Плохой мальчик - Денис Драгунский

Самолет был набит под завязку всяким антикварным добром. Картины были повсюду, просто кипами и внавал.

Летели очень низко, над лесистыми горами. Самолет болтало. Офицеров с непривычки тошнило. Что делать? На пол ведь не поблюешь.

– Когда совсем было нехорошо, – рассказывал Михаил Львович, – вытаскивали картину подходящую, небольшую, вот такую примерно. – Он показывал прямоугольник в полметра шириной. – Брали ее за раму, сапогом выдавливали холст и из него сворачивали такой кулек… блевали туда и наружу выкидывали. Рамы потом тоже выкинули, на всякий случай.

– И много вы их так? – спросил я.

– Да не я один, – сказал М. Л. – Нас человек пять было. Каждый, наверное, штуки по две, по три…

– А вы их не запомнили? – спросил я.

Он долго и добродушно смеялся.

АРГЕНТИНА, БЕЗ КОСТОЧЕК

Наташа вернулась из командировки и только вошла в квартиру, как зазвонил телефон. Она по звуку звонка поняла, что из больницы, и схватила трубку, обмирая.

Да, это звонил доктор. Он сказал, что папа явно пошел на поправку: пришел в себя, уже сам глотает и все время спрашивает о ней.

– Удивительно крепкий организм, – сказал доктор.

– Ох, а я так перепугалась, – сказала Наташа. – Я скоро приеду.

– Я сегодня дежурю, – сказал доктор. – Увидимся.

– Да, да.

Она повесила трубку, села на диван и поняла, что все эти дни ждала конца, и заплакала от стыда за это. Поняла, что в командировку уехала специально, чтобы все случилось без нее, чтобы все сделали старшая сестра и брат – пусть приехал бы из Праги, ничего, не развалился бы. Потому что у них свои семьи, своя жизнь, а она, любимая, обласканная, избалованная сорокапятилетняя младшенькая – при папе. Началось еще когда мама была жива: у папы давление, у папы сердце, папа расстроится. А когда мама умерла – сначала инфаркт, потом еще один, потом санаторий, потом два раза в день прогулки в парке, поездки на дачу, лечебная физкультура, и врачи, врачи, врачи, и как только она придет в гости к подруге или останется на кафедральное чаепитие, тут же телефонный звонок: я как-то неважно себя чувствую.

Она поняла, что все эти дни мечтала стать свободной женщиной. Чтоб, например, пригласить к себе домой мужчину. Кого? А хоть бы папиного доктора. Он давно на нее посматривает. Это он отпустил ее в командировку, сказал, что у папы состояние без динамики, а ей надо развеяться.

Так, так, так. Значит, морс сварить она не успеет. Она выскочила на улицу, забежала в магазин, взяла мандаринов аргентинских нового урожая без косточек, пару бутылок сока и подняла руку, ловя машину.

В больнице она взлетела на третий этаж и помчалась по коридору, нацепив на лицо счастливую улыбку девочки-доченьки, и врезалась в доктора.

– Он умер, – сказал доктор, взяв ее за плечи.

– Как?! – закричала она. – Вы что?!

– Десять минут назад.

– Это я виновата! – Она залилась слезами. – Зачем я уехала? Не трогайте меня!

По дороге домой она страшно захотела есть, и пить тоже. Но эти мандарины и этот сок – нет, нельзя. В подземном переходе у метро купила слойку и бутылку воды. Сжевала, запила. Потом еще одну.

На полу сидела молодая нищенка с двумя спящими детьми. Она держала картонку помогите на пропитание.

Наташа подошла и поставила рядом с ней пакет. Нищенка заглянула в него. Ей нужны были деньги, а не соки-фрукты. Ей захотелось запустить мандарином в эту дуру. Но увидела ее исплаканное лицо, опустила глаза и без выражения сказала:

– Дай бог здоровья, дай бог здоровья.

НРАВИТСЯ? БЕРИ!

Кроме подарков к празднику есть еще самые приятные подарки – просто так. Когда тебе дарят какую-то понравившуюся вещицу, прямо сразу: нравится? бери! Или делают подарок без особого повода. Просто пригласил гостя выпить-закусить-поболтать, а он принес какую-то занятную вещицу. Или еще проще: слушай, у меня тут есть одна штучка, хочешь, подарю?

По-моему, так сейчас уже не делают. Или делают редко.

А в мое время (или в моей компании) это было принято.

Я много замечательных вещей получил в подарок вот таким манером:

Несколько картин и рисунков знакомых художников.

Несколько хороших трубок, в т. ч. старые – «Три би», «Гюйо» и «Морелл Макензи» (это вообще раритет). И пару без клейм, но с серебряными кольцами, из отличного вереска, и с особой историей каждая.

Книги, в том числе довольно интересные и старые.

Камею из какого-то сверхпрочного камня, работы моего друга Слувиса.

Часы серебряные карманные «Улисс Нарден».

Старые фотокамеры 6x6 «Фойхтлендер» и «Роллейфлекс».

