Английский с улыбкой. Брет Гарт, Стивен Ликок. Дефективный детектив / Bret Harte, Stephen Leacock - Стивен Ликок

“The can-opener!” he shrieked, “just Heaven, the can-opener.” He fell prostrate.

Meantime, with trembling hands, I opened the box of bottles. It contained lager beer bottles, each with a patent tin top. One by one I took them out. There were fifty-two in all. As I withdrew the last one and saw the empty box before me, I shroke out – “The thing! the thing! oh, merciful Heaven! The thing you open them with!”

I fell prostrate upon the Captain (и я упал ничком на капитана).

We awoke to find ourselves still a mere speck upon the ocean (мы очнулись и обнаружили, что /являемся/ по-прежнему всего лишь пятнышком в океане; to awake – проснуться, пробудиться). We felt even smaller than before (мы почувствовали себя даже еще меньше, чем прежде; to feel).

Over us was the burnished copper sky of the tropics (над нами было /блестящее, будто/ полированная медь, небо тропиков). The heavy, leaden sea lapped the sides of the raft (море тяжелыми /волнами/ лениво билось о края плота; leaden – свинцовый; медлительный; to lap – лакать; плескаться /о волнах/). All about us was a litter of corn beef cans and lager beer bottles (повсюду вокруг нас валялись банки с солониной и бутылки со светлым пивом; litter – подстилка из соломы; разбросанные вещи, беспорядок; corn/ed/ beef – отварная солонина). Our sufferings in the ensuing days were indescribable (наши страдания в последующие дни были неописуемы).

I fell prostrate upon the Captain.

We awoke to find ourselves still a mere speck upon the ocean. We felt even smaller than before.

Over us was the burnished copper sky of the tropics. The heavy, leaden sea lapped the sides of the raft. All about us was a litter of corn beef cans and lager beer bottles. Our sufferings in the ensuing days were indescribable.

We beat and thumped at the cans with our fists (мы били и лупили по банкам кулаками; to thump – наносить тяжелый удар). Even at the risk of spoiling the tins for ever (даже рискуя совсем: «навсегда» испортить банки) we hammered them fiercely against the raft (мы яростно колотили ими о плот; to hammer – бить молотом; колотить, дубасить). We stamped on them, bit at them and swore at them (мы топтали их, кусали и ругали /на чем свет стоит/; to stamp – ставить клеймо, печать; топать, давить; to bite; to swear – клясться; богохульствовать, сквернословить). We pulled and clawed at the bottles with our hands (/пробки/ из бутылок мы тянули руками, выцарапывали ногтями; to claw – рвать когтями, царапать), and chipped and knocked them against the cans (били и стучали их /горлышками/ по банкам; to chip – откалывать, отламывать; отбивать края /посуды/), regardless even of breaking the glass and ruining the bottles (не взирая даже на то, что /можем/ разбить стекло и испортить бутылки; regardless – не обращая внимания ни на что; to ruin – рушиться; губить, портить).

It was futile (/все/ это было понапрасну).

We beat and thumped at the cans with our fists. Even at the risk of spoiling the tins for ever we hammered them fiercely against the raft. We stamped on them, bit at them and swore at them. We pulled and clawed at the bottles with our hands, and chipped and knocked them against the cans, regardless even of breaking the glass and ruining the bottles.

It was futile.

Then day after day we sat in moody silence, gnawed with hunger (изо дня в день сидели мы в угрюмом молчании, терзаемые голодом; to gnaw – грызть, глодать; беспокоить, терзать), with nothing to read, nothing to smoke, and practically nothing to talk about (нечего было читать, нечего курить и не о чем разговаривать).

On the tenth day the Captain broke silence (на десятый день капитан нарушил молчание).

“Get ready the lots, Blowhard,” he said (готовьте /соломинки/, Трепло, /потянем/ жребий, – сказал он; lot – условный предмет /соломинка, спичка/, вынимаемый наудачу из нескольких других при каком-л. споре). “It’s got to come to that (все идет к тому: «это вынуждено идти к тому»).”

“Yes,” I answered drearily, “we’re getting thinner every day (да, – сказал я мрачно, – с каждым днем мы тощаем все больше: «мы становимся худее каждый день»).”

Then, with the awful prospect of cannibalism before us, we drew lots (перед нами /маячила/ жуткая перспектива каннибализма, и мы /принялись/ тянуть жребий).

Then day after day we sat in moody silence, gnawed with hunger, with nothing to read, nothing to smoke, and practically nothing to talk about.

On the tenth day the Captain broke silence.

“Get ready the lots, Blowhard,” he said. “It’s got to come to that.”

“Yes,” I answered drearily, “we’re getting thinner every day.”

Then, with the awful prospect of cannibalism before us, we drew lots.

I prepared the lots and held them to the Captain (я приготовил = взял в руку соломинки и протянул их капитану; to hold – держать). He drew the longer one (он вытащил ту, что длиннее).

