Резонанс Душ - Екатерина Цыганок

Она давно так хорошо себя не чувствовала: была легкой, свободной, благодарной. Но самое главное она была любимой. Неужели все прошло? А если нет? Девушка испугалась этой мысли и вздрогнула в постели.

— Опять? — спросил он обеспокоенно, надвиснув над ней. Глаза его быстро метались по ее лицу.

— Все хорошо, я все никак не могу привыкнуть к мысли, что свободна. Слишком долго…ты должен понять. Осознание того, что все кончено, пришло, но вдруг где-то внутри он все еще держит надо мной контроль, и при встрече я кинусь ему на шею. Это страшит больше всего, я не хочу тебя забывать, Глен. Ты единственное, что произошло со мной действительно хорошее, и я счастлива.

— Он не заберет тебя. Ты свободна. Главное, не думай об этом. Тем более, разве сегодня у тебя не выходной? Зачем ты завела будильник? — Не дожидаясь ответа мужчина накинулся на нее, заставив забыть о всех проблемах на некоторое время.

* * *

Завтра будет легче. С этой мыслью меня везли в закрытой бронированной машине по Столице с очередного задания. Хорошо, что водитель и сопровождающий солдат меня не видели, а то седина была бы обеспечена обоим. Да и окно для разговора с водителем было закрыто намертво. Я сидела одна, осматривая пустующие места, где должны были сидеть люди из моего отряда, но никого в живых не осталось. В свете последних происходящих со мной событий, нужно срочно переговорить с доктором…

Блин, уже весь пол в крови, надо что-то приложить к…груди, надвинуть кепку еще ниже и прикрыть нижнюю часть лица. Оторвав небольшой лоскуток ткани, и, повязав себе вокруг лица, я принялась останавливать кровотечение на груди, но ничего не помогало. Надо бы спросить, сколько еще ехать. Но, вспомнив, что не могу говорить, села обратно надев очки, иначе я не только распугаю солдат, но и всех врачей и персонал.

Мне повезло, что подвезли меня к заднему двору медицинского отдела. Открыв задние двери грузовика, доктора стали немедленно подключать меня ко всяким переносным приборам и капельницам. Один из молодых лаборантов сорвал повязку, зацепив очки, и упал в обморок, остальные хладнокровно уложили меня на каталку. Парня они вынесли следом. Через десять минут я уже сидела в лаборатории с Гордоном под светом его ламп и заботливым взглядом.

— Почему меня не отправляют на одиночные задания? — Спросила его. Уже вечерело, хотя мы не заметили, как быстро прошло время. Создатель до сих пор восстанавливал мне лицо, которое повредилось, если можно так сказать, при взрыве гранаты.

— Не знаю, Кири. И не разговаривай, я сейчас возьмусь за твою челюсть и попытаюсь поставить ее на место. Послышался трескающийся звук, затем доктор начал восстанавливать связки. С языком уже проблем не было. Пока он был занят своей работой я начала размышлять: прошло уже почти восемь месяцев, а меня так и не ставят в одиночные задания — до сих пор наблюдают. От Рикса и Изи нет никаких новостей так же. Вывод один — их больше нет в живых, хотя ходят слухи, что уже достаточно много безымянных пропали без вести. А Инструктор бездействует, по крайней мере, я не слышала также о нем никаких новостей и не видела его больше с тех пор после экзамена. Хотя он должен был отреагировать, ведь это его подопечные.

В это время доктор закончил восстанавливать кожный покров, слава богу, у меня снова появились веки, и я не преминула сразу же несколько раз моргнуть.

— Кира, не торопись. Это же тонкая работа, надо подождать, чтобы все установилось на свои места, и остыла новая кожа.

— Доктор, у меня перед лицом взорвалась граната, что может быть еще горячее? — И я начала уже облизывать губы. — Я хочу пить.

— Через пять минут. — Та-а-к, что тут у нас… — Коротко бросил он, снимая окровавленные перчатки и надевая новые. — Грудь. Здесь нужно будет попотеть, и спать ты будешь в капсуле сегодня. — Сказал он, аккуратно вырезая остатки одежды с грудной клетки. — Повезло: органы не сильно задеты, только пара осколков в легких и селезенке, сердце не тронуто и, как всегда, ребра: трех с половиной нет, и пять поломаны. Что ты делала?

— Как что, дралась. И всю волну от взрыва взяла на себя. — Уже с трубочкой во рту сказала я.

— Это я уже понял. Возвращаясь к твоему вопросу, хотел бы лишь сказать, что, скорее всего, тебя не отпускают на одиночные задания лишь потому, что они боятся, что ты уйдешь или перейдешь на сторону врага.

— А они не задумывались о том, что, когда я иду на задания с группой, я возвращаюсь, а остальные нет, м? Это был уже девятый отряд, понимаете девятый. — С нажимом на последнее слово сказала я. — И при всем при этом я возвращаюсь, а не ухожу. Остальные люди молятся, чтобы я не выполняла задания с ними, они считают меня какой-то проклятой.

— Ты не проклятая. Ты просто особенная. В тех условиях, где можешь выжить ты, простой человек не в состоянии. — Произнес в мою защиту он.

— Тогда хватит меня ставить в отряды, — схватившись забинтованной рукой за его рукав, твердо сказала я доктору, — скажите им, что я буду выполнять задания, какие они захотят и где угодно. И буду возвращаться, но не надо меня в люди, не надо, слышите?

— Хорошо, я поговорю с генералом Йозефом.

— Нет, вы поговорите со всем Советом. — Холодно взглянув на него, сказала я.

— Ты же знаешь, что это будет трудно сделать: собрать весь Совет. Должна быть веская причина.

— Веская причина? Чем вам не причина, что уже девять отрядов людей как в силовике, так и в обычной форме уничтожены? И кто же остался в живых среди них? Только я…

— Я постараюсь сделать все, что в моих силах. — С грустью в голосе ответил создатель. Затем надел повязку на лицо и прозрачные очки-маску на глаза. — А сейчас помолчи, мне нужно вытащить осколки и сделать тебе новые ребра.

Спустя некоторое время я прервала молчание:

— А где Сара? Я думала, она с вами постоянно.

— Как видишь, нет. Она молодая девушка. И да, сейчас хоть и военное время, но личную жизнь никто не отменял.

— Я думала, что она влюблена только в одного человека. — При этих словах доктор помрачнел.

— Человека ли? Нет, как мне известно, его здесь нет. Он разыскивает по всему миру своих солдат, но пока безрезультатно. Скучаешь по своим друзьям? — спросил доктор.

— Скучаю? Ну, со стороны чувствующего человека, я бы сказала именно так: да, я скучаю. Но мне не дано это испытать. — И сразу повисло молчание: ведь мы оба знали, по чьей вине я ничего не помнила о своих настоящих родителях и почему ничего не чувствую. Но я не затрагивала эту тему сразу же, как меня вывели тогда из зала Совета. Я не видела смысла. Если доктор и переживает или мучается по этому поводу, то это только на его совести.