Способность любить (СИ) - Лав Натали

– Что ты ей наговорил? – резче, чем следовало бы, спрашивает Артем Матвея.

Тот поворачивается и неверяще таращится на моего сына.

– Артем, тебе чего от меня надо? – голос звучит ровно.

Надо же! Быстро он себя в руки взял.

Артем встает со своего места, делает в сторону сына Олеси несколько шагов и продолжает гнуть свою линию:

– Полинка среди ночи на такси уехала. Что ты ей такого наговорил?

Воздух между ними снова начинает искрить. В подвале их, что ли, запереть, пока опять не сцепились?

Матвей недобро ухмыляется:

– Тебе никак, брат, тоже перепало? Ай да тихая девочка...

Артем напрягается, того и гляди, бросится на Матвея с кулаками.

– Так, сынки, побуянили, и хватит! Мне вчерашнего концерта достаточно.

Матвей скашивает глаза на меня.

– Когда это вы меня усыновить успели? Я как–нибудь без такого счастья обойдусь.

У него звонит сотовый. Он отвечает. Видимо, случайно нажимает громкую связь.

– Доехала Полина, – разносится по кухне девичий голосок, – Матвей, ты зачем ее обидел? Она плачет! У себя закрылась. Ни со мной, ни с бабушкой разговаривать не стала. Я думала, ты нормальный! А ты...

Каждое слово Саши, а это именно она, пропитано негодованием. Парень морщится.

– Саш, не кричи!

– Да как не кричать– то?! Что у вас случилось? Все же нормально было! Зачем ты так с ней?

– Дурак, потому что, – отвечает Матвей, – Сань, я приеду сегодня. Скажи Поле, чтобы телефон включила.

– Сам говори. Сам накосячил, сам и разгребай, – заключает Саша и по помещению разносятся гудки. Отключилась.

Хорошая девочка. Всегда смотрит в суть вещей.

– Мать спит? – обращается Матвей ко мне.

– Да. Что ты хотел от нее?

– Поговорить, – отвечает задумчиво.

– С одной уже поговорил, – встревает Артем.

С таким раскладом я до работы не доберусь.

– Вот что! – рявкаю, так как уже подустал от них обоих, – Поубивать друг друга у вас был шанс вчера. Вы его, к счастью, упустили. Поэтому, если не можете не доходить до крайностей, расходитесь. И я надеюсь, вчерашний мордобой был первым и последним. Не можете поделить девчонку, право выбора предлагаю оставить ей. А сосуществовать вам вместе как– то придется.

Оба замолкают, настороженно на меня поглядывая, словно проверяя до какого состояния меня довели. Матвей первым решает, что я на грани и провоцировать меня дальше не стоит.

– Послушайте, если бы я хотел его прибить, я бы сделал это еще вчера. Так что на этот счет можете не волноваться. С Полей мы между собой сами разберемся, – при этом он вперяет в Артема предупреждающий взгляд, – Без советчиков.

Тут я с ним согласен. Не заметил, чтобы Полина проявляла к моему сыну симпатию. Что, честно говоря неудивительно.

– Ну.ну. Разбирайся! – фыркает Артем и выходит с кухни.

– Матвей, я тебя прошу. Не усложняй все, – решаю попытаться достучаться до здравого смысла парня.

Он проводит ладонью по лицу.

– Вы думаете, я ничего не понимаю? Вчера мне следовало сдержаться. Так было бы лучше. Все равно все это дерьмо уже случилось.Мать теперь тоже обиделась. Да и Полина... – вздыхает, – Гнев явно не лучший советчик. Хотя Артем Владиславович за дело получил. Но повторять этого я не собираюсь.

Мы встречаемся глазами. Вижу, что Матвей не лукавит.

– Где ж твое благоразумие вчера было? Свадьбу нам чуть не сорвали...

Он молчит. Что тут скажешь.

– Ладно, на работу мне пора, – смотрю на часы и начинаю поторапливаться.

Не хватало еще встречу сорвать.

Матвей

С тоской смотрю на заснеженный пейзаж. В голове крутятся Сашкины обвиняющие слова. И это "плачет" мне не дает покоя. Она не рассказала, и выходит была права, потому что вчера я думал о чем и о ком угодно, только не о ней. Носился с раненой гордостью вместо того, чтобы заботиться о родном человеке. Даже о нескольких. Мать этого тоже не заслужила. Представляю, каково ей было ждать Холодова в ЗАГСе. Ей и так было сложно. А тут еще и это. Противно от самого себя. Как Полина должна теперь мне доверять и рассчитывать на мою поддержку, если я не смог ее оказать в такой очень стремной ситуации? Легко считать себя совершенным, но это ведь не так. И я это знаю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Набираю номер Поли еще раз, но дозвониться не получается. Молодец девочка! Это как раз то, чего я и заслуживаю. Надо пойти перед матерью извиниться и ехать домой. Ползать на брюхе, пытаясь исправить то, что испоганил.

