Вперёд в прошлое - Аркадий Арканов

Мужчина. Дорогой Сережа! Посылаю тебе это звуковое письмо с тайной надеждой, что ты примешь его за джазовую пластинку, поставишь на проигрыватель и, таким образом, выслушаешь все, что твой отец, твой «фазер» тщетно пытался тебе высказать на протяжении последнего времени... Знаю, как ты не любишь нравоучения и душеспасительные беседы, постараюсь, чтобы это мероприятие не отняло у тебя много времени и было максимально приятно. (Тихо играет.) Это вариации на темы твоего любимого Оскара Питерсона... Узнал, конечно?.. Не думай, что я сошел с ума или мне нечего делать в выходной. Просто эта пластинка – единственная возможность пообщаться с тобой и наладить контакт... Я ухожу на работу, когда ты еще спишь. Ты приходишь домой, когда я уже сплю... или еще сплю... Кстати, когда возвращаешься ночью, пожалуйста, смело включай свет, а не пытайся пройти нашу с мамой комнату на ощупь... Уж лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! И не чисть подолгу зубы в ванной – все равно я не догадываюсь, что ты куришь... (Играет.)

Сережа, ты уже в десятом классе, и вполне понятно, что мы с мамой обеспокоены твоим будущим... Кем ты хочешь стать? Последний раз по этому вопросу ты высказался, когда тебе было четыре года: «Хочу быть мороженщиком!» Сейчас тебе шестнадцать. Ты по-прежнему хочешь быть мороженщиком или выбрал что-нибудь более интересное?.. Поделись! Может, я тебе что-то подскажу. В тебе есть качества многих великих людей... Например, ты уже играешь в карты, как Достоевский, любишь кофе, как Эйнштейн, носишь прическу, как Софья Ковалевская... Пора кому-то отдать предпочтение... Ты – равносторонний треугольник: у тебя по литературе тройка, по физике тройка, по математике тройка... Пойми, Сережа, у тебя всего одна пятерка, да и ту сегодня утром ты взял из моего пиджака... (Играет.) Я тебя ни в чем не обвиняю. Я знаю – ты отдашь, когда вырастешь... (Играет.) Дейв Брубек. «Тэйк файв»...

Недавно стоял в магазине за абрикосами. Ты ведь любишь пирожки с абрикосами... Но дело не в этом. Там я встретил Люсю. Спросил, почему она к нам больше не заходит. Сказала – «некогда»... По тому, как сказала, понял – «незачем»... Перед Люсей та же история случилась с Тамарой... Теперь к нам приходит Наташа, я против нее ничего не имею, она хорошая девочка... И вообще, шестнадцать лет – это романтика, поиск. Я все понимаю... «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку...» (Неожиданно взрывается.) Но тогда перестань пугать маму, что ты решил жениться, как только вы напишете контрольную по алгебре! Я знаю, что ты мне скажешь в ответ: статистика, двадцатый век, ранние браки... Мол, в Африке женятся в пятнадцать лет... Так они там живут до сорока – им некогда... Я сам женился в девятнадцать... Хорошо, что потом выяснилось, что я по-настоящему люблю твою мать... А то б ты меня видел... Телониус Монк. «Соната»... (Играет.)

Батарейки для транзистора будут в понедельник... Те австрийские лыжные ботинки мы с мамой решили тебе купить. Но пятьдесят рублей на джинсы не дам, даже если б они у меня были!.. Я с тобой не спорю, это модно, практично, это настоящие ковбойские штаны, но поверь, что любой уважающий себя ковбой не станет покупать джинсы за пятьдесят рублей! Он пристрелит спекулянта!.. Я же ношу дешевые джинсы... И то только потому, что ты из них уже вырос... Сережа, ты считаешь себя взрослым, так соизмеряй же свои потребности с нашими возможностями... Я не стану тебе пересказывать прописные истины, что ваше поколение живет лучше, чем наше поколение, хотя это именно так и есть... Что мы в ваши годы... то-се... пятое-десятое... ютились в бараках, а вы сейчас... то-се... пятое-десятое... живете в отдельных квартирах... В конце концов, все закономерно – для того мы и ютились в бараках, чтобы вы жили в отдельных квартирах с ванными, с лоджиями, с кухнями, с кафелем... Чтобы ты с рожденья привык к этим удобствам, считал их нормальными, чтобы ты мог, входя в туалет, забыть поднять крышку сиденья, потому что все равно мать вытрет... Эррол Гарнер. «Французская куколка»... (Играет.)