“Which does that mean,” he asked, trembling between hope and despair (что это значит? – спросил он, мечась между надеждой и отчаянием; to tremble – дрожать, трястись /от холода, страха/). “Do I win (я выиграл)?”

“No, Bilge,” I said sadly, “you lose (нет, Днище, – сказал я, – вы проиграли).”

But I mustn’t dwell on the days that followed (но я не должен = не стану подробно описывать последующие дни; to dwell – находиться, пребывать; подробно останавливаться /на чем-л./) – the long quiet days of lazy dreaming on the raft (долгие спокойные дни, /проведенные/ на плоту в ленивом полусне; to dream – видеть сон), during which I slowly built up my strength, which had been shattered by privation (в течение которых я медленно восстанавливал свои силы, подорванные лишениями; to build up – укреплять здоровье, накапливать силы).

I prepared the lots and held them to the Captain. He drew the longer one.

“Which does that mean,” he asked, trembling between hope and despair.

“Do I win?”

“No, Bilge,” I said sadly, “you lose.”

But I mustn’t dwell on the days that followed – the long quiet days of lazy dreaming on the raft, during which I slowly built up my strength, which had been shattered by privation.

They were days, dear reader, of deep and quiet peace (то были дни, дорогой читатель, глубокого и умиротворенного покоя; peace – мир, отсутствие войны; спокойствие, покой), and yet I cannot recall them without shedding a tear (и все же я не могу вспоминать о них, не пролив слезы) for the brave man who made them what they were (по тому храбрецу: «храброму человеку», которого нужно за них благодарить: «который сделал их такими, какими они были»).

It was on the fifth day after that I was awakened from a sound sleep (на пятый день я пробудился от крепкого сна; sound – здоровый, благополучный; крепкий /о сне, здоровье/) by the bumping of the raft against the shore (потому что плот бился о берег). I had eaten perhaps overheartily (вероятно /накануне/ я поел слишком уж от души; to eat; over– /прист./ – чрезмерно, слишком; heartily – сердечно; очень, сильно /эмоц. – усил./), and had not observed the vicinity of land (и не заметил, что приближаюсь к земле; vicinity – соседство, близость).

They were days, dear reader, of deep and quiet peace, and yet I cannot recall them without shedding a tear for the brave man who made them what they were.

It was on the fifth day after that I was awakened from a sound sleep by the bumping of the raft against the shore. I had eaten perhaps overheartily, and had not observed the vicinity of land.

Before me was an island, the circular shape of which, with its low, sandy shore (передо мной лежал остров, круглая форма которого, с его низким песчаным берегом), recalled at once its identity (позволила мне тут же узнать его; to recall – вызывать обратно, отзывать; воскрешать /в памяти/; identity – тождественность, идентичность).

“The treasure island,” I cried (остров сокровищ! – закричал я), “at last I am rewarded for all my heroism (наконец-то я вознагражден за весь свой героизм).”

In a fever of haste I rushed to the centre of the island (в лихорадочном возбуждении я со всех ног бросился к центру острова; fever – жар, лихорадка; нервное возбуждение; haste – поспешность, торопливость). What was the sight that confronted me (что же мне предстояло увидеть: «на какое зрелище я натолкнулся»; to confront – смотреть в лицо /опасности, смерти и т. п./, противостоять; столкнуться, встретиться лицом к лицу)? A great hollow scooped in the sand (огромная яма, выкопанная в песке; hollow – полость, пустое пространство; выемка, яма), an empty dress-suit case lying beside it (лежащий рядом с нею пустой чемодан для вечерней одежды), and on a ship’s plank driven deep into the sand, the legend, “Saucy Sally, October, 1867 (и воткнутая в песок корабельная доска с надписью «Дерзкая Салли, октябрь 1867 года»; to drive into – вгонять, всаживать; legend – легенда, предание; надпись /на монете, гравюре и т. п./).”

Before me was an island, the circular shape of which, with its low, sandy shore, recalled at once its identity.

“The treasure island,” I cried, “at last I am rewarded for all my heroism.”

In a fever of haste I rushed to the centre of the island. What was the sight that confronted me? A great hollow scooped in the sand, an empty dress-suit case lying beside it, and on a ship’s plank driven deep into the sand, the legend, “Saucy Sally, October, 1867.”

So! the miscreants had made good the vessel, headed it for the island (значит, негодяи починили судно, взяли курс на остров; to make good – исправлять; to head – возглавлять; направляться, держать курс) of whose existence they must have learned from the chart (о существовании которого они, должно быть, узнали из карты; to learn – учиться, получать знания; узнавать) we so carelessly left upon the cabin table (которую мы так неосторожно оставили в каюте на столе), and had plundered poor Bilge and me of our well-earned treasure (и лишили беднягу Днище и меня вполне заслуженного нами клада; to plunder – разграблять, разорять /на войне/; воровать, грабить)!