ну и что?

— Ты представляешь себе, какая жизнь у тебя может быть с ним?

Тану охватила грусть — за мать и за самое себя. Джин не понимает главного в жизни и, вероятно, не понимала никогда. При всем том она сумела дать дочери многое, и Тана чувствовала себя обязанной ей. Однако в дни каникул девушка редко виделась с матерью. Не признаваясь ей в этом, она почти каждый день встречалась с Гарри. Ее страшно разозлили сказанные Джин слова: «Ты хоть понимаешь, кто он такой?» Как будто Тане есть до этого дело! Интересно, сколько вокруг него людей, которые подходят к нему с такой меркой? Наверное, это очень противно, когда тебя оценивают по твоей громкой фамилии.

Один раз она осторожно спросила Гарри об этом, когда они отправились на пикник.

— Тебе это не претит, Гарри? Тебя не раздражают те люди, которые ищут знакомства с тобой только потому, что ты Уинслоу? — Ей казалось это ужасным, а он лишь пожал плечами. Они лежали на траве в Общественном парке, и он грыз яблоко.

— Так уж устроены люди, Тэн. Когда они видят сильных мира сего, это приводит их в восторженное состояние. Я уже насмотрелся на окружение моего отца.

— Они его не раздражают? Гарри глядел на нее с улыбкой.

— Не думаю, чтобы его это трогало: он слишком бесчувственный. Я вообще сомневаюсь, что он может испытывать эмоции.

Тана уставилась на него в немом изумлении.

— Неужели он в самом деле такой, каким ты его представляешь?

— Такой. Даже еще хуже.

— Тогда почему ты другой? Он рассмеялся.

— Наверное, мне просто повезло. А может, я унаследовал гены матери.

— Ты все еще помнишь ее? — Она спросила об этом впервые; Гарри посмотрел куда-то мимо нее.

— Иногда… очень смутно… Я не уверен, Тэн. — Он повернулся к ней. — Когда я был ребенком, я делал вид перед сверстниками, приходившими поиграть со мной, что она жива — ушла в магазин или еще куда-нибудь. Но они каждый раз меня разоблачали. Начинали спрашивать у родителей, и те им открывали глаза. Меня считали чокнутым, но я не сдавался. Мне так хотелось быть как все, хотя бы на несколько часов, и я начинал говорить, что она куда-то вышла… или поднялась наверх, в свою комнату. — В его глазах заблестели слезы, и он посмотрел на нее почти сердито. — Такая глупость — тосковать по матери, которую никогда не знал!..

Тана отозвалась на его печаль всем сердцем.

— На твоем месте я поступила бы точно так же, — мягко произнесла она.

Он промолчал, взор его блуждал где-то далеко. Но позднее, когда они гуляли по парку и говорили совсем о другом: о Фримене Блейке, о Шарон, о занятиях Таны в «Грин-Хиллз», Гарри вдруг взял ее за руку и неожиданно сказал:

— Спасибо тебе за те слова.

Она сразу поняла, какие слова он имеет в виду. С самой первой их встречи между ними установилось полное взаимопонимание.

— Не за что. — Она сжала его руку, и они продолжили свой путь.

Тана не переставала дивиться, почему ей так легко с ним. Он не имел обыкновения на нее давить и больше не спрашивал, почему у нее нет парня. Он принимал ее такой, как есть, и она была признательна ему за это и за многое другое: за его веселость и юмор, постоянно заставлявшие ее смеяться. И кроме того, было так чудесно знать, что рядом есть человек, разделяющий твои мысли, твои взгляды на жизнь. В нем, точно в резонаторе, находило отклик все, что было у нее на душе. Это его качество она оценила сполна по возвращении в «Грин-Хиллз».

Когда они вновь повстречались с Шарон, ей показалось, что подругу будто подменили. От прежней умеренности политических взглядов не осталось и следа — она вдруг стала такой же неистовой, как и ее мать. Тана не верила своим ушам. Наконец она не выдержала и закричала на Шарон:

— Ради всего святого, Шар! Я тебя не узнаю! За эти два дня после твоего возвращения наша комната превратилась в политическое ристалище. Прекрати митинговать, подружка, и скажи мне наконец, что произошло.

Шарон вдруг села и уставила глаза в одну точку; из них градом покатились слезы. Она наклонила голову, плечи ее затряслись от сдерживаемых рыданий. Тана не знала, что и подумать. Ясно было одно: с ее подругой случилось нечто ужасное. Она обняла Шарон и начала ее утешать. Прошло не менее получаса, прежде чем девушка смогла заговорить. Тана слушала, и сердце ее разрывалось от жалости.

— Они убили Дика… в Страстную субботу… они убили его, Тэн!.. Ему было пятнадцать лет… они его повесили. — Тане чуть не сделалось плохо. Этого не может быть! Такого еще не бывало с теми людьми, кого она знала, — ни с черными, ни с кем другим. Однако она видела по лицу Шарон, что это правда. Вечером того дня ей позвонил Гарри, и она со слезами рассказала ему об этом.

— О боже! Я что-то такое слышал в университете. Говорили, что убит сын видного негра, но я не врубился… Так это был брат Шарон, еще совсем мальчик…

— Да. — На сердце у Таны лежала свинцовая тяжесть. Когда через несколько дней позвонила Джин, она сразу уловила ее настроение.

— Что случилось, солнышко? Ты поссорилась с Гарри? — Мать теперь избрала новую тактику, делая вид, что у дочери с ним роман. Она надеялась навести Тану на эту мысль, но та нетерпеливо ее оборвала:

— Умер брат моей подруги по комнате.

— Какая страшная потеря! — ужаснулась Джин. — Несчастный случай?

Тана помолчала, обдумывая, что ей можно ответить: «Нет, мам, его повесили… Ты знаешь, он был черный». Вместо этого она сказала:

— Вроде того. — Собственно говоря, смерть всегда несчастный случай. Разве ее кто-нибудь ждет?

— Передай ей мои соболезнования. Это та самая подруга, у которой ты гостила в День Благодарения?

— Да. — Голос Таны звучал еле слышно.

— Какой ужас!

Тана была не в состоянии продолжать этот разговор.

— Мне надо идти, мам.

— Позвони мне через несколько дней.

— Постараюсь. — Она нажала на рычаг и повесила трубку. Ей ни с кем не хотелось говорить, однако с Шарон они снова проговорили допоздна.

Жизнь подруги теперь кардинально изменилась. Она даже вошла в контакт с местным темнокожим священником и начала помогать ему организовывать акции ненасильственного протеста в выходные дни, оставшиеся до наступления лета.

— Ты уверена, что тебе надо это делать, Шар? Та сердито на нее посмотрела.

— А разве у меня есть выбор? Я этого не думаю. — Теперь ее душа была охвачена гневом, который нельзя сдержать; в ее крови полыхал пожар, который не могла затушить никакая любовь. Убили мальчика, с которым она вместе росла. — Дик был такой живчик, как веретено. — Она улыбнулась сквозь слезы. Подруги лежали в темноте и разговаривали. — Он был очень похож на маму, и вот…