Генерал Власов - Свен Штеенберг

— Теперь я смотрю на это дело по-другому. Замысел действительно грандиозный! — В конце встречи он добавил: — Слушаю вас и почти готов разделить ваш оптимизм.[169]

В начале ноября д’Алькен серьезно заболел и оставался не у дел до февраля 1945 г. Данное обстоятельство означало утрату одного из главных двигателей всего предприятия. Однако и он не смог бы «пробить» все необходимое; и вообще, глядя в ретроспективе, трудно понять оптимизм д’Алькена.

Вместе с тем немецкая военная промышленность работала тогда с полной отдачей, и, принимая во внимание глубокое понимание психологической обстановки на советской стороне, д’Алькен полагал, что появление на фронте крупного войскового соединения под началом Власова окажет решающее воздействие на события.

Тем временем, пока д’Алькен вел переговоры с Мюллером и Кальтенбруннером и приступал к переориентации пропагандистской деятельности своего полка, Бухардт занимался созданием единого штаба РСХА для связи с Власовым, набирая персонал из отделов и подотделов СС и СД. Новая группа получила независимый статус айнзацкоманды (оперативной группы). Она называлась «Специальной айнзацкомандой «Восток» и занимала место рядом с возглавляемым Крёгером штабом связи СС. Впоследствии между главами заинтересованных ведомств — Шиллингом, Олендорфом и Мюллером — возникли ожесточенные раздоры по поводу назначения начальника новой связной группы. Однако в итоге им стал Бухардт как инициатор проекта.[170]

Для окружения Власова личность такого начальника имела огромное значение. Чем больше русские приходили к выводу, что Гиммлер и Гитлер их обманывают, тем чаще позволяли они себе давать волю антинемецким настроениям. Если бы СД сообщила об этом, весь проект мог бы с треском провалиться. Одним благоприятным фактором являлась готовность сотрудничать друг с другом Бухардта и Крёгера, которые многие годы дружили и разделяли взгляды по поводу «восточной политики» рейха. А работать приходилось в обстановке крайней напряженности, что, в общем-то, неудивительно, принимая во внимание натянутый характер отношений между РСХА и Бергером.

Раздражительность и непредсказуемость Бергера была показана его реакцией на донесение о том, что некий унтер-офицер РОА позволял себе злобные высказывания в адрес вероломных немцев в зале ожидания на вокзале Берлина. Он будто бы грозил:

— Погодите, вот будет у нас своя армия, мы разнесем их на куски!

Бергер хотел тут же сообщить об этом Гиммлеру и прикрыть всю «лавочку Власова». Крёгеру пришлось немало потрудиться, чтобы успокоить его и убедить в том, что выходка какого-то унтер-офицера, который просто позволил себе распустить язык, не имеет такого уж большого значения.

Вместе с тем, несмотря на обещания Гиммлера, никаких изменений в «восточной политике» так и не происходило. Как не было ясно, насколько полно информирован в отношении происходящего Гитлер. Результатом становилась всеобщая неуверенность, которая мешала Крёгеру принимать необходимые политические и административные меры. Обстановка еще больше осложнялась нараставшим хаосом в верхах, когда один нацистский руководитель нередко отменял приказы другого. Ну и, конечно, невероятная инертность гражданской и военной бюрократии, которая оказалась не в состоянии справиться с делами, которые не вписывались в обычную рутину.

Гауляйтер Эрих Кох запретил любые упоминания о деятельности Власова в Восточной Пруссии и потребовал разоружить восточные части на ее территории. Гиммлер не сделал ни шагу, чтобы вмешаться. Розенберг — все еще не расставшийся с замыслами разделения России и считавший, что он один стоит во главе проекта Власова, — вызвал Крёгера и упрекнул его во вмешательстве в дела своего министерства, а потом еще пожаловался на это Гиммлеру и Борману.

Отношение самого Гиммлера тоже не претерпело фундаментальных изменений, как показывает его замечание Бергеру, что-де, если затея с Власовым вызывает столько раздражения уже в самом начале, он, пожалуй, прикроет все дело.[171] Его мелочность и оппортунизм еще отчетливей проявились, когда он вызвал для обсуждения необходимых шагов, которые предстоит предпринять, генерала Кёстринга. Несмотря на противодействие Бергера, Крёгеру ранее удалось заручиться одобрением Гиммлера того, чтобы контроль над армией Власова вверили не СС, а Вермахту. Крёгер считал, что Вермахт располагает лучшими специалистами и большими техническими возможностями, кроме того, СС стали бы обузой для освободительного движения как в политическом плане, так и пропагандистском.[172] Согласие Гиммлера на подобное предложение было более чем удивительным, поскольку он, как и все нацистские руководители, после событий 20 июля особенно не доверял Вермахту.

