Моя единственная надежда - Элли Блейк

Когда в тот день самолет навсегда унес Надю, Райдер, сомневаясь, как бы не откусить голову какому-нибудь несчастному строителю, поехал на юг, пока не оказался там, где не бывал уже несколько лет.

Перед ним вырисовывался большой старый дом. Он входил в список аварийных из-за опасной близости к обрыву, край которого постоянно приближался, благодаря морским ветрам, и теперь держался на месте только за счет грамотно поставленных лесов. Вокруг здания лежали стопки витражного стекла, штабеля старых досок и кучи нового кирпича, выглядывавшие из-под заляпанной краской пленки.

У Райдера зачесались руки. Ему захотелось снова ощутить в ладони обычный молоток и услышать звук, с которым гвоздь входит в дерево. Он вспомнил то лето, когда учился ремеслу, работая над восстановлением дома вроде этого, вспомнилась улыбка матери, когда она создавала свои скульптуры. Это было так… здорово. И после забытья последних дней эти воспоминания подействовали на него как лекарство.

– Райдер! – позвал знакомый голос. Он обернулся и увидел, что к нему пробирается Том Кэмпбелл.

Прошло больше десяти лет, как Райдер работал у него подсобным рабочим, чтобы самому оплачивать обучение в университете. Несмотря на то что его волосы приобрели цвет перца с солью, а лицо избороздили глубокие морщины, Том выглядел, как никогда, крепким.

– У тебя до смешного здоровый вид, – сказал Райдер, пожимая ему руку. – Что это? Морской воздух? Правильная работа? Ботокс?

– Любовь хорошей женщины.

Конечно. Мог бы и не спрашивать.

– Покажи, чем ты здесь занимаешься.

С самой довольной улыбкой Том познакомил Райдера со своим последним проектом по реставрации, которым занимался не по необходимости – он уже обеспечил себя, – а для души, возрождая к жизни былую красоту.

И пока Райдер рассматривал великолепные молдинги, оригинальный каменный очаг, проглядывавший сквозь дыру в ужасающего вида гипсокартонной плите, оклеенной обоями, он впервые ощутил себя на своем месте, чего не чувствовал уже долгое время. Этот случайный дом вызвал у Райдера прилив вдохновения, какого не вызывал ни один из построенных им небоскребов. Потому что он выбрал профессию архитектора ради этого.

Чтобы заново открывать красоту брошенных домов.

Шаг за шагом, пробиваясь сквозь нагромождение прожитых лет, Райдер докопался до покрытого пылью воспоминания о том далеком дне, когда, весь в поту, грязи и краске, он стоял на пороге осуществления своей мечты, и только жестокие слова отца заставили его отступиться и предать ее.

Только теперь, глядя на это со стороны, он понимал, что все было не так просто. Фиц постоянно разрушал его уверенность в себе, но окончательное решение отказаться Райдер принял сам. Его отец изменил ход его жизни, потому что Райдер позволил ему это сделать.

Правда была словно удар в солнечное сплетение. И как в тот далекий день, он позволил ублюдку сделать то же самое теперь.

Чувствуя, что ему не хватает воздуха, Райдер извинился и быстро вышел на улицу. И в тот же миг в залитом солнцем небе увидел его – самолет. Куда он летел? Может, в Сидней или Брисбен. А может, в Монголию, кто знает? Вероятность того, что он летит в Лас-Вегас, стремилась к нулю. И все же Райдер не отрывал от него глаз. Не мог. Пока самолет не скрылся из вида и он не сказал себе, что Надя улетела. Действительно улетела.

Он потерял ее. Черт, он уже тосковал по ней. Он старался убедить себя, что поступил правильно. Великодушно. Ведь ничто не вечно. Ни любовь. Ни старые дома, стоящие у обрыва. Ни даже небоскребы, построенные из самых прочных материалов, которые известны человеку.

Если не считать того, что он не потерял Надю, он сам дал ей уйти.

А она позволила ему дать ей уйти, потому что с ней всегда поступали именно так, и она умела только это. Только уходить.

Будь оно проклято! Райдер закрыл глаза, плотно сжав веки, как будто пытался отгородиться от света, который мог разрушить хрупкую нить, связывавшую воедино разрозненные мысли, бродившие у него в голове. Где-то там таился ответ. Другой ответ. Настоящий. Его ответ.

Что-то насчет Сэм. Его маленькая сестра наконец встала на ноги и начала жить по-своему. Благодаря Бену. Потому что любовь этого мальчика значила для нее больше, чем все предательства отца.

А потом легкие Райдера наполнились запахами краски, растворителя, дерева и штукатурной пыли, запахами мечты и оптимизма. И он понял: он любит Надю.

Он любит ее, и это чувство так глубоко, что ему не увидать дна. Как он ни старался, Райдер не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал что-то подобное. Потому что Надя не была какой-то девушкой, которую он хотел бы забыть для ее же блага. Она была его девушкой. Равной ему в своей противоположности. Его совестью и его адвокатом. Его партнером.

Райдер всегда считал, что генетически не способен на такую любовь. И время не давало ему доказательств обратного. Но правда заключалась в том, что он просто не знал этого, пока не встретил ее. Она наполнила его жизнь, помогла лучше понять себя. Она была как луч света в темноте. Его правда. Его любовь.

Райдер провел рукой по волосам. Сделал шаг вправо, шаг влево, но так и не понял, куда идти. Он лишь надеялся, что еще не слишком поздно.

Наконец его осенило, что он должен делать, и, крикнув Тому «До свидания!», он бросился к машине.

* * *

Надя прислонилась головой к окну такси и смотрела на мелькавший мимо Лас-Вегас. Большие участки пустующей земли, покрытой сухой коричневой пылью и перекати-полем, огромные моллы распродаж, часовни для проведения свадебных обрядов, большие аптечные магазины и казино.

Времена, когда она каждый день смотрела на мерцающий силуэт Вегаса, казались ей какой-то другой жизнью. Год, проведенный в Мельбурне, значил еще слишком много. Воспоминания были слишком болезненными. Люди, которых она оставила там, словно якорь, тянули ее к себе.

Но это пройдет. Знакомые места, встречи со старыми друзьями, новая жизнь сделают свое дело. Она погрузится в мир танца так глубоко, что со временем стряхнет с себя то, что осталось позади, и непроходящая боль в груди утихнет. Хотя бы немного. О, она так надеялась на это.

Такси наполнилось звуками голоса Норы Джонс.

А в голове Нади всплыли воспоминания о поездках на другой машине. О том, как мельбурнский дождь стекал по другим стеклам. О том, как она танцевала, слыша над ухом низкий голос и ощущая грудью другую горячую грудь. О строгих костюмах и блестящих туфлях. О голых ступнях, касавшихся ее ног, и сильных руках, властно обнимавших ее обнаженное тело…

– Приехали, мисс.