Конечно, я не Эмиль Гилельс... Я преподаю в районной музыкальной школе, хотя в детстве мне угрожали, что я стану великим музыкантом... Может, таланта не хватило, может, судьба так сложилась, а может, виноват этот палец, который я сломал, когда ремонтировал твою коляску... При этом я не считаю себя неудачником. У меня любимая работа, прекрасная жена, здоровый сын. И потом, у меня богатая перспектива – твое будущее! Понимаешь, как известно, жизнь дается человеку один раз, а не удается сплошь да рядом... Если она тебе не удастся, Сережа, мне будет очень плохо, даже если меня уже не будет... Вот, собственно, и все, что ты должен был выслушать, если, конечно, давно не снял пластинку... Иначе кому я все это говорил?.. Рахманинов... «Ноктюрн»... И, пожалуйста, Сережа, не роняй пепел на пол... (Играет ноктюрн, встает, уходит.)

* * *

Спектакль не сходил со сцены в течение десяти последующих лет. А мы с Гришей полетели в разные стороны, оттолкнувшись от нашей творческой дружбы, как от стартовой площадки. Спустя много лет благодаря великому Юрию Никулину мы снова оказались за одним творческим столом. Но это уже было совсем иное творчество, освещенное телевизионным экраном. Я имею в виду «Клуб «Белый попугай». Но до «Белого попугая» еще предстояло долететь...

Подводя итог нашему тринадцатилетнему сотрудничеству, я думаю – а что мы оставили людям? Безусловно, все, что было написано для эстрады, ушло, растворилось во времени. Это закономерно. Любое произведение, цепляющееся за конкретные приметы того или иного периода, умирает по мере возникновения новых реалий. Убийственно смешные монологи, пародии, репризы, куплеты, исполнявшиеся тридцать-сорок лет назад по закону «утром в газете, вечером в куплете», у сегодняшнего поколения вызовут недоумение. Надолго или навсегда остаются только такие произведения, в основе которых лежит понятие «человек». Ведь подлость, предательство, жестокость, идиотизм свойственны любому историческому периоду. Но это в основном относится к литературе, драматургии, живописи, музыке. А эстрада по своей сути сиюминутна, хотя любима во все времена... Да, пьесы наши еще помнят. Убежден, что, если какой-нибудь современный режиссер захочет их реанимировать, адаптировав к сегодняшним дням, они будут пользоваться успехом... А из эстрады что от нас, как говорится, ушло в народ? Пожалуй, расхожая фраза – «рояль в кустах»... Но и это приятно... Еще, правда, продолжает звучать и сегодня одна песенка... Счастливые обстоятельства привели к ее написанию.

В 1964 году мы с Гришей приехали в Тбилиси, чтобы придумать программу для Государственного эстрадного оркестра Грузии «Рэро». Руководил оркестром прекрасный композитор и человек Константин Певзнер. Музыканты и солисты в оркестре были совершенно потрясающие. Константин Певзнер представил нам очаровательную девочку Ирму Сохадзе. В восемь лет Ирма абсолютно по-взрослому исполняла известные джазовые произведения. В ее репертуаре были блюзы, которые пела великая Элла Фицджеральд. И трудно было поверить, что эта девчушка может петь на чистейшем английском языке сложные джазовые стандарты, импровизируя так, что позавидовала бы любая взрослая джазовая певица. Пела Ирма и грузинские песни. Осенью того же года предстояли гастроли оркестра в Москве – в саду «Эрмитаж», и Котик (так все друзья называли Константина Певзнера) попросил нас сочинить детскую песенку, чтобы Ирма исполнила ее на русском языке. Я не помню, как возник в наших головах этот «оранжевый» образ, но в течение трех дней слова песни были готовы, и Котик написал изумительную музыку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});