Медведи и Я - Лесли Роберт Фрэнклин

Множество примет указывало на то, что зима предстоит поздняя, но суровая; по крайней мере, так следовало со слов местных старожилов, если верить их «надежным приметам». Ларч уверял меня, что индейцы из племени бобров обожают всяческие знамения, предвещающие грядущие события. Они с жадностью внимают легендам или рассказам о сверхъестественных явлениях, не веря в них ни одному слову. Однако трудно отмахнуться от древних поверий, особенно когда за приметами не надо далеко ходить, они встречают тебя сразу за порогом дома. Разве не впечатляющее зрелище представляет собой миграция устремляющегося к югу оленьего стада, когда вереница из пятидесяти вапити проходит перед твоими глазами по берегу озера и все они как один на ходу пережевывают жвачку! Именно так ведут себя вапити в преддверии суровых зим, по крайней мере, если верить рассказам старожилов. Несмотря на то, что вокруг солнца и луны наблюдалось гало, а на небе появлялись перисто-кучевые облака, вслед за этим не пошли дожди, и в октябре не ударили «черные морозы», а это бесспорно предвещало суровую зиму. В самом конце октября показались цикады и сверчки и среди бела дня заводили свои песни (впрочем, тут-то незадачливые музыканты и попадались на зуб медведям); это явление, по мнению талтанских шаманов, тоже было неопровержимым предвестием грядущих катаклизмов. Дятлы откладывали на зиму необычайно обильные запасы, белки отгрызали с деревьев зеленые шишки и сооружали из них трехметровые кучи. Сурки и золотые земляные белки в середине сентября уже залегли в спячку. Старожилы усматривали в этом вещее знамение. Ведь нынче рано улетели все водоплавающие, кроме качурки — не так ли? А почему, спрашивается, все лишайники, так называемая каменная плесень, так рано усохли? Отчего не трубили лоси во время осеннего гона? Как могло случиться, что в северных лесах в эту пору было тихо? Это предвещает великие бедствия, не иначе! Казалось бы, все эти наблюдения хотя бы отчасти должны были что-то значить. Но, как ни странно, записанные мною приметы (а я с увлечением собирал их и в течение ряда лет) ни разу не оправдались, ничего необычного за ними не следовало. Профессиональные метеорологи, с которыми я обсуждал народные приметы, подтверждают, растения и животные не могут предсказывать погоду — жара, холод, засуха, дожди, их длительность — по ним не узнаешь.

Первый снегопад длился целые сутки, но сразу же вслед за ним наступило потепление, и снег растаял, а сухая почва впитала воду. Затем последовал ряд теплых дней, и медведи с удовольствием резвились и катались по земле во время наших прогулок по чистому сухому пляжу и по притихшим альпийским лугам. Однажды, проделав около трех миль пути и взобравшись на ближнюю гору, я присел под скалой отдохнуть, по бокам от меня расположились Расти и Скреч. В конце октября медведи стали мало интересоваться пищей, они так разленились, что только изредка перехватывали какой-нибудь лакомый кусочек. Мы поглядывали сверху на Дасти, которая не спеша возвращалась назад, пересекая участок высокогорной тундры, поросший сфагновым мхом и черникой. Вдруг, откуда ни возьмись, появился Спуки; последовала короткая схватка. Когда мы решили пуститься в обратный путь, Дасти и ее кавалер были на четверть мили впереди нас и все время, пока мы шли, сохраняли эту дистанцию. Я никогда еще не встречал такого робкого медведя, как Спуки, он отличался не только робостью; он был добродушен, как хомяк. Меня он не подпускал к себе ближе пятнадцати метров, но, конечно, не знал, что я могу хорошенько разглядеть его в бинокль. Наблюдая, как он аккуратно ест, как нежно облизывает морду Дасти, как осторожно кладет ей на плечи свои лапы, как сам обеими лапами закрывается от ее грубоватых заигрываний, и, видя, как разительно он отличается всеми своими повадками от бесшабашной Дасти, я порой испытывал к бедняге сильную жалость.

