Хитросплетения (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак

— Ты, безусловно, опять начнешь… Ну, не сразу же… Несмотря ни на что, ты осторожен. Но всегда кончают тем, что опять принимаются.

Наступила ночь. Остался лишь голос да поскрипывание стула.

— Ты понимаешь, зачем я здесь… Чтобы увести тебя… Не в тюрьму, конечно. В приют. Там за тобой будут ухаживать. Тобой займутся. Ты будешь под защитой, и никогда больше никто не заговорит с тобой о сарае.

Мерю заплакал. Это было выше его сил, он старался не производить никакого звука. Но в своей затуманенной голове он без труда находил воспоминания о доме в Банё. Нет, это невозможно. Душ, удары, смирительная рубашка, рычание за перегородкой… Нет, он больше этого не вынесет. Безусловно, инспектор прав. Быть правым — его работа. Но только не приют.

— Иди, — тихо сказал инспектор. — Иди собираться… Жду тебя!

Он помог Мерю встать, красноречиво сжал ему плечо, как бы желая ободрить его.

Мерю вошел в узкую комнату, служившую ему кухней, и Божар подошел к окну. Он прикурил сигарету, продолжая рассеянно наблюдать за пустой улицей, где свет из бистро падал в виде прямоугольника, перечеркнутого силуэтами. Позади него от шагов Мерю поскрипывали половины. Инспектор не торопился. Он подождет столько, сколько потребуется. Однако он чувствовал небольшую испарину между лопатками, а дым обжигал ему язык. Когда, падая, стул сильно ударил по паркету, он не смог сдержаться и не сжать несколько раз кулаки, потом он короткими движениями промокнул рот своим скомканным носовым платком. Но он не сдвинулся с места, продолжая разглядывать на тротуаре неопределенные тени.

Чуть позже он на цыпочках пересек комнату, толкнул дверь в кухню и остановился со шляпой в руке.

Что-то черное и бесформенное, подобно силуэтам, мельком увиденным на улице, раскачивалось между столом и ржавой железной печкой. Инспектор покачал головой. Общественность утихомирится. Дело закрыто. Грязное дело. Он покрыл голову и вышел.

По бульвару Божар шел короткими шагами. Он был скорее доволен собой. Общественное мнение желало виновного. Любой ценой! Теперь виновный имеется. Расследование завершено. Но…

Инспектор вновь увидел себя в комнате. Слишком сильный, слишком самоуверенный. «Ты опять начнешь!.. Всегда кончают тем, что опять принимаются!» Он поискал в кармане сигарету, смял пустую пачку, разорвал пальцами бумагу. Он отдал бы все, что угодно, чтобы выкурить одну сигарету.

Снова прозвенел колокол, и бульвар наполнился радостными криками. Божар шагал быстрее, еще быстрее, с напряженным затылком, борясь с собой изо всех сил, чтобы не обернуться…

Уроки закончились.

…и прочие…

Умная женщина

Я не грешу пересказами своих воспоминаний на страницах газет, но один раз, как говорится, не грех. И потом история, о которой я вам расскажу, настолько любопытна! Самая доподлинная, безусловно!

Вот уже год, как я ушел в отставку и, чтобы заполнить время, занимался частными расследованиями… Да, я снял офис позади здания Оперы… Это, собственно говоря, нельзя назвать агентством… Почетный комиссар уголовного розыска не имеет возможности создать свою собственную полицию. Скорее это походило на службу взаимопомощи. Я принимал людей, попавших в беду, выслушивал их — и зачастую этого хватало для их спасения, — давал им советы, по-своему принимал участие. Я сам, в силу своих скромных возможностей, занимался «хирургией» души. Мне случалось добиваться чудесных результатов. Судите сами!

Однажды, во вторник утром, в мою дверь позвонила Элиан Оберте. У меня перед глазами была карточка:

«ОБЕРТЕ Элиан, 26 лет, авеню Клебер, 44, Париж-16. Без определенных занятий. Замужем четыре года.

ОБЕРТЕ Жан-Клод, 32 года, инженер, окончил Высшую центральную школу. Профессия: директор конторы по судовым двигателям. Адрес офиса: авеню Монтень, 14-бис, Париж-8».

Но чего не отразилось в карточке, так это обаяния Элиан Оберте. Я старикан в преклонном возрасте, да к тому же еще и холостяк. За время моей профессиональной деятельности перед моим взором проходили по большей части всякие бродяжки да девки, нежели светские женщины. Не знаю, играла ли весна в то утро какую-нибудь роль, но, признаюсь, потерял голову. Я не способен рассказать вам, как она была одета. Вспоминаю, что в чем-то голубом, подобранном к цвету ее глаз. Женщина-цветок. И улыбалась она мило, немного смущаясь. Я упрекал себя за то, что от меня пахло прокуренной трубкой, что носил я потертый костюм и принимал ее среди картотек, что не мог предложить ей даже приличной сигареты.

