Воспоминания - Великая Княгиня Мария Павловна

Однако в то время моя привязанность к России была главным образом романтического и сентиментального свойства. Я ничего не знала о ее нуждах, политических, экономических и прочих, и если порой испытывала смутное беспокойство о ситуации дома, то это было безотчетное, интуитивное чувство, которое невозможно выразить словами. Помимо того, в годы, когда я жила за границей, в России царило относительное спокойствие. Государственная Дума после немногих безуспешных попыток обрести независимость действий значительно поутихла в интересах самосохранения. С 1906 по 1911 годы правительство возглавлял Столыпин, человек проницательный, честный и энергичный, единственный политик того времени, обладавший качествами государственного деятеля. Единственным темным пятном, омрачавшим горизонт политической жизни, было присутствие при дворе монарха несколько загадочной фигуры Распутина. Ему предшествовали и другие пребывавшие в тени личности, но их правление было кратким; он же по непонятной причине продвигался вверх, и его влияние необъяснимым образом расширялось.

Бывая в России, я с каждым разом все более убеждалась, что здесь, среди возрастающего хаоса, я наконец могла бы найти свою область деятельности. И это не потому, что поездки доставляли мне удовольствие. Я приезжала как иностранная принцесса, и мне оказывали соответствующий прием. Меня влекло в Россию другое: я чувствовала, что с ней связана моя жизнь, моя судьба, что здесь, а не в Швеции, я могу найти истинное применение своим силам.

Дмитрий больше не жил в Москве. После моего замужества он переехал в Петербург и поступил в кавалерийское училище, где ему приходилось довольно тяжело, к тому же он страдал от одиночества, что сказалось на его здоровье, которое и прежде не было особенно крепким. Конечно же, с ним был генерал Лейминг, его часто приглашали император с императрицей, которые его очень любили, но общение с людьми столь далекими от реальности, вроде обитателей Царского Села, не очень то ему помогало; он оказался вне привычной среды и не имел столь необходимой для него в ту пору поддержки. Теперь в конно–гвардейском полку он вел совсем иную жизнь, которая была изнурительной для человека его возраста и хрупкого сложения. Я постоянно думала о том, как он одинок, как ему трудно. Я беспокоилась о его здоровье, но не была способна что нибудь изменить, и это тоже в значительной мере влияло на то, что мысли мои все более обращались к России.

2

Чтобы побороть свое душевное состояние, я вставала рано и весь день занималась разными делами. К осени 1910 года мы переехали в наш новый дом на Дубовом холме.

Моя дорогая Сесилия Фалькенберг, которая сопровождала меня из России в Швецию, вышла замуж и покинула меня. Мне очень недоставало ее, поскольку она всегда умела внести веселье и была со мной почти по–матерински нежна, отличалась умом и тактом. Но в выборе двух моих новых фрейлин мне очень повезло, а лейтенант Рудебек согласился оставить военную службу и стать нашим гофмейстером и постоянным домоправителем. Вчетвером мы и жили теперь на новом месте, и я часто благодарила судьбу за общество столь преданных и приятных людей.

Дубовый холм находился совсем недалеко от Стокгольма. Это была небольшая возвышенность среди зеленых лугов общественного парка, террасы, на которых были разбиты сады, спускались прямо к воде. Здесь росли прекрасные дубы, которые и дали название этому месту.

Дом был светлый и просторный, современный и удобный, самый лучший из тех, в которых я жила. В то время у меня не было вкуса, что и сказалось на его внутренней отделке, но в целом он выглядел привлекательно и скромно, а главное, меня радовало, что не надо больше жить в мрачном дворце и что теперь у меня собственный дом.

Спустя некоторое время после переезда я устроила бал, чтобы отметить свое двадцатилетие. Помню, он прошел замечательно. У меня были присланные из Ниццы цветы, дом был заполнен ими, гости уносили их охапками, когда разъезжались.

Все дни у меня были заняты. Решив покончить с бессмысленным времяпровождением, я придумывала себе дела. Некогда я увлекалась живописью, но давно забросила. Так вот зимой я поступила в художественную школу.

Школа, которую я выбрала, была лучшей в Стокгольме. Принц Евгений, младший брат короля, очень талантливый художник, единственный из семьи одобрил мое желание учиться, хотя и у других оно не встретило возражений, только лишь привело в изумление.

Каждое утро в 8. 30 я уже стояла у мольберта в группе из двадцати пяти человек в большой комнате с серыми стенами. Первые дни были для меня трудными. Сокурсники сторонились меня, отнеслись с недоверием. Но видя, как я упорно работала и отнюдь не кичилась своим положением, они стали дружелюбны и даже оказывали мне знаки внимания. Это благодаря их помощи и критике я сумела за короткое время добиться значительных успехов.

В одиннадцать у нас был перерыв, и я часто оставалась в школе, завтракая принесенными с собой бутербродами. Иногда мои соученики угощали меня молочной едой и имбирными коврижками, которые мне особенно нравились. К полудню мы снова поворачивались к своим моделям и работали до трех, когда ранние в это время года сумерки вынуждали нас вытирать кисти и закрывать этюдники.

Вернувшись домой, я быстро переодевалась и шла на занятия в школу верховой езды. Час или два я напряженно тренировалась, училась ездить на лошади без стремян и даже преодолевать так препятствия. Потом, приняв ванну и выпив чаю, я отправлялась на урок пения или играла на фортепьяно, чтобы уметь себе аккомпанировать. Вечером я обычно выполняла задания по композиции, готовясь к экзамену, который проводился в школе раз в месяц. Мне нравилось, что на них выставлялись анонимные работы и у меня был шанс победить, если я добьюсь хорошего результата.

По дороге в художественную школу я познакомилась с поистине замечательным человеком. Он был кондуктором трамвая на линии от Стокгольма до моего дома в Юргардене. Я часто ездила этим маршрутом, когда не хотела пользоваться машиной. Дорога занимала пятнадцать минут, пассажиры обычно были одними и теми же, и у меня вошло в привычку беседовать с ними. Так я и познакомилась с этим кондуктором — старым седобородым мужчиной, который работал в компании уже много лет. Я узнала, что из своего заработка он переводил деньги небольшому дому для незаконнорожденных детей, брошенных родителями. Я была потрясена великодушием этого человека и пригласила его однажды к себе домой на чашку кофе, чтобы лучше познакомиться. Я и теперь помню его в шапке и перчатках, как он спокойно и с крайним достоинством сидел у меня в гостиной.