Полусонная мама с сестрой на руках появляется в комнате. Я встречаю ее взгляд прямо. Что мне еще остается?

– Не смотри так, – в конце концов не выдерживаю этих гляделок, – Я – дурак, ты это хотела услышать?

– Нет, я хотела бы, чтобы ты не обижал Полину. Ей пришлось несладко.

Да знаю я это! И все равно... Обидел.

– Мам, как думаешь – простит?

Она хмыкает. От резкого звука Еська начинает недовольно кряхтеть.

– Простит. Только. Матвей, не знаю, насколько ты меня сейчас услышишь. каждая обида убивает любовь. И если дорожишь человеком, его нужно не обижать. А не извиняться после того, как обидел. Ценность таких извинений с каждым разом все меньше.

Я чувствую, о чем она говорит. Знаю, она права.

– Мам, позвони ей? А? Душа не на месте.

Подходит ко мне, взлохмачивает волосы, как в детстве.

– Эх, сынок! – укоряет и сразу же добавляет, – Позвоню, конечно. Куда денусь. ты только сейчас не уезжай. Поспи несколько часов.

– Хорошо, – иду к выходу, потом торможу, – Ты меня тоже прости. Я не хотел ничего тебе портить. Не смог сдержаться.

Машет мне рукой, типа: "Проехали".

Становится легче и я, оказавшись у себя в комнате, засыпаю.

 Полина

Как он мог такое мне сказать? Все, что я услышала от Матвея, оглушило меня болью и непониманием. Он не имел никакого права так себя вести! Я понимала, что он не будет доволен, если узнает, что я не сказала ему правду. Но пока я слушала его, у меня было ощущение, что он окунает меня в грязь, что она обволакивает меня, мешая дышать. Я же не сама! И он знает об этом. И все равно предпочел меня медленно убивать, говоря все те ужасные вещи. Не хочу и не могу здесь оставаться. Артем, Матвей, Владислав Сергеевич, их слишком много, чтобы я могла выстоять. Как там сказал Матвей – перестать быть удобной? Пожалуй именно это я сейчас сделаю.

Зашла в свою комнату, схватила рюкзак и начала в него судорожно запихивать вещи. Так увлеклась, что даже не услышала, как кто– то вошел.

– Поль, ты что делаешь? Куда собираешься?

Меня передернула от звука его голоса.

– Тебе какое дело до того, что я делаю, Артем? – мой голос звучал противно, но мне уже было все равно.

Я хочу домой, в безопасность, где не будут мне делать больно только потому, что они сильнее.

Он подошел ближе. Меня передернуло. Он это заметил, однако протянул руку и попытался отобрать рюкзак.

– Хватит дурить! На улице ночь. Поселок закрытый. Как ты отсюда выберешься?

И его мнимая забота сорвала последние предохранители.

– Что ты все время возле меня кружишься? Как падальщик? – мои глаза сузились.

Лицо Артема исказилось, но меня уже несло.

– Неужели ты не понимаешь, что я тебя ненавижу? Боюсь и ненавижу? Или тебе настолько плевать, что чувствует другой человек от твоей близости? И по– другому не будет. Я бы хотела забыть и простить. Очень бы этого хотела. Но это оказалось выше моих сил. Даже несмотря на то, что ты спас Матвея... Я тебя НЕ– НА– ВИ– ЖУ.

Последнее слово процедила сквозь стиснутые зубы. Выдернула рюкзак из его рук, но только потому, что он перестал его удерживать и рванула из комнаты.

Не останусь здесь. Ни за что не останусь. Надо будет пешком уйду.

– Полина! – и таким командным и холодным голосом Артем произнес мое имя, что я замерла, – Вызови такси. Я позвоню. Машину пропустят на территорию.

Он резко вышел из комнаты. А я принялась звонить. Машину ждала уже в какой– то прострации. Накрыло меня, когда я села в такси. Слезы заструились по щекам. Сначала молчаливые. Однако затем истерика набрала обороты. Да так, что таксист вынужден был остановиться и отпаивать меня водой. Пока ехали, Матвей стал названивать, но желание разговаривать с ним у меня не было. Он мне четко продемонстрировал, что случись со мной какая– нибудь беда, если он сочтет меня в ней виноватой, то мне несдобровать. И пускай он тоже был по– своему прав, но за своей обидой я не желала видеть и слышать ничего.