Я выглядел бедняком перед феей, но в данном случае фея нуждалась в бедняке, и я поклялся во что бы то ни стало исполнить ее просьбу. Она поискала в своей сумочке и вынула письма, которые протянула мне.

— Прочитайте это, — сказала она.

И я прочитал:

«С некоторых пор ваш муж много разъезжает. Уверены ли вы, что это связано с делами?

Вы ошибаетесь, полагая, что вы самая красивая. Есть мужчины, для которых красоты не достаточно.

Над вами смеются. Что я и делаю».

Все анонимные письма похожи друг на друга. До конца я не дошел. Я все это и так знал наизусть. Грязь и еще более того — глупость.

— Что вы об этом думаете? — спросила она.

Будучи осторожным, я наблюдал за ней. Она вовсе не выглядела отчаявшейся. Обычно женщины, которые получают подобного рода корреспонденцию, взволнованны, обеспокоены. Многие всхлипывают.

— Он обманывает меня, не так ли?

Она задала вопрос с некоторым игривым любопытством, подобно тому как современная мамаша спрашивает своего взрослого сына, есть ли у него любовница. Меня это несколько сбило с толку. Каждый листок отпечатан на пишущей машинке на самой обыкновенной бумаге. В этом отношении никакой зацепки.

— Хочу вывести вас из неловкого положения, мсье комиссар, — продолжила она. — Своего мужа я больше не люблю. Мы поженились опрометчиво… Знаете, что это такое… Встречаются на берегу моря… Танцуют, флиртуют. Прекрасная погода. Солнечные ванны — это опасно! Весь этот свет льется вам в сердце и рождает легкую влюбленность. Но после нескольких месяцев замечаешь, что вкусы совершенно разные, и начинаешь задумываться обо всех этих годах, которые придется тянуть вместе. Заметьте, я не могу пожаловаться на Жан-Клода. Он очень щедрый и вообще… Но если у него связь, я хотела бы знать об этом. Я приму меры. Мне будет легко получить выгодный для меня развод.

Моя очаровательная Элиан, она разочаровывала меня. Такая красивая, такая элегантная, тонко надушенная, и с такой холодностью взвешивала все «за» и «против», как какой-нибудь законник. Я даже задал себе вопрос: не исходили ли эти письма от нее? Мне уже встречался подобный случай.

— У вас есть фотография мсье Оберте?

Она тотчас же положила одну на мой письменный стол. Она все предусмотрела. Я увидел насмешливого мужчину, а вовсе не заумного типа, сильного в математике, слегка близорукого. Квадратные плечи игрока в регби; наверняка эдакий любитель пастушек. Я сделался уступчивее, по-родительски мягче.

— Уважаемая мадам, не следует преувеличивать. У вашего мужа есть, наверное, враги…

Она перебила меня, и на этот раз я отметил в ее голосе какую-то дрожь от волнения или от раздражения.

— Не оправдывайте его, мсье комиссар… Это правда, в течение месяца Жан-Клод много ездит… У него изменилось настроение. Он озабочен… И потом, есть еще и другие красноречивые признаки.

Она покраснела, нервно открыла и закрыла свою сумочку.

— Очень хорошо, — сказал я. — Какой обычно распорядок дня у мсье Оберте?

— Так вот, отправляется он утром где-то в половине девятого, всегда пешком. В полдень выходит из офиса. Приходит в два часа дня и возвращается довольно поздно, часов в восемь или позже. Часто обедает в городе вместе с клиентами. Например, сегодня утром он сказал мне, что в полдень не придет… И надел галстук, которого я не видела, впрочем, довольно вульгарный.

Время от времени моя очаровательная Элиан выпускала свои коготки. И, не без удовольствия, я отмечал этот признак ревности.

— Значит, я установлю за ним слежку, — решил я. — И буду держать вас в курсе.

— Зайду завтра утром, — сказала она. — Ваша расторопность хорошо известна. Уверена, что у вас будут уже какие-нибудь результаты!

Я поднял руку в знак протеста. Лесть раздражает меня, но ее комплименты были мне приятны. Жан-Клоду надо быть слепцом, идиотом, безумцем, чтобы игнорировать такую женщину! Я даже не посмел заговорить о задатке.

— Мне кажется, принято что-то платить, — добавила она.

— О! Допустим… сто франков, и не будем больше об этом, уважаемая мадам.

Внутренне я клял себя на чем свет стоит. Хорош же я был! Я небрежно скинул купюру и письма в ящик своего письменного стола и с совершенно непривычной живостью пошел открывать дверь. Уходя, она послала мне очаровательную улыбку. Я подождал, пока приедет лифт. Она издали продолжала подбадривать меня короткими, исполненными грациозности кивками головы. Наконец, махнув напоследок своей затянутой в перчатку рукой, она исчезла.