Абсолют в моём сердце - Виктория Валентиновна Мальцева

class="p1">– Вот урод! – восклицает брат, едва Эштон скрылся в раздвижных дверях, ведущих в гаражи. – На пять косарей облегчил мои карманы сегодня!

– На сколько? – выдавливаю, только бы не выглядеть слишком подозрительно, только бы не вызвать вопросы, которые хуже Голгофы.

– Пять штук, сестра! Пять грёбаных штук за каких-то два часа!

Я молчу, потому что о подобных способностях Эштона и не подозревала.

– Может он карты пометил?!– брат не согласен признать поражение в умственном состязании.

– Вряд ли… – сообщаю рассеянно, – просто слишком сообразительный. Чересчур…

Эштон… Теперь сомнений не осталось – между нами ничего нет. Как и не было.

Глава 14. Первый срыв

Мы с моей родной сестрой Лурдес совершенно не похожи, и не только потому, что между нами четыре года разницы в возрасте, у нас разные биологические отцы, национальности, цвет волос и глаз, мы – диаметрально противоположные личности, зеркальное отражение друг друга в противолежащих плоскостях. Мне шестнадцать, и меня ни разу не целовал мальчик, Лурдес двенадцать, и она преуспела в этом вопросе так, что уже сбилась со счёта. Я не люблю компании и с трудом нахожу общий язык с людьми, у Лурдес же практически все выходные расписаны по минутам, и даже по ночам её не бывает дома – очередной sleepover (ночёвка) у очередной двухсоттысячной подружки. Мы разные, но мы сёстры и большую часть времени ладим и проводим вместе.

Алекс полулежит на гостевом диване с планшетом в руках, пытается делать в нём свою работу, но сидящая рядом Лурдес не прекращает свои трели – явно что-то выбивает. Я бы предположила, что вымаливает прощение за очередную свою выходку, но слишком уж она настойчива: тут явно присутствует особенный интерес.

– И волосы у меня дебильные! Достал уже этот баран на голове! – ещё немного и выдавит настоящую слезу.

– Нормальные у тебя волосы, Лу! Не говори глупостей! – не выдерживает отец.

Алекс терпеть не может, когда мы недооцениваем себя или критикуем, причём это касается не только внешности.

– У Соньки вон нормальные, прямые, их можно заплетать и укладывать, как захочешь, а у меня только этот баран идиотский!

– Лурдес! – отец уже нервничает. – Не нагнетай! Скажи прямо, чего ты хочешь?!

– Чтобы меня любили, а ты только Соньку свою любишь!

– Тааак… Чувствую, мне придётся сильно потратиться. Но ты же знаешь, без маминого одобрения ничего не выйдет! – отвечает отец, посмеиваясь.

– Ты Соньке вечно твердишь, что она самая красивая, а я что?! А я, по-твоему, страшная, да?

Это уже удар ниже пояса, даже отец не ожидал подобного выпада. Отрывает от планшета глаза, смотрит поверх очков на Лурдес, внимательно изучая её. Похоже, она всё-таки развела его – он уже не так уверен в том, что его родная дочь упражняется в искусстве манипуляции. Его лицо выражает озабоченную серьёзность:

– Ну что ты, доченька?! Что ты такое говоришь? Как ты вообще можешь такие вещи думать и произносить вслух? Конечно, я люблю вас всех троих и все вы красивы, каждая по-своему. У каждой из вас свой характер, темперамент, взгляды на определённые вещи… Но все вы – мои дочери! И для меня всегда будете оставаться самыми лучшими из лучших!

Лурдес мгновенно меняется в лице, словно её застали врасплох:

– Пап… Лёшка делает вечеринку в своём доме. Я сильно хочу с ними!

Отец некоторое время молчит, затем со вздохом разочарования поправляет очки и снова погружается в свою работу.

– Пап! – моя сестра не привыкла отступать, если ей что-нибудь нужно, клещами выдерет, но не сдастся.

– Ты мала, дочь, для таких развлечений!

– Лёшка – мой брат, у него дома будет полно народу, почему я, его сестра, не могу пойти?!

– Потому что он и его друзья взрослые, и у них будут взрослые развлечения.

– Вот я и присмотрю за ним, чтобы не был уж слишком взрослым!

– Боюсь, за ним уже бессмысленно присматривать, – не сдаётся отец.

– А если Сонька пойдёт?

– А она пойдёт?

Сестра резко разворачивается, гордо тряхнув своей потрясающей гривой:

–Сонь! Ты идёшь к Лёхе на вечеринку?

– Меня не звали, – отзываюсь.

– Так сама позовись!

Да, это моя сестра Лурдес, знакомьтесь. Для неё непреодолимых преград нет, как и неразрешимых проблем, вопросов, на которые не было бы ответов. Главное, нет таких её желаний, которые бы, так или иначе, не удовлетворялись. Почти нет.

– Гордость не позволяет! – отвечаю, но уже предчувствую своё поражение.

Хватка моей сестры – не та хватка, от которой можно отделаться.

– Соняш! Сестрёнка моя любимая! Ты же знаешь ведь, что я тебя из всех больше всех люблю и уважаю! – тёмно-карие глаза сестры смотрят в мои с мольбой, находясь уже в десяти жалких сантиметрах от моего лица.

– Сочувствую тебе, Сонь! – смеясь, подтрунивает над нами отец.

– Что? Больше отца с матерью?

– Ну не передёргивай, они из другой Лиги, там – другие законы. Я имела в виду выбирая между тобой и Аннабель, например…

– Лурдес! – одёргивает отец.

– А что, Лурдес?! Ты сам-то, кого больше всех любишь?

– Всех он любит одинаково! – это уже мама. – И точка! Сколько уже можно мусолить эту тему, Лурдес?! Вот чего тебе не хватает?

– Вечеринки! Папа сказал, что я могу пойти, только если Сонька пойдёт!

– Ну, я такого не говорил… – отец пытается откреститься под натиском маминого осуждающего взгляда.

– Во-первых, не Сонька, а Соня, во-вторых, что ещё за вечеринка?

– У Алёшеньки, мам! В его чудесном домике на озере! Там такая крутизна будет! Он Скейтера пригласил, понимаешь? Ты хоть можешь понять, что за тусня там намечается?!

– Лурдес! – мама включает профессора математики. – Что ещё за Скейтер?

– Это диджей такой, он сейчас в моде, на пике своего полёта, я думаю, – отвечает ей отец. – Кислоту творит парень, я бы не сказал, что гениально… но для молодёжи пойдёт, – заключил.

– И что? Вы обе хотите идти?

Лурдес складывает ладошки на груди и умоляюще смотрит в мои глаза. Я вспоминаю, как не так давно сестра искренне утешала мою рыдающую по неразделённой любви душу, и отвечаю:

– Да.

– Хорошо, идите. Скажу Лёше, чтобы присмотрел за вами.

Лурдес уносится, подозреваю, хвастать подругам о том, как будет в субботу тусить с взрослыми. Надо сказать, моя сестра выглядит не на тринадцать лет, ей на вид не менее пятнадцати, а если накрасится и джинсы свои напялит с высокой талией, так и все шестнадцать. Отец знает, о чём печётся, и эти мысли можно с лёгкостью прочесть в его глазах, когда он смотрит, как сестра наряжается в школу, на вечеринку, к друзьям.

Сижу