Благородный Кюн - Владимир Голубев

— Хозяин приехал, открывай, — страшным голосом прорычал Паша. Ему открыли.

— Внучка барона где?

— Хозяину плохо совсем, она не спит, дежурит у постели. Паша бегом взлетел по лестнице, остановился у двери, тихонько проскользнул вовнутрь.

— Ты!? — еле слышно произнесла эльфа.

— Не мог заснуть, не увидев тебя. Торжество победителя рассвело на лице Ванессы. «Самый ужасный, могущественный, злобный маг повержен ею, хрупкой, беззащитной женщиной», — переполнила эльфу радость. Паша вгляделся в лицо эльфы.

— Алёна? — неуверенно спросил он. И вспомнил, наконец, себя.

— Девочка, прощай, я уезжаю. Мы расстаёмся навсегда. Прощай! — череда настроений прокатилась по живому лицу Паши. Паша обнял эльфу, и она почувствовала и его радость обретения себя, и благодарность к ней, давшей ему этот ключ, и невероятной силы воодушевление.

Павел Ильич.

Паша ехал по дороге «домой» в самое неприятное время, под утро. Не было никакого смысла в этом возвращении, никто из наемных эльфов, или семейства троллей не стал ему дорог, ни с кем он не сдружился. Но в Паше проснулось, несвойственное раньше Кюну, чувство порядочности по отношению к тем, кто доверился ему. Погода стояла сырая, небо заволокло тучами, и было не столь холодно. Но пробирало серьезно, к концу дороги Паша начал магически греться.

* * *

Его отъезд всех расстроил. Сразу и безоговорочно решились ехать только добродушный тролль и конюх, последний, скорее всего, надумал ехать из-за двух десятков боевых коней, к которым сильно привязался летом. Затем слуги старого барона, посовещались, и направили Паше двух молодых конюхов, они определили их в «козлы отпущения», чтобы, вернувшись к барону, всё валить на них. Не забыли они, таким образом, и интересы Павла Ильича, конюхи ему были нужны.

«Ванесса Мэй»

Хард позаботился об Алёне, дал ей в сопровождение лучшего сотника, Бестию, с пятеркой отличных бойцов. Свита, вооруженная так дорого, выглядела, и действительно была, грозной. Она делала из Алёны влиятельную госпожу.

Осенний день короток, дорога неудобна, что превратило путь в столицу в долгое, утомительное путешествие. Бестия, бывший главарь вольного отряда, был груб и неинтересен тонкой, чувствительной натуре Алёны. Романтический характер расставания с Павлом Ильичом вселил в девушку обоснованные надежды на развитие отношений. Она полгода создавала себе, во многом выдуманный, идеализированный образ влюбленного в неё «дяди Паши». Лишь однажды, в трех перегонах от Роззе, «недалеко от войны», Алена встретила достойного внимания и беседы мужчину. Офицер и джентльмен, высокий, мужественный, чем-то озабоченный, задумчивый и печальный. Он представился, и Алена улыбнулась.

— Сильвестр?! Твоё родовое имя Сталлоне?

— Нет?! — удивился офицер, — такой род в империи мне не знаком. Мелкопоместные, неродовитые дворяне? Улыбка Алены помогла установить доверительные отношения, которые неожиданно для обоих завершились постелью. Случайные связи офицера со служанками, долгие месяцы воздержания Алены вознесли их дорожный роман на небывалую высоту. Алена носила вуалетку, и Сильвестр не замечал её раскосых глаз, её примеси гномской крови, а сама она закрывала глаза на особенности чуждой культуры имперского дворянина. Три дорожных перегона им было по пути. Три вечера счастья, три дня пустых разговоров в дороге: взглядами, жестами, обрывками, недоговоренных фраз, улыбками. Три ужина, три обеда, три завтрака вместе. Всю последнюю ночь они не спали. И Сильвестру и Алене казалось, что между ними установилась такая крепкая сердечная связь, что не только сами сердца бьются в унисон, не нужно слов, они понимают друг-друга без них, предугадывая желанья, которые не успели возникнуть. Такого ни она, ни он никогда, ни к кому не чувствовали. Сильвестр начал задумываться о том, чтобы сделать Алене предложение, закрыв глаза на её, безусловно, распутное поведение в дороге. «Сначала нужно выяснить — кто она», — решил для себя дворянин. Утро выдалось солнечным. Обнаженная Алена встала, подошла к окну, Сильвестр уже начал одеваться.

— Гномиха?! — с отвращением и ужасом произнес офицер, обманутый в своих лучших чувствах. Сияющее счастьем лицо, одухотворенное, благородное, красивое превратилось в серую маску. Слезы горя брызнули из глаз. То румянец, то бледность превратили маску, заменившую лицо, в ужасный лик. Белки глаз покрылись сеткой, лопнувших кровеносных сосудов, из носа тонкой струйкой побежала кровь. Казалось, мир рухнул, принцесса обернулась парией.

Алена с презрением посмотрела на жуткий спектакль, ничего не сказала, оделась, собрала вещи и вышла вон. «Жертва предрассудков», — стучало у нее в голове, не переставая, целых два дня. Заснуть помогала только хорошая выпивка вечерами. А Сильвестр повернул на юг, он решил не соваться в столицу.

Павел Ильич.

Свой небольшой отряд Павел вел в Пантано, он решил прояснить для себя ситуацию с орденом магов. Его баронский опыт, его дворянские понятия о чести, нравственности и порядочности слились со старым опытом и старыми нравственными установками. Теперь, стеганув плеткой, мешающего его проезду старика или ребенка, Павел испытывал стыд. Служанки в гостиницах потеряли для него остатки привлекательности. Зато стражникам на дороге стало доставаться вдвойне, их спасало, что Павел старался не убивать людей напрасно. Будучи Кюном, Павел ежедневно тренировался с мечом, теперь он забросил свои занятия, и погрузился в раздумья о своем предназначении.

Недалеко от столицы, в знакомом ему городке, там, где Кюн встретил Анну, Павел повстречал Сильвестра.

— Сильвестр, дружище, рад тебя видеть живым и на свободе! Тебя не узнать!

— Кюн? Вот кого действительно трудно узнать, — товарищи обнялись, — ты похудел, загорел, повзрослел. Нет, не постарел, взгляд у тебя изменился. Хотя он у тебя всегда тяжелый был.

— Умеешь ты сделать человеку «комплемент», — притворно обиделся Павел, — и не зови меня больше Кюн. Я достиг соглашения с магами, тот эпизод в столице забыт, но зовут меня теперь Паша. Чем закончился тот злополучный рейд по тылам гномов?

— Все живы-здоровы. И даже богаты, груз серебра мы достали из озера. Летом всех неожиданно отправили в отставку.

— Отчего тогда на твоем лице «траур»?

— Пойдем, сядем, выпьем, потом и расскажу, — потащил Сильвестр Пашу за стол. Паша долго слушал мужские сопли о коварной гномихе, которая разбила сердце офицера.

— Я так и не понял, она тебя бросила? «Поматросила и бросила»? — удивился Паша.

— Я тебе битый час, имперским языком, объясняю: она — гномиха.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});