Девственница - Розалин Майлз

Вбегали и выбегали забрызганные грязью гонцы, за боковыми столиками трудилась над воззваниями целая армия клерков и писцов под руководством — кого бы вы думали? — моего старого друга Сесила. С ним был и Вильям Томас, клерк Тайного совета при Эдуарде. Мария взяла бразды правления — что это означает для меня?

Все повернулись в мою сторону; я чуть не разрыдалась с перепуга. Упала на колени, мысленно твердя молитвы, постаралась загнать страх внутрь. Однако маленькая моргающая фигурка, выступившая из толпы высоких плечистых лордов, была выше мщения, почти что выше радости. Она взяла меня за обе руки и осыпала поцелуями вперемежку со слезами. От волнения она не могла даже говорить.

— О, сестра, Господь милостив! — произнесла она наконец дрожащим голосом, поднимая меня с колен.

Я едва узнала то хилое, затравленное существо, которое в последний раз видела при дворе. Сейчас, скинув по меньшей мере десяток лет, она сияла, как солнце после дождя. А в окружении лордов, хлопочущих клерков, гонцов, слуг, солдат и оруженосцев, в алом бархате и рубинах, она выглядела настоящей королевой, коей, собственно, и была. Я плакала вместе с ней, а потом с трудом вымолвила:

— Как Ваше Величество избежали вражеских рук? Как вам удалось спастись?

— С Божьей помощью, — хрипло отвечала она, — или с помощью этого доброго человека!

Она сухо улыбнулась и бросила косой взгляд на оконную нишу, где сидел, углубясь в свои бумаги и как будто ничего не замечая, Сесил.

— Когда герцог Нортемберленд послал за мной, некий доброжелатель посоветовал мне не ехать ко двору. А когда герцог прибыл в Норфолк с солдатами, меня там уже не было!

— Благодарение Богу!

— Да, сестра! — Кротовые глаза Марии горели искренней страстью. — Это знак, что Он хранит меня для великих дел, чтобы я спасла эту страну и вернула ее в лоно матери-церкви!

Спасла эту страну? У меня больше не было сомнений.

— А герцог? Что сталось с ним? Мариино лицо опечалилось.

— Бедняга! Когда он захотел взять меня под стражу, все обернулось против него. Армия его разбежалась, а сам он укрылся в Кембридже.

— Не жалейте его, ваша милость! — вмешался прямолинейный лорд Бедфорд, сам старый вояка. — Он своими руками приготовил свою погибель — иначе она была бы вашей!

Мария кивнула и судорожно перекрестилась.

— А сыновья герцога? — Мой голос сорвался.

— Поддержали отца в его измене, — вставил лорд Пембрук, — и сейчас они вместе с ним в Тауэре.

О, мой Робин… Я заставила себя думать о другом — это звездный час Марии, ничто не должно его омрачить.

— А леди Джейн?

Мария вздохнула, поднося ко рту стиснутые руки. Пембрук хрипло хохотнул:

— Это девятидневное чудо, эта леди решила, что ее место на троне, и всего лишь пересекло Тауэрский луг, мадам, — из Белой башни в уздилише изменников. Она приехала туда для коронации — как только свершится правосудие, ей не на чем станет носить корону!

Стиснутые руки Марии напряглись, она испустила вздох. За ее спиной граф Шрусбери наградил лорда Пембрука сердитым взглядом, в котором ясно говорилось: «Полегче! Не торопи Ее Величество с решением!»

Мария подняла голову и нарушила неловкое молчание своей лучезарной улыбкой:

— С Божьей помощью и ее искренним раскаянием мы еще можем ее спасти! Когда грешник приходит к истинному покаянию, на небесах радость, и ангелы плачут!

Я огляделась, но все собравшиеся прятали от меня глаза.

На следующий день мы двинулись к Лондону, и мне было отведено почетное место сразу за королевой. К семи пополудни, тихим, прохладным августовским вечером мы въехали в Олдгейтские ворота. Никогда прежде не видела я подобного! Улицы были застланы коврами, убраны цветами, флагами и лентами, дети плясали под громкие выкрики толпы, хористы распевали гимны, колокола звонили. Мария и улыбалась и плакала. «Благодарю вас! Благодарение Богу! Благодарите Его и молитесь Ему, добрые люди!»

Однако моя сестра не зря носила фамилию Тюдор, она понимала, как важно показать, что Бог на стороне Тюдоров! Когда мы подъезжали к Тауэру, из его врат показалась процессия — даже издали по ручным кандалам, лохмотьям и голодным, затравленным глазам можно было угадать узников. Скованные вместе, они упали перед нами в грязь.

Одно лицо в заднем ряду, старое, скорбное, привлекло мое внимание — да! — это был герцог Норфолк, отец моей первой загубленной любви, моего лорда, моего Серрея, избежавший плахи, где сложил голову его сын, чтобы все царствование моего брата протомиться в Тауэре, — кто бы выпустил такого упорного паписта? Теперь, когда на престол взошла Ее Католическое Величество королева Мария, Фортуна вновь вознесла его вверх!

Перед ним стояла странная пара: старая рыдающая женщина с бледным морщинистым лицом, рядом — улыбающийся белолицый юноша, высокий, стройный и прекрасный, как ангел. Даже не будь у него ярких золотисто-рыжих кудрей и длинных ног, как у всех Плантагенетов, я бы все равно узнала его. Со смешанным чувством радости и вины я смотрела на последних отпрысков Белой Розы: это были Эдвард Кортни и его мать, которых мой отец за принадлежность к королевскому роду пятнадцать лет назад бросил в тюрьму, где они и прожили все это время, погребенные заживо и всеми забытые.

Мария звенящим голосом приказала:

— Освободите их!

Потирая запястья, узники с трудом поднялись с колен. Иные трясли головами, словно не веря в свое освобождение. Теперь я заметила еще одно лицо, забытое с детства, — злобное, как у коршуна, грубое, смуглое, с всклокоченной бородой, однако с женскими презрительными, мягкими алыми губами… враг моих детских лет, ненавистный епископ Гардинер, еще один тайный католик, смятенный яростной силой Эдуардова протестантизма.

— Ваше Преосвященство епископ Винчестерский!

Он выступил вперед, сверкая невыразительными глазками.

— Ваше Величество, вы принесли мне Божье избавленье!

Марию переполняла радость, и неудивительно, если вспомнить, как она его обожала.

— Однако не легкую жизнь, сэр! Ибо я назначаю вас своим лордом-канцлером.

Он поклонился, но без удивления, — Мария знала, что делает. Она огляделась и обвела рукою бывших узников:

— Мы приглашаем вас на сегодняшний пир — пир благодарения и радости! Следуйте за нами!

Едва мы тронулись, она придержала поводья и обратилась ко мне.

— А за ужином, сестрица, — прошептала она, — приглядитесь-ка к молодому Кортни — что вы о нем о думаете, если честно?

Что я о нем думаю? Что я могу о нем думать? Лишь один человек занимал мои мысли, покуда конские копыта стучали по брусчатке Тауэра, где нам предстояло дожидаться коронации. Считанные ярды отделяли меня от Робина, который томился в башне Бошамп вместе с четырьмя братьями, один из которых — девятидневный король Гилдфорд, муж Джейн и, подобно ей, пешка в руках своего отца — обречен на верную смерть. Но Робин? Может ли он рассчитывать на снисхождение? Я понимала, что не узнаю ответа, пока длится ликование — что может нарушить Мариино неземное счастье, ее неописуемое блаженство?