Однажды я во всей красе увидел плоды моего воспитания. Спуки притащил на полянку возле хижины тушу козленка, чтобы угостить свою ненаглядную избранницу. Едва годовики почуяли запах сырого, свежего мяса, как вскочили и стали подбираться к Спуки, стоявшему во весь рост и держа в зубах козленка. Трое разбойников, шествуя вразвалку, с самым безразличным видом приблизились к нему на расстояние двух метров и, точно по команде, дружно прыгнули, всем своим весом в триста килограммов ударяя его прямо в грудь. Хоть он и был старше, сильнее, но они его ошеломили; Спуки разинул пасть, добыча из нее выпала, а сам он упал и покатился по склону прямо в ледяную воду Отет-Крика, дружная же семейка тем временем разделила козленка на троих.

Когда медведи разделались с козлятиной до последней косточки, Дасти подхватила ошметочек белой шкурки и отнесла его несчастному Спуки, который, дрожа от холода, вылизывал на берегу свою мокрую шкуру. Когда она приблизилась и бросила перед ним белый лоскуток, он протянул свою огромную лапу, повозил подношение по земле, а потом обернулся к Дасти и лизнул ее в лоб.

В борьбе за жизнь моя троица опиралась как в наступательных, так и в оборонительных действиях на принцип взаимопомощи. Настала поздняя осень; черника, нежные побеги травы и сочные стебли исчезли, и тогда мои медведи, благодаря своей тактике, стали весьма успешно грабить других хищников, втроем они могли заткнуть за пояс кого угодно, кроме седого гризли, с которым были приучены не связываться. Озерный край, родина моих медведей, расположенная на севере центральной части Британской Колумбии, представляла собой дикую окраину, область чрезвычайно динамичную в биологическом отношении; на первый взгляд там царило безмятежное спокойствие, но временами оно под влиянием голода нарушалось внезапными взрывами кровавого разбоя. Вашим глазам открывается прекрасное зрелище лесной просеки, озаренной лучами заходящего солнца, а рядом, незримо рыщут хищные звери с острыми клыками и могучими мускулами. Золотоискатели и трапперы, работавшие на Компанию Гудзонова Залива в начале ее существования и побывали в этом краю, были единодушны в своем мнении, которое вкратце резюмируется следующим образом: «Он не приспособлен для цивилизованной жизни!»

Однако Спуки всем своим поведением доказывал, что при всей жестокости, свойственной природе дикого Севера, здесь есть и нежность, и доброта.

Десятого ноября из Арктики надвинулись тучи с первыми зимними бурями. А спустя два дня температура упала до тридцати градусов ниже нуля, медведи забрались в конуру и впали в спячку. Сильных оттепелей в ту зиму не случилось, но и стужи такой, как в прошлом году, не было.

Снежный покров держался в среднем на два метра ниже нормы, но погода стояла ровная, и дело обошлось без стихийных бедствий. Кое-где только потрескалась кора на деревьях под действием ветра; он дул со скоростью сотни километров в час, вздымая на воздух тучи мельчайших острых льдинок; после нескольких часов такой метели с деревьев, росших на опушке леса, слезала кора и обнажался слой камбия.

За это время я перечитал все книжки, к которым в прошлом году даже не притрагивался, и каждый день занимался своим дневником, расшифровывая торопливые летние заметки и дополняя краткие деловые записи более пространными «размышлениями и выводами». Однажды в первых числах марта я выбрал солнечный день, чтобы навестить хижину Ларча и захватить оттуда десяток книг, которые не хотел брать осенью. Если погода позволяла, то делал пятимильные лыжные прогулки, чтобы не потерять форму. Медведи вели себя спокойно, продолжая спать, даже когда температура в жилище поднималась до двадцати градусов. До самого апреля они ни разу не попросились за порог.

Ларч выбрался к нам и привез новые припасы только пятнадцатого марта, он прилетел на самолете лесной авиации. Наутро гости уже улетели, так как Ларчу необходимо было срочно вернуться в Викторию. В Форт-Принс-Джордже образовалась мощная группировка, протестовавшая против создания заказника на том основании, что в связи с его созданием образуется большая площадь не подлежащих продаже государственных земель, вследствие чего уменьшится приток населения в этот и без того малозаселенный район Канадского доминиона. Ларч показался мне еще более молчаливым, нервным и беспокойным, чем в октябре. Медведи при нем так робели, точно видели перед собой незнакомого человека; такое же чувство было и у меня.