Притчи, приносящие здоровье и счастье - Рушель Блаво

Только сейчас увидел Абдулла, как же она прекрасна! А Джамиля открыла было свой нежный ротик, чтобы завизжать изо всех сил, но вдруг вместо этого улыбнулась юноше. Так в один миг юные джинны полюбили друг друга.

* * *

Здесь, казалось бы, можно закончить познавательную историю о двух джиннах, и я бы закончил ее, если бы сердцу моему не претило оставлять нежную Джамилю в жадных руках работорговцев. Сама Джамиля еще не овладела способностями джиннии и не могла перемещаться в потоках ветра, а Абдулла мог переносить только неодушевленные предметы. Конечно, юноша мог бы позвать на помощь царя джиннов. Тот никогда бы не допустил, чтобы джинния стала рабыней человека, но он бы разнес в клочья весь караван. Абдулла не любил насилия, он был книжным юношей, а еще он мечтал спасти возлюбленную сам.

Утром караван с изрядно повеселевшей Джамилей и присоединившимся к нему юным джинном тронулся в Самарканд. Джамиля как будто проснулась после глубокого сна, а в сущности так оно и было. Головная боль отпустила девушку – ее как будто вытянул аметистовый браслет. Джамиля с интересом оглядывалась по сторонам, а когда встречала взгляд Абдуллы, счастливо улыбалась. Она не думала о своей дальнейшей судьбе – ей казалось, что теперь все будет хорошо.

Абдулла же стремился поймать взгляд любимой, и улыбался ей, но он-то думал о том, что им дальше делать. Джамиля пока ничего не знала о мире джиннов и своей огненной сущности, и юноша мечтал, как постепенно будет открывать ей то, что ему так дорого. Но для этого ее надо спасти, причем чем быстрее, тем лучше – в пустыне джиннам легче скрыться, чем в Самарканде, – здесь есть множество ходов, ведущих в подземный мир.

Бежать Абдулла решился днем, чтобы ночью его нежная подруга не страдала от холода, мучительного для джиннов. Юноша шел вдоль каравана, точно желая поближе познакомиться с купцами и погонщиками, сам же разговаривал не столько с людьми, сколько с животными. И вот, когда юноша прошел весь караван, верблюдица, идущая последней, взбесилась, она вырвала повод, лягнула своего погонщика и стала орать, как будто увидела самого шайтана. Ее крик подхватили другие верблюды, и вскоре началась сущая вакханалия: верблюды кричат, носятся, роняют погонщиков, погонщики тоже кричат и носятся, и купцы кричат и носятся, хватясь за свой товар, женщины визжат… В общей кутерьме никто не заметил, как один верблюд бережно опустился на колени, с него соскользнула легкая девичья фигурка и метнулась в сторону от каравана, а за ней следом – юноша. Юноша на миг остановился, оглянулся назад и помахал кому-то рукой. Абдулла и Джамиля еще долго слышали прощальный верблюжий крик.

Вы, верно, уже догадались, что Абдулла попросил верблюдов помочь Джамиле бежать. Верблюды с честью справились со своей задачей, тем более что были и сами не прочь поразмяться – однообразие пути по пустыне утомит кого угодно. Исчезновение Джамили заметили только вечером и подумали, что девушка упала со своего верблюда и отстала от каравана. Возвращаться за ней не стали – цена одной рабыни меньше цены дня пути.

Больше караванщиков встревожило исчезновение Абдуллы, но и юношу искать не стали – появился внезапно и внезапно исчез, верно он джинн или, спаси Аллах, пустынный гуль, подумали люди, и, о редкий случай, были близки к истине. Сбылись самые смелые мечты Абдуллы – он открывал своей возлюбленной родной мир. Джамиля училась жадно, а вот на поверхность долго не хотела выходить: ей очень понравилось быть джинном.

Жгучий обруч мозг сжимает,

Череп болью разрывает,

И в ушах – постылый звон,

Ничего не помогает!

Но, когда приходит счастье,

Боли клещи разжимает,

Расползается ненастье,

И болезни отпускают.

Притчи для богатства

Капля воды из озера Кабан (Татарская притча)

Так давно, что никто уже и не помнит, сколько точно лет прошло с той поры – не то сто, не то двести, а не то триста – жила в Казани татарская девочка Гузелька. Родителей своих Гузелька не помнила – те умерли, когда девочка была еще столь мала, что не запоминала ни мир, ни людей, ни себя в мире среди людей. А когда же стала запоминать мир, людей и себя в мире среди людей, то родителей в этом мире среди людей уже не было. Зато была бабушка. Звали бабушку так же, как и внучку. Только, конечно, не Гузелькой, потому что Гузельками в Казани зовут маленьких девочек, а звали ее просто Гузель.

Так и жили Гузелька и Гузель в небольшом домике на берегу речки с названием Казанка, что впадает в саму Волгу, или реку Итиль, как называют ее татары. Жили бабашка с внучкой, надо сказать, очень бедно. Но все же как-то удавалось Гузельке и Гузели сводить концы с концами: бабушка очень умело вышивала полотенца, а внучка эти полотенца в конце всякой недели продавала на рынке, что располагается недалеко от главной казанской мечети. На вырученные деньги покупали бабушка и внучка высушенный чай и хлеб-икмэк.

