Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне чуть ли не на второй день пришлось уехать от Евг. Эм.: он себя показал уже тогда. Помню скандал: он требовал, чтобы О. М. ходил в писательскую столовую и приносил обед для всей семьи: ты тут ничего не делаешь… А прислуге и так много работы… Второй скандал был, когда он услышал стихи про «вырванный с мясом звонок» — это указывало на его квартиру — у него был вырван звонок. Он говорил, что Таня и он нормальные советские люди и этой мерзости потерпеть не могут. После этих скандалов я ушла к сестре — в ее каморку за кухней, а через два-три дня, получив ответ Тихонова, мы завязали корзины и уехали.
Пышная встреча, о которой пишет Анна Андреевна, произошла значительно позже, когда мы приехали с Лавутом из Москвы. Тогда мы жили в «Европейской», и самый факт разрешенных Москвой вечеров успокоил ленинградцев. Кстати, тогда (январь 31) Евгений Эмильевич работал в Литфонде и организовал писательскую столовую. Мы туда ходили обедать — был уже голод. О. М. обратил внимание, что все ленинградские писатели подбегали к нему и спрашивали, где его брат (от него зависели какие-то литфондовские подачки) и никто им самим не интересовался. Кажется, единственный человек, который к нему подошел и по-человечески с ним разговаривал, был Шостакович, тоже пристроившийся при этой столовой. В Москве такого ощущения отщепенства никогда не было. Мы как-то ходили по улицам с Анной Андреевной и весело регистрировали знакомых, которые нас обходят и ни ее, ни О. М. не узнают. А ведь это был 31 год.
Первая московская группа стихов состоит из волчьего цикла, нескольких «дразнилок» («Ангел-Мэри», «Александр Герцевич» и «Я пью за военные астры») и стихов о концерте. Порядок в этих стихах еще не окончательно установлен: надо ли перебивать «волчий цикл» «дразнилками», как расположить «Нет, не спрятаться мне…», «Волк», «Ночь на дворе» и «Колют ресницы». Это окончательно решено не было и часто порядок этих стихов менялся. Здесь та трудность расположения стихов внутри цикла, о которой я писала: они пишутся все вместе, и неизвестно, как располагать стихи — по их возникновению или по дате их окончания. К тому же не у всех стихов этого цикла есть точные даты, потому что куча бумаг пропала.
Стихи эти О. М. писал, живя в Старосадском у своего брата Шуры, в комнате, где находилось четверо — он, Шура с женой Лелей и их крошечный сын Шурик. Ночью он в темноте, боясь к утру забыть стихи, записывал их на крошечных бумажках. Часть этих бумажек все же сохранилась — в них масса вариантов (это они лежали в кастрюле). Утром он приходил ко мне — к моему брату — и я записывала ночные стихи. Особенно долго жил «волк», и вокруг него становились остальные стихи — об этом я писала.
«После полуночи».Это, так сказать, экспозиция — описание обстановки, в которой он живет: «запрещенная тишь». «Серебристая мышь» — это реминисценция «жизни мышья беготня», а кроме того он откуда-то взял, что мышь (белая) — символизирует время. Уж не в статье ли Волошина? Нечто в этом роде есть у индусов, но знал ли он об этом? Скорее всего что-то слышал.
Место этого стихотворения сомнений не вызывает.
Сохранился автограф — карандашная ночная запись (красный карандаш) без даты. И в «ватиканском списке».
«Шерри-бренди…»Написано во время попойки в «300-музее». Если грубо раскрыть: Елена — это «нежные европеянки», «ангел-Мэри» — я. (Пир во время чумы, а чума ощущалась полным ходом…) Сохранились беловики моей рукой. «Шерри-бренди» в смысле «чепуха» — старая шутка, еще из Финляндии, где жил с Каблуковым.
«Волк»Варианты, дальнейшие ходы и новые стихи возникали из последней строфы «Волка». Черновики прочтены И. М. Семенко. Частично они есть в моей машинописной рукописи — с ошибкой: «заката пишУ». Впрочем, это не совсем ошибка — с закатом что-то было.
В последней строфе появляются «ресницы» («Колют ресницы») и слеза, «неправда» — «и неправдой искривлен мой рот»), «и лежать мне в сосновом гробу», «шестипалая неправда», «черешня московских торцов» и др…
Об этом «деревянном цикле» я писала. «Дворцы и морцы» — а не торцы, как прочла И.С. Точных, дат нет.
Про «Волка» О. М. говорил, что это вроде романса, и пробовал ввести «поющего» («кто-то властный поет», и «и услышав тот голос»).
Моя запись в машинописной (поздней) тетради:[10]
1
Не табачною кровью газета плюет,Не костяшкою дева стучит —Человеческий жаркий, искривленный ротНегодует и «нет» говорит.
(исправлено по И.С.)2
….. шли труда чернецы,Как шкодливые дети вперед —Голубые песцы и дворцы и морцы —Лишь один кто-то властный поет.
(попытка вспомнить 17-ый год)3
Золотилась черешня московских торцовИ пыхтел грузовик у воротИ по улицам шел на дворцы и морцыСамопишущий черный народ
(то же — реминисценции 17 года)4
Но услышав тот голос пойду в топорыДа и сам за него доскажу…
(заслышав — поправка И. С.)5
Замолчи! Ни о чем, никогда никомуТам в пожарище время поет.
(поправка И. С.)6
Замолчи! Я не верю уже ничему —Я такой же как ты пешеход,Но меня возвращает к стыду моемуТвой грозящий искривленный рот.
(«Реплика» «певцу»)7
Уведи меня в ночь, где течет ЕнисейИ слеза на ресницах как лед,Потому что не волк я по крови своейИ во мне человек не умрет.
(прочтено И С. — важно для понимания всего цикла)Когда я записываю стихи, мне мешает моя память. О. М. часто сам разно читал свои стихи — в чтении появлялись варианты. Они нередко запечатлевались в памяти. Но не всегда известно, какой вариант бы взял О. М., если б делал сам свою книгу. Такие случаи я стараюсь зарегистрировать.
8
Уведи меня в ночь, где течет Енисей,Отними и гордыню и труд —Потому что не волк я по крови своейИ за мною другие придут…
В одной из моих тетрадей это было: очень характерно для О. М. (гордыня, труд, другие придут).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография - Ральф Дутли - Биографии и Мемуары
- Записки блокадного человека - Лидия Яковлевна Гинзбург - Биографии и Мемуары / О войне
- Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые - Вячеслав Пальман - Биографии и Мемуары
- На островах ГУЛАГа. Воспоминания заключенной - Евгения Федорова - Биографии и Мемуары
- Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта - Елена Ивановна Майорова - Биографии и Мемуары
- Фридрих Ницше в зеркале его творчества - Лу Андреас-Саломе - Биографии и Мемуары
- Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути» - Ю. Барабанщиков - Биографии и Мемуары
- Камчатские экспедиции - Витус Беринг - Биографии и Мемуары
- Камчатские экспедиции - Витус Беринг - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары