Цитадель (Тамплиеры - 3) - Октавиан Стампас

- Повернись ко мне спиной.

Конечно он не вонзил Анаэлю кинжал меж лопаток, хотя мысль об этом мелькнула в голове связанного. Он лишь перерезал веревки и подтолкнул неуступчивого собеседника к выходу из комнаты.

Там Анаэль снова попал в руки все столь же молчаливых стражей. Они вывели его через пустой и тихий собор. За его стенами уже полностью распустилось утро. Раздался колокольный звон. Монахи неторопливо сбредались ко входу.

Анаэль искренне удивился, когда стражники не повернули от собора к "нижним могилам", а повели к главным воротам. Там он увидел четыре оседланные лошади, рядом топталось несколько человек, хорошо экипированных для путешествия по неспокойным дорогам Святой земли. Стражники подвели Анаэля именно к ним. Стоявший впереди, видимо старший, спросил дергая носом:

- Чем от тебя так разит?

- Проказой, - весело ответил за Анаэля стражник.

Рыцарь презрительно покосился в его сторону. Потом сказал бывшему прокаженному:

- Поскачешь вон на том коне, на рыжем. Близко к нам не приближайся. У седла мешок с едой.

- Кто вы?

Рыцарь приблизил железную рукавицу к лицу любопытствующего и сказал:

- Если бы мне не было противно, я бы вбил твой вопрос обратно тебе в глотку.

Ничего ему не ответил Анаэль, повернулся к указанной лошади, попытался перекинуть повод, руки не слушались. К тому же, он никак не мог себе вразумительно объяснить, что происходит. Кажется, в тюрьму, в лепрозорий возвращаться не придется. Но он уже привык к тому, что любая перемена в судьбе бывает только к худшему. Так к чему же ему теперь готовиться?

Его спутники уже сидели в седлах. И, не подумав обернуться, они поскакали к воротам, которые неторопливо отворяли сонные стражники. Кое как Анаэль взобрался на коня, дернул за повод, разумное животное медленно затрусило в нужном направлении.

Проскакав под надвратной башней, Анаэль, не сдержавшись, обернулся, наверное, для того, чтобы бросить прощальный взгляд на место своих мучений. Обернулся, и дыхание у него перехватило. У ворот были вкопаны две свежие виселицы, но не это его удивило, не сам факт повешения, а то, что оба повешенных были ему отлично знакомы. Это были Сибр и неуверенный в себе лекарь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

НОЧНАЯ СЕРЕНАДА

Перед каждым ночлегом спутники связывали его по рукам и ногам. Во время очередной такой процедуры, Анаэль сумел рассмотреть на пальце одного из них серебряный перстень с печаткой, изображавшей двух всадников, сидящих на одном коне. Он заинтересовал его тем, что точно такой же был у господина де Шастеле. Возможно этот перстень свидетельствовал о том, что обладатель его имеет отношение к ордену тамплиеров. Храмовники теперь беспрерывно занимали его мысли. Итак, если сопровождающие его рыцари имеют отношение к ордену Храма, то вопрос куда и зачем они его везут, становиться в тысячу раз серьезнее и интереснее. Только на него не было пока никакого ответа.

Господа рыцари обращались к своему подконвойному редко и лишь с бранью. Можно было понять, что путешествуют вместе с ним они отнюдь не по собственной воле, и если бы не какие-то неизвестные обстоятельства, с удовольствием вздернули бы его на первом попавшемся суку. Во время привалов Анаэль не получал ничего, кроме косых взглядов и обглоданных костей, и не питал никаких надежд, кроме самых худших.

Места, через которые им приходилось проезжать, были заселены довольно густо, но рыцари, если была возможность, старались объезжать деревни и постоялые Дворы стороной. Такая скрытность лишь укрепляла пленника в его мрачных предчувствиях. Даже естественное любопытство - зачем его извлекли из лепрозория, куда и зачем везут, блекло перед громадой накапливающегося страха.

Он часто вспоминал фигуры повешенных у въезда в монастырь. В том, как с ними сурово расправились за мелкую, казалось бы, оплошность, была и угроза и загадка. Стало быть, имелся в монастыре кто-то очень влиятельный, кто знал, кого Анаэль мог встретить в лепрозории "нижних пещер", и не желал, чтобы эта встреча состоялась. Но тогда почему, этот таинственный хозяин просто-напросто не убьет его, раз он видит в нем носителя опасной тайны, полученной от гниющего заживо старика? В подобном повороте событий содержалось косвенное подтверждение того, что "король Иерусалимский" не лгал. И для чего с ним водил разговоры ласковый брат Ломбарде? Может быть, он все-таки надеялся, что лжепрокаженный согласится таки на его предложение? Тогда почему он ничуть не расстроился, когда получил отказ? Как запутано и перепутано все. Чем дальше, тем он меньше понимает, кто он, что он, и чего ему ждать от окружающего мира в следующий момент.

Когда человек ввергнут в такую степень неопределенности, он теряет интерес к окружающему, в нем нарастает одно только желание: вырваться. Куда угодно, как угодно, какой угодно ценой. И Анаэль решил бежать. На этот раз наверняка, чтобы не попалось на пути внезапное Мертвое море. Он присматривался к своим спутникам, изучал их повадки и привычки, осторожно проверял, насколько прочны их узлы и насколько чуток их сон. Рыцари делали порученное им дело добросовестно: Анаэль не находил ни малейшей лазейки для побега, но мечтать о нем и готовиться к нему не переставал никогда.

На исходе четвертого дня путешествия рыцари разжились вином в одной одиноко стоящей усадьбе. Ее хозяин, старый хромой сириец, увидев ворвавшихся в ворота вооруженных людей, решил было, что его хотят ограбить и убить, и рухнул на колени, моля о пощаде. Сообразив, что убивать, кажется, не будут, он стал молить о снисхождении. Мол, поживиться у него нечем, и сам он, и дети его едят не каждый день, и недавно сдохла последняя корова. Как всегда бывает в подобных случаях, он сильно преувеличивал.

- Как ты смеешь отказывать в хлебе насущном воинам христовым, червь! весьма умело разыгрывая возмущение, воскликнули рыцари, хватаясь за оружие. Этот аргумент трудно было опровергнуть словами. Надрывно причитая, хозяин спустился в свои закрома, откуда извлек два больших кувшина вина и несколько лепешек козьего сыра. Рыцари, плюс к этому, своей волей прихватили барана.

Пиршество устроили, отъехав от усадьбы на три полета стрелы, на берегу тихого, неширокого ручья, за которым стояла сочная стена виноградника. Колонны лоз плавно поднимались в гору к венчающей холм полуразрушенной башне. Не успел Анаэль толком рассмотреть картину земледельческого благополучия, как она стала добычей жадной южной ночи.

Он устроился как обычно, в отдалении от костра, и усердно глодал кусок брошенного ему сыра. Разгоревшееся пламя то и дело выхватывало из темноты приятно озабоченные бородатые лица рыцарей, занятых разделкой туши и насаживанием ее на вертел.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});