Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отец доволен тобой — мягко сказал Заболь — он доволен и тобой и мной. Ты не солгал, сказав что можешь перевозить товар. Если бы не ты — я потерял бы это место, а возможно и свою жизнь вместе с ним…
Хабиб зарделся от удовольствия — любому человеку приятна похвала.
— Он и в самом деле твой отец? — спросил он собеседника невпопад.
И по мгновенно заледеневшим глазам Заболя понял, что задавать этот вопрос совсем не стоило…
— Бебахшид, Заболь-эфенди… — испуганно сказал Хабиб — воистину, мой язык опередил мои мысли. Я прошу сменяя простить во имя Аллаха.
Заболь справился с собой.
— Ничего, Хабиб. Он мне не отец… но он мне как отец. Если бы не он… не знаю, что со мной было бы. Он дал мне смысл жизни, понимаешь? Дал, ради чего жить. А моего отца убили….
Хабиб не стал уточнять — кто именно. Могли полицейские, могли солдаты, могли моджахеды, могли щурави. В этих местах легко расстаться с жизнью.
— Прости еще раз, Заболь-эфенди. Я не знал.
— Прощаю. Отец велел передать, что теперь ты будешь получать тысячу долларов за раз. Тысячу американских долларов за раз, Хабиб, и пусть эти деньги пойдут тебе на пользу.
Тысяча долларов!
— Да хранит Аллах того, кого ты называешь отец, и тебя тоже, Заболь-эфенди. Пусть Аллах увидит вашу щедрость и вспомнит о ней на Суде.
— Это не щедрость, Хабиб. Это то, что ты зарабатываешь. Но на сей раз — тебе надо будет отвезти кое-что другое.
— Что же именно?
— Вот это.
Заболь отступи в сторону. Среди коробок с товаром была коробка с нарисованным на ней телевизором. Надпись на английском гласила
Sharp.
— Это что?
— Это телевизор. С видеомагнитофоном.
— Но как я его…
— Разве в кабине большой машины не найдется места? — пожал плечами Заболь с самым невинным видом.
Хабиб соображал. Телевизор — он и есть телевизор. Все видели, как он носит с рынка бытовую техничку и продает ее в Пешаваре кому то. Сначала это были магнитофоны. Сейчас — почему бы не телевизор?
Тысяча американских долларов. Целая тысяча, одна тысяча долларов. За один день, просто за то, что он отвезет это в Пешавар.
— Хуб аст — сказал Хабиб, думая о целой тысяче американских долларов.
Заболь хлопнул его по плечу
— Я знал, что ты меня не подведешь, друг….
— Эй, ты! Ты что такое тащишь?
Хабиб вздрогнул. Эти слова были обращены к нему, больше не к кому.
Он обернулся У решетки стоял офицер… наверное даже сержант. У него были красивые солнцезащитные очки, как у американских летчиков и американская резиновая дубинка чтобы бить людей, которые американцы сюда поставили в рамках программы военной помощи — до этого людей здесь били деревянными палками, так что ребра трещали. Сержант был незнакомым, Хабиб никак не ожидал его тут встретить. Предыдущий был довольно добродушным, от него часто попахивало спиртным. А этот, по всему видно — получает удовольствие не от спиртного, а от унижения людей.
— Я к тебе обращаюсь, сын осла! Ты что молчишь, навозный червь, когда к тебе обращаются?!
— Во имя Аллаха! — взмолился Хабиб — я купил телевизор для своей семьи, здесь они намного дешевле, эфенди!
Офицер мрачно посмотрел на него.
— Разве ты не знаешь, что здесь запретная зона, осел?! Сюда нельзя проносить такие коробки!
— Но эфенди! — жалобным голосом сказал Хабиб — как же я оставлю это здесь, когда это украдут, как только я сделаю шаг за решетку?
— Ничего, я посторожу! — расхохотался офицер.
Хабиб лихорадочно думал, что делать. Если этот офицер украдет телевизор, он не будет работать офицер решит его разобрать, чтобы понять что случилось — что он там увидит? О, Аллах, помоги…
— Господин офицер, господин офицер!
Хабиб не видел говорящего, но словно кто-то подсказал свыше, шепнул на ухо, что это — его спасение.
— А тебе что надо, сын осла?
— Я вернулся, господин офицер!
— Я вижу. Вставай на пост, сын шакала! А это кто такой по-твоему? Небось, твой дружок?
Зашумели шаги. Кто-то, от кого сильно пахло чесноком, шепнул на ухо
— Давай две!
Две тысячи рупий — обычно пускали за тысячу, а если удастся разжалобить — то и за семьсот, и даже за шестьсот, если на посту стоял твой соплеменник, или родственник. Растут цены, везде растут, забыли люди про Аллаха и лихву.
Но и он ведь получит тысячу долларов вместо пятисот.
— Помоги, друг…
Кто-то поддержал телевизор, пока Хабиб шарился по карманам. Нельзя было показать, что у тебя есть много денег, иначе отберут все. Офицер презрительно наблюдал за ними, жалкими тварями…
— Вот…
Хабиб снова подхватил коробку, снова шаги, теперь уже удаляющиеся…
— Вот… господин офицер…
— Ты знаешь, что это запрещено, несчастный? Тебя выпорют кнутом.
