Дело № 113 - Эмиль Габорио

ужасно они стучат своими саблями?

– Тогда пусть Гастон бежит через огород!

Старик протянул Гастону мешок с драгоценностями, который Гастон положил перед этим на стол, и раскрыл ему свои объятия.

– Подойди ко мне, мой сын, – сказал он, стараясь придать голосу твердость, – подойди, я хочу благословить тебя.

Гастон медлил.

– Подойди же, – настаивал маркиз. – Я хочу обнять тебя в последний раз. Спасайся, Гастон, спасай свое честное имя, а затем… знай, что я тебя люблю. Возьми же эти драгоценности…

И целую минуту отец и сын, взволнованные, стояли, крепко обнявшись друг с другом.

Но шум у калитки становился слышнее.

– Беги! – сказал Кламеран.

И, сняв со стены два пистолета, он протянул их сыну и, отвернувшись, прошептал:

– Не попадайся живым, Гастон…

Гастон бросился в свою комнату, зажег свечу и поставил ее на окне, чтобы дать этим сигнал своей подруге. Он стал поджидать от нее ответа.

– Поскорее, граф! – обратился к нему Сен-Жан, не понимавший того, что он делает. – Ради бога, бегите скорее! Иначе вы погибнете…

Гастон бегом пустился с лестницы. Выбежав на огород и перепрыгивая с борозды на борозду, он скоро оставил за собой значительное пространство еще плохо распаханной и унавоженной каштановым перегноем земли.

Он так отлично знал все эти места, что не сомневался в успехе побега. Он знал, что сейчас же за каштанами начнутся поля, заросшие бурьяном, и вспомнил, что между ними была проложена длинная, глубокая канава.

Ему пришла мысль, что если он спрыгнет в эту канаву, то его не найдут, и что по ней он может незаметно пробежать далеко, тогда как его будут тем временем разыскивать в кустах.

Но он позабыл о том, что река поднялась. Подбежав к канаве, он увидал, что она была полна водою.

Разочарованный, но не сбитый с толку, он остановился и вдруг недалеко сбоку увидал перед собою трех всадников.

Это были жандармы.

При виде их он понял, что возвращаться назад значило бы попасть к ним в руки.

Он знал, что справа от него, невдалеке, был маленький лесок, но между ним и этим леском уже стучали копыта лошадей и его могли бы поймать и здесь. С левой же стороны от него протекала река, вздувшаяся от половодья. Рона пенилась, клокотала, с страшным шумом катя свои мутные воды.

Что оставалось делать?

Для него был только один исход, правда ненадежный, отчаянный, ужасный, но все же возможный, – это броситься в реку.

И он побежал к ней со всех ног, держа перед собою заряженные пистолеты и стараясь достигнуть мыса, на три добрых аршина возвышавшегося над Роной.

– Сдавайтесь! – закричал ему жандармский бригадир.

Гастон не ответил. Он знал, что в эту минуту по ту сторону реки бродит его Валентина, поджидая его и молясь.

– Во второй раз говорю вам: сдавайтесь! – закричал бригадир.

Несчастный не слышал его.

Голос могучего, ревевшего потока заглушил его.

Затем он перекрестился, протянул руки вперед и вниз головою бросился в Рону.

Его перевернуло, закружило и понесло по течению.

Ужас и сожаление, более чем злоба, заставили всех жандармов вскрикнуть.

– Погиб! – сказал один из них. – Кончено! С Роной шутки плохи. Завтра в Арле придется разыскивать его труп.

– Баста! – промолвил и бригадир. – Не суд присяжных, так Рона. Не все ли равно?

Глава XIII

Валентина знала, что в этот вечер Гастон отправится в Тараскон, перейдет там через железный мост, ведущий из Тараскона в Бокер, и, как было условлено накануне, в одиннадцать часов ожидала его на этой стороне.

Но незадолго до назначенного часа, бросив случайно взгляд на замок Кламеран, она увидела там мелькание огней, чего раньше никогда не случалось.

Предчувствие чего-то страшного сразу овладело ею, и сердце у нее похолодело.

Какой-то тайный голос помимо ее воли настойчиво шептал ей, что в замке Кламеран случилось что-то страшное и особенное.

И ее беспокойство возрастало все более и более, пока наконец в окне у Гастона не засветился дорогой для нее сигнал, указывавший на то, что ее друг выходит к Роне.

Она не верила своим глазам, готова была ошибаться в своих чувствах и только тогда, когда сигнал этот повторился три раза, ответила на него сама.

А затем, полуживая, не чувствуя под собою ног и придерживаясь за стену, она сошла в парк и направилась к реке.

Господи!.. Кажется, никогда еще Рона так не бесновалась, как теперь. Возможно ли, чтобы Гастон ее переплыл? Едва ли… значит, действительно произошло нечто ужасное.

Она упала на колени и стала молиться.

И каждый предмет, который появлялся перед нею в темноте на поверхности реки, представлялся ей трупом ее Гастона.

Временами ей казалось, что она уже слышит его крик среди бушующих волн, ужасный крик утопающего, последний его протест против неумолимых, слепых стихий.

Но это не был крик Гастона.

В то самое время, когда гусары и жандармы возвращались без успеха в Кламеран, Гастон сотворил одно из тех чудес, в которое не поверил бы никто, если бы не было на то доказательств.

Он вышел из воды невредимым у самого парка Вер-бери.

И под деревьями он увидел белую тень: это его поджидала Валентина.

Он спасся!

Тотчас же, не дав себе перевести дух, он бросился к Валентине и скоро уже был около нее.

Измученная ожиданиями, несчастная Валентина лежала без чувств, и жизнь уже готова была ее оставить.

Объятия Гастона вернули ее к сознанию.

– Ты! – воскликнула она голосом, полным безграничной любви. – Это ты! Господь сжалился над нами? Он услышал мои мольбы!

– Нет, – проговорил он, – нет, Валентина, Бог безжалостен к нам.

Предчувствия не обманули ее. Она поняла это из слов Гастона.

– Что же случилось? – спросила она. – Почему ты пришел сюда вплавь, рискуя и своею жизнью, и моей? Что произошло?

– Случилось то, Валентина, что наш секрет теперь уже не наш и что наша любовь сейчас известна всем.

Она отшатнулась назад, точно пораженная громом, закрыла руками лицо и громко застонала.

– Да, это так, – сказал Гастон. – Вот что уготовило нам слепое чувство злобы между нашими семьями! Нашу благородную, святую любовь, которая представляет собою лучезарную славу для Бога и для людей, мы должны со стыдом, позорно скрывать, точно совершаем какое-то преступление. И я не мог уничтожить, стереть с лица земли всех тех подлецов, которые осмелились произнести твое святое имя! Ах, зачем, зачем я убил только двоих из этих негодяев!..

– Ты убил?… Гастон!..

Глубокое отчаяние Валентины привело его в себя.

– Да, – отвечал он, стараясь овладеть собою, – да, я дрался… Вот