И без счету безделушек – перочинные ножики, металлические рюмки, японские чашки, бронзовые и костяные статуэтки, запонки, вазочки, кружки, шкатулки, подсвечники и пр. и пр. и пр.

Много разных штучек я раздарил тем же манером.

Несколько хороших трубок, советских довоенных (есть у них свои ценители).

Редкие книги, в том числе одну старообрядческую рукопись в сохранном переплете с жуковинами, наугольниками и застежками.

Часы серебряные карманные «Омега».

Старые фотокамеры 6x6 «Фойхтлендер» и «Роллейфлекс». То есть я их передарил.

Антикварные амперметр и вольтметр, похожие на карманные часы, с крышками.

Несколько античных и византийских монет, в том числе довольно красивых, с профилями императоров, зверями и богами.

Конечно, много всяких безделушек – ножиков, портсигаров, мундштуков, спичечниц, пепельниц, рюмок, кружек, статуэток, подсвечников. И костяную рукоять для тросточки.

Приятно вспомнить.

ВАСИЛИЙ АКСЁНОВ

Аксёнова я помню, смеяться будете, с 1963 года, когда в Москве был чемпионат Европы по боксу.

Лужники, 2 июня 1963 года, финалы, потрясающее зрелище, какие имена! Невероятный Валерий Попенченко – он уложил румына Иона Моню в нокдаун на пятой секунде, а в нокаут на двадцатой! Ричардас Тамулис! Борис Лагутин! Нашему Дану Поздняку не повезло против Збигнева Петшиковского, тот ему в первом раунде рассек бровь. Это был триумф советского бокса, наши взяли то ли шесть, то ли семь из десяти медалей. Мы были с папой. И там был Аксёнов, папа с ним разговаривал, и я тут же вертелся. Мне двенадцать с половиной лет было, но я читал повесть Аксёнова «Звездный билет» и смотрел фильм «Коллеги». Его все смотрели, самый популярный фильм года.

Потом я встретил его в 1994 году, в Вашингтоне, в гостях у простого русского миллионера Александра Чапковского (бывшего мужа моей подруги детства Иры Матусовской). Еще мы встречались в гостях у журналиста и дипломата Ильи Левина и в доме Михайлы Михайлова, русско-сербского диссидента. Мне казалось, что Василию Павловичу нехорошо живется. Он все разы был какой-то серый, безжизненный, хотя шутил и смеялся вместе со всеми.

Потом я вдруг увидел его в Москве, на улице, на задах нового МХАТа, не помню точно год, в самом конце 1990-х. Иду со своей болгарской подругой Наташей Куртевой. Навстречу Аксёнов. Здрасьте, здрасьте. «А это моя знакомая, театральный критик из Софии, Наташа». Пожали руки, две-три фразы, разошлись. «А это кто?» – спросила Наташа. «Аксёнов!» – «Вот это да! Вот это экскурсия!» Только что мы с ней закусывали в «Маэстро» на Пушкинской, на втором этаже, и я ей показал в окно, как на другой стороне улицы Алла Пугачева выходит из казино и в сопровождении охранника, распростершего над ней зонтик, залезает в свой предлинновенный «мерседес»…

Конечно, это все ерунда какая-то. На мемуары не тянет.

Но неужели надо серьезным тоном про вклад Аксёнова в литературу и общественную жизнь?

У него были прекрасные молодые рассказы. Был великолепный перевод «Рэгтайма» Доктороу. Ну, про «Бочкотару» и «Крым» я и не говорю. А его большие романы мне кажутся не очень, увы.

Но это ничего не значит. Это действительно утрата. Как Майкл Джексон и Людмила Зыкина, хотя я не поклонник ни того, ни другой.

Не важно. Когда погребают эпоху, спор о вкусах как-то не звучит.

ДРУГАЯ ДВЕРЬ

– Не спится? – привычно спрашивала жена.

– Да нет, вроде засыпаю, – тоже привычно отвечал он.

Поворачивался на бок, спиной чувствовал теплое дыхание жены, глаза сами закрывались, перед внутренним взором катились лужайки и тропинки, трава и песок, теплая кирпичная стена и холодный кафельный пол коридора, и тройной шаг: два тяжелых топота и одно бессильное шарканье – контролеры привели человека.

Человека заводили в комнату со столом и лампой, снимали наручники. Начальник тюрьмы докладывал прокурору: фамилия, статья, приговор. Прокурор сообщал, что ходатайство отклонено, но есть возможность подписать еще одно прошение. Человек подписывал. На него снова надевали наручники и уводили в другую дверь. За другой дверью стоял исполнитель, он стрелял человеку в затылок. Контролеры подхватывали его и клали на пол, лицом вниз. Исполнитель стрелял второй раз.

В полу был бетонный слив. Еще была раковина с краном, на полочке мыло и стопка свежих вафельных полотенец. Контролеры вытирали кровь и заматывали человеку шею. Тут входил он – до этого он сидел рядом с прокурором. Контролеры переворачивали человека на спину. Он проверял пульс и зрачки.