— …
— Смотри…
— Да хранит вас Аллах, господин офицер.
Удаляющиеся шаги
— Проходи. Быстро, чтобы никто не видел! Что ты купил!?
— Телевизор. Для семьи, отцу нравится смотреть индийские фильмы. А тут есть магнитофон, в него вставляешь кассету…
— Тогда давай еще пятьсот. И иди!
Хабиб поймал взгляд, каким солдат, содравший с него еще пятьсот рупий, проводил уходящего офицера. Во взгляде — была безмерная ненависть…
В кабине, Хабиб осторожно разместил большую коробку за спиной, там где есть спальное место. Дороги здесь такие опасные, а машины такие старые, что многие водители ездят с келинаром — напарником. Этот лодырь, пока он не нужен, дрыхнет как раз сзади, на полке. Но Хабиб был молодым, сильным, и пока ездил один. Так что место там было…
Когда колонна выворачивала на большую, загруженную транспортом Лаяри — коротко взревывала полицейская сирена, требуя от водителей освободить дорогу — Хабиб протянул руку и опустил до половины стекло со стороны пассажира. Так было плохо, потому что было очень пыльно, и в кабину набивалась пыль — но Заболь сказал, что надо делать именно так. И Хабиб сделал так — потому что Заболь еще ни разу не подводил его, ни разу не предавал.
— Едут!
Водитель Мерседеса приник к биноклю.
— Едут… — подтвердил и он
Сидевший на заднем сидении старик, которого нельзя было бы отличить от афганца, если бы не голубые от природы глаза, которые приходилось прятать под изменяющими цвет глаз линзами — никак не отреагировал. Он знал, что половина провалов начинается с суеты.
Грузная колонна тяжелых, груженых до верха грузовиков в облаках пыли выползала на двадцать пятую дорогу. Метались сполохи от полицейских мигалок, полицейский громкоговоритель что-то резко и отрывисто кричал, требуя освободить дорогу. Следом за полицейской машиной шла машина, битком набитая солдатами. Это была американская машина. переданная Пакистану в порядке оказания военной помощи.
Колонна тронулась в путь — и казалось, не было силы, чтобы остановить ее. Грузовик за грузовиком проходили перед взором наблюдателей, в облаках сизого дыма из дизельных двигателей, смешанного с соленой прибрежной пылью.
В каждом грузовике — смерть. В каждом грузовике — продолжение войны там на севере. В каждом грузовике — мины, ракеты, автоматы, взрывчатка, патроны, медикаменты, обмундирование. Все это поступит моджахедам, все это будет убивать и советских солдат, и афганцев, которые выбрали для себя другой путь — путь от гнета помещиков к справедливости. Каждая такая машина, если она дойдет до цели — это смерть советских солдат, простых пацанов с Рязани, Алма-Аты и Кишинева, которые приехали — нет, многих не заставили, многие и сами вызывались добровольцами — в Афганистан, чтобы помочь его народу. Разве это справедливо, что их убьют?
А разве справедливо то, что Пакистан, воюющее государство, наносит удары по нашим солдатам — но мы не можем и на сантиметр зайти на пакистанскую территорию? Разве для того, чтобы вести войну — нужно ее объявить.
— Дай!
Молодой помощник безропотно протянул трубу. Старик захотел посмотреть сам…
Он смотрел — и видел ту же самую трехлучевую звезду на радиаторах, что и сорок пять лет назад под Харьковом. Ту же самую, что он видел и под Варшавой, когда было понятно, что фашизм обречен — но фашисты сражались до конца. Цеплялись за каждый куст.
Ничего не закончилось тогда, в Берлине сорок пятого. Ничего не закончилось.
Всем надо быть готовыми.
— Есть сигнал!
— Вижу… — пробормотал старик
Открытое окно с их стороны, опущенное наполовину стекло — все нормально, все в порядке. И снова машина за машиной… страшная стальная змея…
— Он дал сигнал.
— Вижу — сказал старик — поехали….
Днем позже Недалеко от Исламабада Лагерь моджахедов ОхриКак ни странно — на въезде в лагерь почти не обыскивали. Здесь не было посторонних людей, и водители и охрана знали друг друга в лицо. Да никто из фанатиков, под чьим контролем находился лагерь — не мог вообразить того, что кто-то против них, ведь кто против них, тот против самого Аллаха, разве не так?
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Одиссея Варяга - Александр Чернов - Альтернативная история
- Посвященный - Лошаченко Михайлович - Альтернативная история
- Наступление ч. 4(СИ) - Александр Афанасьев - Альтернативная история
- Наступление. Часть 2 - Александр Афанасьев - Альтернативная история
- Очкарик 2 (СИ) - Афанасьев Семен - Альтернативная история
- Генерал-адмирал. Тетралогия - Роман Злотников - Альтернативная история
- Дефиле в Москве - Василь Кожелянко - Альтернативная история
- Ветер с востока - Александр Михайловский - Альтернативная история
- Ветер с востока - Александр Михайловский - Альтернативная история