— Намерения армии были плохи, — заявил он 3 августа на совещании гауляйтеров в Позене.

Гиммлер даже не представлял себе количества восточных добровольцев. Когда Кёстринг сказал, что общее число их достигает 800–900 тысяч человек, он был просто поражен. Никто ничего подобного ему не говорил — стоило из-за чего взволноваться! Вместо того чтобы увидеть в данном факте готовность русских к сотрудничеству с немцами, он перепугался. Сначала надо создать две дивизии, потом еще, однако… он должен поговорить с фюрером. В общем, можно подытожить: во всей своей сложности проблема целиком до конца никогда так и не обсуждалась и не обдумывалась.

Чтобы выяснить уровень принципиальной заинтересованности Гитлера в предприятии Власова, Кестринг предложил, чтобы ОКВ поместило все разбросанные добровольческие формирования под номинальное командование Власова. Ответ говорил сам за себя: Йодль заявил, что у него нет намерений помогать организации палачей Германии, а Кейтель сказал, что слишком часто выслушивает от Гитлера упреки в связи с этой аферой и что и пальцем не пошевелит для Власова.[173]

Гитлер нехотя согласился на формирование нескольких русских дивизий и на провозглашение освободительного комитета. Однако он ни на минуту не собирался вступать в честные партнерские взаимоотношения с Власовым, что показывает совещание в ставке 27 января 1945 г. Когда Гудериан заговорил о том, что Власов намерен представить переводы протоколов допросов в связи со стычками между русскими и немецкими солдатами, Гитлер заявил:

— Власов — никто.

После чего последовали следующие высказывания:

«Геринг: Солдат Власова так ненавидят с той стороны, что не церемонятся, когда те попадают в плен.

Гитлер: Не говорите так, они все же дезертируют.

Геринг: Все, что они могут делать, — это дезертировать. Ни на что другое просто не способны.

Гудериан: Не стоит ли ускорить формирование двух дивизий в Мюнзингене?

Гитлер: Да, покончите с этим.

Фегелейн: Рейхсфюрер (Гиммлер) хочет получить командование над обеими дивизиями.

Гитлер: Власов не получит командования.

Геринг: Они ничего больше и не могут — только дезертировать. С другой стороны — жрут меньше…»[174]

Вот с таким полным непониманием — так примитивно — подходили высшие руководители рейха к кардинальной проблеме войны. На протяжении всей русской кампании в оперативном штабе Гитлера не было ни одного эксперта по Востоку.

А тем временем в Далеме и Дабендорфе, где после встречи Власова с Гиммлером русские продолжали верить в наличие у последнего власти и намерений для реализации проекта, полным ходом шла организация «Комитета освобождения народов России» (КОНР). Сначала были созданы четыре управления: административное, которое возглавил Малышкин, являвшийся также и заместителем Власова; гражданское — для защиты интересов восточных рабочих и военнопленных — под началом генерала Закутного; управление пропаганды (Жиленков) и Генеральный штаб вооруженных сил КОНР, начальником которого стал Трухин, а заместителем — Боярский. Были определены кандидатуры командиров двух первых дивизий и начальника офицерской школы. В качестве политического фундамента создали проект декларации с заявлением целей освободительного движения. Ее предстояло провозгласить на помпезно-торжественной церемонии в Праге, которую выбрали для этого, потому что считалось необходимым провести процедуру провозглашения в славянском городе.

Декларации придавалось особо важное значение. Вступление написал бывший помощник Зыкова — Ковальчук; Зайцев — основной текст; а Нарейкис — заключение. После того как его просмотрели и одобрили Власов и ближайшие соратники, документ поступил на рассмотрение к соответствующим немецким властям, при этом Розенберга в данном процессе обошли. Текст, политическую важность которого признавали все, писался с таким умыслом, чтобы, сказав все необходимое, ухитриться не дать противникам никакого шанса для нападок.