Блуждающий Неф - Саша Суздаль

Ничего не случилось. Зрители не поняли, пока по второму хлопку Орвик спокойно поднялся и, подойдя к Занзиру, опустил на землю стрелу, которую он держал во рту. Зрители бешено аплодировали, а вместе с ними и Кристлин – оказывается, Орвик жив и только притворялся мёртвым.

Дальнейшие выступления артистов Кристлин смотрел рассеяно – он снова трясся от страха перед выполнением их с Грохо Момом номером. Только когда объявили выступление «самого известного и знаменитого мага всех стран Монсдорфа» он выглянул за занавес, посмотреть, что за номер покажет его отчим.

Вначале Монсдорф вышел на середину площадки, поднял руки вверх и замер. Все ждали, что произойдёт – но Монсдорф стоял и ничего не делал. Зрители зароптали, и начали посмеиваться, но скоро смешки прекратились – день неожиданно померк. Неизвестно откуда взявшиеся тучи собрались над поляной, прикрыв её от солнца. Монсдорф хищно засмеялся во весь голос и махнул рукой – из тучи ударили несколько молний прямо перед ним, так, что зелёная трава мгновенно вспыхнула.

Зрители ахнули и отшатнулись. Монсдорф взмахнул рукой и с неба медленно посыпались множество искрящихся шаров, которые своим призрачным, мёртвым светом играли на лицах замерших зрителей. Шары с шипением таяли, и в воздухе запахло, как перед грозой.

Монсдорф снова взмахнул руками и с неба на землю потянулись радужные полосы, которые, складываясь широкими складками, не достигая земли, вспыхивали искрами и рассыпались.

Зрители зачарованно подняли головы и с восхищением смотрели на светопреставление, забыв об аплодисментах. И тут с неба на них посыпался снег, доселе не виданный в этих местах, сразу же тающий на руках, на лицах и на зелёной траве. Запоздало хлопнули первые ладошки, потом вторые и шквал аплодисментов огласил окрестности, долетая до центра городка и дальше.

Наместник короля в городе, который находился дома, так как разные представления он не любил, услышав шум, подумал, что напрасно он дал разрешение этим артистам, и как бы о его промахе не дошло до короля Ладэоэрна.

— Братья волшебники Кристлин и Грохо Мом! – объявил, улыбаясь, Занзир после того, как стихли аплодисменты Монсдорфу. Кристлин застыл за занавесом.

— Идём! — толкнул его сзади Грохо Мом. Они вышли к зрителям и поклонились. Зрители, ещё не отошедшие от предыдущего выступления, увидев зелёного человечка и мальчика, восторженно захлопали. Кристлин и Грохо Мом поклонились ещё. По зрителям пронёсся смех, и они захлопали ещё громче. Братья Мом поклонились ещё. Зрители заплакали и разразились овациями.

Кристлин и Грохо Мом согнулись ещё. «Начинайте» — зашипели сзади и Грохо Мом поднял свою ручку. Зрители чуть-чуть затихли.

— Здесь имеются добровольцы? — спросил он своим тонким голоском. Зрители ответили смехом.

— Имеются, — сказал лепёшник Бромс, подталкивая своего друга колбасника Несчана, сидящего рядом, со своей женой Ровашин и детьми.

— Папа идёт, — захлопали дети, а жена Ровашин от удовольствия порозовела. Несчан не посмел их разочаровывать и поднялся во весь свой громадный рост. Он потопал к волшебникам и стал возле них. Зрители катались от смеха – более комичной компании, и представить нельзя – огромный Несчан, по пояс ему Кристлин и малютка Грохо Мом. Грохо Мом вручил Несчану поднос и стал позади Кристлина. «Давай!"— подтолкнул он его.

— Хочу обед! – взмахнул волшебной палочкой Кристлин, и на подносе возникло стандартное меню: кольцо колбаски, две лепёшки и кувшин с молоком. Зрители воодушевлённо захлопали.

— Кто хочет, попробовать, может получить кусочек, — сообщил Грохо Мом и добавил, — взамен чего-нибудь своего.

Они пошли вдоль зрителей, Несчан нёс поднос, Грохо Мом наделял счастливцев кусочками колбасы и лепёшки, а Кристлин, с застывшей улыбкой на лице, плёлся сзади. На поднос сыпались селты, печения, яства и фрукты на которые Грохо Мом смотрел с вожделением.

— А это что у вас, молоко? — спросил молочник Тулий, показывая на горшок. Он бросил несколько селт, взял горшок и сказал окружающим:

— Попробую волшебного молока, чем оно лучше моего, — и, весело подмигнув Несчану, приложился к крынке.

— По вкусу, как моё, — довольно сообщил он, вытирая рот и, рассматривая горшок, добавил, — и горшок, как мой, — весело сказал он, — только у меня на дне моя метка.

Он заглянул на дно горшка.

— Такая, как здесь, — сообщил он и, в недоумении, остановился, рассматривая метку.

— Это мой горшок!!! – заорал он. – Так вот кто крадёт мои горшки с молоком!

Несчан, по внутреннему зову, машинально взял кусочек колбаски, понюхал её, откусил.

— Это моя колбаса, — сказал он лепёшнику Бромсу, с интересом наблюдавшему за манипуляциями Несчана. Бромс попробовал лепёшку. Грохо Мом забрал у жующего Несчана поднос и пошёл к занавесу. Бромс, ещё не прожевав, но узнав свою лепёшку, жутко закричал: — Воры!!!

Его крик поддержали Несчан и молочник, которые бросились за Грохо Момом, несмотря на то, что побелевший Кристлин стоял рядом. Грохо Мом засеменил зелёными ножками, но его тотчас догнали, и Несчан схватил его за шкирку.

— Стоять!!! – рявкнул Монсдорф, со страшным лицом появляясь из-за занавеса.

***

Тягучий белый туман сковывал тело, затормаживая любое движение, превращая попытку двинуть пальцем руки в героическое усилие. Глаза оставались открытыми, но в белой пелене перед собой, Онти ничего не видела, кроме неясной тёмной тени впереди, которая настойчиво и необратимо тянула её к себе. Онти крикнула, но голос затих у неё внутри, луной отразившись в её ушах.

На мгновение ей показалось, что кто-то сзади её зовёт, и она попыталась повернуть голову, но сила, что сковывала её, сопротивляясь её движению, ещё сильнее потянула Онти вперёд. Тёмная тень впереди клубилась и сгущалась, превращаясь в подобие серого зловещего лица, которое оскалилось хищной улыбки зверя.

— Онти! – услышала она за собой и на её плечо легла рука. Она не видела, кто её окликнул, но подсознание ясно и чётко подсказывало, что это рука Хабэлуана и никого другого. Она попыталась остановиться и повернуться к нему, но серая, тёмная тень впереди завыла ужасным животным голосом и потянула её ещё настойчивее. 

Рука Хабэлуана не отпускала её плечо, но как будто раскалилась и обжигала её сквозь одежду. Онти почувствовала острую, непереносимую боль, и закричала, но снова не услышала свой голос. Вдруг что-то изменились. Онти почувствовала, как тугие узы, что крепко её держали, на мгновение ослабли и отпустили её, но спохватились и с остервенением затянулись ещё потуже, так, что она не могла вздохнуть.