А иногда, когда Гузельке удавалось продать больше полотенец, чем обычно, покупала девочка для себя и для бабушки сладкий чак-чак, что готовил из муки и меда старик Ильдар. Ильдар жалел малышку Гузельку, жалел ее бабушку Гузель и продавал чак-чак для них по очень невысокой цене. В праздники же случалось так, что старик Ильдар даже дарил кулек с чак-чаком маленькой Гузельке. И та бежала радостная, желая поскорей поделиться подарком Ильдара с бабушкой Гузелью.

Так было и в этот раз. Вся Казань праздновала великий день Курбан-Байрам. Утром Гузелька каталась на больших качелях, поставленных в честь большого праздника; потом смотрела, как татарские юноши ловко стреляют из луков, метают копья, скачут верхом на гнедых и вороных жеребцах; затем любовалась танцами девушек. Только к вечеру усталая Гузелька по пути домой забежала в лавку старика Ильдара. Тот, как было принято, насыпал девочке кулек чак-чака и денег по случаю праздника с малышки не взял. Довольная Гузелька побежала к своему домику, что стоял на берегу Казанки и своим единственным маленьким окошком гляделся летом в прозрачные воды веселой речки, а зимою – в укрытый снегом ледяной покров.

Только вот дома несчастную Гузельку ожидало большое горе. Еще с порога Гузелька поняла, что что-то не так: не было на скамье новых вышитых полотенец, ведро, в котором всегда была вода, приносимая бабушкой с речки, было пустым, а печка, в которой бабушка Гузель готовила ужин, не была протоплена. На миг остановилась сразу за порогом маленькая Гузелька и было уже подумала самое страшное, памятуя по рассказам старших о том, что некогда случилось с ее родителями, как услыхала из комнаты голос бабушки:

– Проходи, внученька, сюда. Проходи, моя хорошая… Что-то, Гузелька, захворала я нынче… Ох…

Гузелька прошла в комнату и увидала, что бабушка ее Гузель лежит на большой кровати, на которую если и ложилась, то только с наступлением ночи. Днем же и вечером (а нынче был как раз вечер, совсем еще не ночь) такой привычки бабушка не имела. Однако же, к удивлению внучки, лежала на большой кровати бабушка Гузель и стонала от боли. Гузелька приблизилась к бабушкиной кровати, сами собой на глазах малышки выступили слезы. Что же теперь будет? Старая Гузель подняла руку и погладила внучку по голове – по черным волосам, туго заплетенным еще утром. И бабушка едва сдерживалась, чтобы не заплакать: что же будет теперь с бедной Гузелькой?

– Милая внученька моя, – сказала бабушка Гузель, – маленькая моя Гузелька. Знать пришла пора мне покинуть этот мир. И все бы хорошо, ведь много прожила я на свете, да вот только как же тебя, душа моя, могу я оставить одну-одинешеньку?.. Жили мы вдвоем хоть и не богато, а все же как-то жили. Нынче же заболела я, а стало быть, не смогу вышивать полотенца; ты, маленькая моя Гузелька, не сможешь продавать их на рынке возле мечети; мы не сможем покупать на вырученные деньги ни высушенный чай, ни хлеб-икмэк. И станем мы тогда с тобой бедняками… Я умру от болезни и с голоду, а ты, несчастная внученька моя, пойдешь скитаться по миру, просить подаяния у сердобольных людей…

Как сказала это бабушка Гузель, так внучка Гузелька сразу очень хорошо представила, как ходит она в грязной и рваной одежде по дворам родной Казани и просит у добрых людей милостыню, а больная бабушка тем временем помирает в большой кровати. Как-то маленькой Гузельке довелось видеть нищего мальчика возле казанского кремля.

Гузелька тогда еще этого мальчика пожалела и отдала ему весь кулек с чак-чаком, который купила до этого у старика Ильдара. Теперь же впору было бедную Гузельку саму пожалеть. Так горько стало девочке от мыслей о грядущей нищете, что заплакала она, зарыдала даже. А тут и бабушка Гузель уже не сдержалась и тоже разревелась как маленькая. Но только не себя было жаль старой Гузели, жаль было своей бедной внучки.

И еще в душе страдала бабушка потому, что не нашла, пока была здорова, часа, не выкроила минутки, дабы обучить маленькую Гузельку, внучку свою любимую, ремеслу, которым владела сама, – вышиванию полотенец. Вот если бы Гузелька умела вышивать полотенца, то смогла бы сама заработать и себе на высушенный чай и хлеб-икмэк, и бабушку бы смогла исцелить, купив нужных лекарств. Да только вот теперь об этом поздно было уже рассуждать: бабушка Гузель лежала тяжело больная, а внучка Гузелька вышивать полотенца так и не научилась. Вдоволь наплакались бабашка и внучка, жалея друг друга, а наплакавшись, стали думать, что делать дальше. И сказала тогда бабушка Гузель: