Задержи дыхание (рассказы) - Анна Малышева

Я осторожно положил сумку на пол и сел на нее. Не хотелось застудить почки, проведя несколько часов на голом камне. Я полагал, что ждать придется достаточно долго. Пот медленно застывал на моем лице, хотелось курить, но я не доставал сигарет. Эту тишину нельзя было нарушать, засорять посторонними звуками. Чирканьем зажигалки, шагами, даже учащенным дыханием.

И когда я уже хотел посмотреть на часы, вдруг кое-что услышал.

Как будто рядом, в двух шагах от меня, появился человек и торопливо заговорил. Звук был таким ясным и чистым, что я даже подпрыгнул и включил фонарик. Но никого рядом не было. Только голос.

— Иди сюда, — сказал мужчина. Не Петр. Голос был совсем молодой. Он слегка охрип, от сырости или от волнения. — Дай фонарь, я хочу рассмотреть…

И звук шагов, как шлепанье капель пещерной воды о камень. Тот, кто говорил, наверняка постепенно уходил в глубь пещеры, но я-то слышал шаги все яснее, будто он приближался ко мне… Наступил на меня… Вошел в меня, совпал со мной, медленно продолжал шагать в моем теле…

И вдруг исчез. Растворился в тишине.

Я вытер лоб и все-таки достал сигарету. Петр не солгал. Но даже если через много лет кто-то услышит чирканье моей зажигалки, он все равно не узнает, кто именно здесь побывал. Кто сидел тут и ждал. Главное — не произносить ни слова, задержать дыхание.

Неожиданно в глубине пещеры раздалось пение. Пели женщины и мужчины, нестройным, заунывным хором. Я прислушался, уже без того первобытного ужаса, который испытал вначале. На этот раз звук не удалялся и не приближался, он застрял где-то вдали. Пели, казалось, по-русски, но я почти не мог уловить смысла, хотя слышал все достаточно ясно. Насколько я мог понять, речь шла о некоем белом голубе. Сколько я ни слушал поющих, больше не разобрал ничего. Но сами эти голоса… Я понял, что имел в виду Петр, когда говорил о голосах давно умерших людей. Разница между ними и современными звуками была разительная.

Голоса исчезли, и больше часа не происходило ровным счетом ничего. Меня начинало угнетать ощущение ватных тампонов в ушах. Впервые в жизни я не слышал собственного дыхания, и минутами у меня возникало ужасное подозрение, дышу ли я вообще? Жив ли еще? Что делаю здесь и сколько понадобится так просидеть, чтобы узнать то, зачем я приехал? Сутки? Неделю? Год? Сколько веков назад пел этот хор, поклонявшийся белому голубю? Кто в последний раз его слышал? Может быть, я первый? Но разве этого послания я жду?

Близился вечер. Оглядываясь на вход в пещеру, я видел, как извилистая щель понемногу начинает бледнеть. Потом она подернулась розовым туманом, каким заливались бледные щеки Елены, когда она размыкала влажные веки, лежа навзничь в постели и благодарно глядя на меня. Полгода назад — вечность назад.

— Ответь, — прошептал я в надежде, что этот тихий звук пещера у меня не украдет. — Скажи мне правду. Я здесь.

Что произошло, я до сих пор не знаю. Может ли звук быть разумен? Может ли голос умершего человека, давно и насильно оторванный от тела, вдруг ответить на зов?

— Вот ведь странное место, — сказала вдруг Елена. Я тут же закрыл глаза, сердце почти остановилось. Она стояла рядом. Я слышал ее дыхание возле моего уха, не слыша своего. Она запыхалась после долгого подъема в гору. — И как темно!

— Я зажгу фонарь, — ответил Петр. — Теперь смотри. Слушай.

Сорвалось несколько капель, или это моя жена сделала несколько шагов? Ее голос звучал почти у меня в мозгу. Она пробормотала:

— И забавно тут, и немножко страшно. Жаль, что он с нами не пошел.

— Хотел бы я знать… — неожиданно громко и резко заговорил Петр.

У меня было ощущение, что он подошел ко мне вплотную. Только ко мне или к ней?

А потом… Пауза — леденящая, ватная, мертвая. Голоса исчезли, сбежали от меня в глубь камня. Я вскочил, протянул руки, будто мог их поймать, и вдруг отшатнулся, едва не упал, ударенный пронзительным криком жены:

— Нет, нет, не надо! Не надо, не трогай меня, не…

— Рлайх! Ктулху! — утробно завыл в отдалении дикий хор, отнюдь не похожий на тот, что пел о белом голубе. По сей день не знаю, были то человеческие или звериные голоса. Или это могильный ветер выл в подземных трещинах, древних, как первые дни человечества, а то и еще древнее?

— Рлайх! — с мерзким торжеством прокатилось прямо надо мной. Казалось, рушится свод, осыпаются камни, время пущено вспять…

Я сам кричал, жалко и хрипло кричал, когда вылетел на склон горы. И мой голос показался мне единственным человеческим голосом на свете, где отныне жили только жестокие, уродливые твари, воющие хором в недрах земли. Только через полчаса я решился вернуться в пещеру и забрать брошенную сумку. Теперь я знал, куда мне идти и что делать.

Я добрался до серой избушки, когда совсем стемнело. Пронзительный воздух резал мне горло, а может, то была ярость — не знаю. Помню, что отворил дверь пинком, так же, как сделал это Петр, внося в дом тело Елены. Сидевший за столом человек обернулся и привстал.

— Прости, что не предупредил, — сказал я, переступая порог и ставя сумку на пол. — Захотелось тебя увидеть.

На его лице показалась неуверенная улыбка. Было странно видеть, как улыбаются губы, будто вырезанные из сероватого гранита.

— Как ты сюда добрался? — только и сумел он произнести.

За это время я успел осмотреть комнату и убедился, что Петр по-прежнему живет один. Один стакан со следами молока, одна вилка. Та же икона в углу. Я хотел сказать: «Подонок!», но не сказал ничего. Слова иной раз возвращаются с той стороны, откуда их не ждешь. Мое время уходило, нельзя было терять ни минуты.

— Хочу помянуть Лену, — сообщил я. — Водка у меня в сумке. Ты должен отвести меня в ту пещеру.

Петр отодвинул стул и выпрямился во весь рост. Он был намного выше меня, но сейчас это уже не имело значения.

— Я туда больше не хожу, — сдавленно ответил он.

Петр боялся, это я понимал очень даже хорошо. Боялся ее пронзительного, умоляющего, обличающего убийцу голоса. Боялся бессмертия, настигшего ее на самом пороге смерти. Он не смог простить? Я знал еще одного человека, который никогда не простит.

— Ради меня, — сказал я. — И ради нее. В шесть утра у меня поезд.

Вероятно, он подумал, что я рехнулся. Но мне было все равно. То, что он думал, меня больше не волновало. Петр покорно оделся, и мы вышли из дома в непроглядную, остро пахнущую тьму. У меня из-под ботинка грузно вырвалось что-то тяжелое и липкое.

— Жаба. — Он как будто извинялся. — Здесь их полно весной, и все такие огромные…

Я не ответил. Стоило большого труда не бежать, не показывать, что путь к пещере мне уже известен.

Никого, кроме нас, в пещере не оказалось. Ни единого голоса не донеслось из тьмы, прорезанной лучами двух фонарей. Но я знал, все они наготове — и мертвые, и живые. И она, Елена, где-то здесь, в тени, ждет момента, чтобы отделиться от камня и заговорить. Но пока молчит. Я даже был рад этому. К чему лишние свидетели? Говорил Петр или нет, я не знал, он смотрел в сторону, и я не видел его губ.

А потом он посмотрел на меня, кивнул и пошел в глубь пещеры. Я следовал за ним по пятам. Нагнулся только раз, чтобы поднять с земли крупный камень. Я его приметил еще в первый раз.

— Здесь, — вероятно, сказал Петр, остановившись возле глубокой трещины в скале и осветив ее фонариком.

Я молча ударил Петра камнем по затылку. Крикнул он или не успел, не знаю. Потом я пристроил его ногу так, чтобы было похоже, будто он попал в трещину и поскользнулся. Разбитую голову бережно прислонил к острому выступу скалы. Камень положил в свою сумку. Теперь я мог уйти. Кто бы, когда бы ни вошел сюда, он никогда не узнает о том, что я сделал. Петр дурного не заподозрил, а значит, ни слова, обличающего меня, не сказал. Если пещера сохранила его голос, то это будут ничего не значащие фразы. Других свидетелей не было. В шесть утра на станции остановится пассажирский поезд. Он уйдет дальше на восток, я пересяду в первом же большом городе на встречный состав и замету следы. Вернусь в Москву, уничтожу все письма в коробке из-под обуви. И может быть, впервые за полгода усну спокойно.

— …Немножко страшно. Жаль, что он с нами не пошел, — подошла ко мне Елена.

Я вскрикнул, но не услышал себя.

— Хотел бы я знать, что ты сейчас говоришь, — ответил ей Петр. — Жаль, он мне не поверил, ну ничего, в другой раз.

Елена звонко хлопнула в ладоши, попыталась отбить какой-то ритм и засмеялась. Тут же послышался раздраженный голос Петра:

— Постой, садятся батарейки, что ли… Стой на месте, Лена, там впереди…

Я услышал быстрые шаги, легкий вскрик, над тем самым местом, где сейчас выглядывала из щели нога Петра. Потом мучительный стон, и снова его голос издалека:

— Лена, ты где?! Я сейчас!

И звук приближавшихся ко мне шагов. Я смотрел в темноту, но оттуда пришел только звук. Только Петр. Он остановился над трещиной и испуганно заговорил: