Переводы польских форумов за 2008 г. - Вячеслав Бобров

Спокойной ночи! У меня уже пробки вылетают.

Wartburg

— Witek, польский «кац» (похмелье — прим. перев.) — это выражение, взятое из немецкого. Der Katzenjammer. Чаще говорят der Kater, то есть кот. Потому что мяукает. Бывает также Brummschädel, то есть гудящая башка…

Из «Мастера и Маргариты» я люблю ещё этот фрагмент:

«Не будь Рюхин так истерзан в клинике и на грузовике, он, наверно, получил бы

удовольствие, рассказывая о том, как все было в лечебнице, и украшая этот

рассказ выдуманными подробностями. Но сейчас ему было не до того, а кроме

того, как ни мало был наблюдателен Рюхин, — теперь, после пытки в

грузовике, он впервые остро вгляделся в лицо пирата и понял, что тот хоть и

задает вопросы о Бездомном и даже восклицает "Ай-яй-яй!", но, по сути дела,

совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет. "И

молодец! И правильно!" — с цинической, самоуничтожающей злобой подумал

Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении, попросил:

— Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне…

Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул:

— Понимаю… сию минуту… — и махнул официанту.

Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над

рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни

уже ничего нельзя, а можно только забыть.

Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали, и теперь понимал, что

вернуть ее нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы

понять, что ночь пропала безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти

со столов. У котов, шнырявших возле веранды, был утренний вид. На поэта

неудержимо наваливался день».

Bajbars

— Witek, одного мне не хватило в краткой истории «Мастера и Маргариты», которую ты приввёл. Может, ты этого не знаешь, может, счёл слишком очевидным, хотя сам пишешь о сужающемся круге слушателей во времена чисток. Как ты думаешь, почему эта рукопись уцелела, и кто защищал (хотя и не баловал) Булгакова? Так вот, лично сам батюшка, который за «Белую гвардию» очень ценил Булгакова, а в Воланде узнал свой портрет.

Witek

— Bajbars, мой пост не претендует на то, чтобы называться историей «Мастера и Маргариты». Это мой личный, но достаточно общий взгляд на этот шедевр.

Я слышал гипотезу, будто Булгаков сам распространял для сохранения своего произведения ту мысль, о которой ты пишешь, что в образе того, кто вершит жестокий суд над негодяями, он видит самого Сосо.

Хотя это мог быть гениальный ход заботящегося о деле всей своей жизни, отца о своём единственном ребёнке.

Да, кстати. Я не люблю, когда так называют тирана. Батюшка — это по-русски папочка, отец. Я понимаю, что в твоём случае — это ирония, пародия, однако, в то время, когда он жил, это была лесть, подлизывание, поклонение. Есть ли что-либо отвратительнее, чем

Изображение безграничной любви к чудовищу, которого мы боимся и ненавидим, а он, охваченный паранойей, знает это лучше нас?

Сталин «надоедал» (так он сказал в телефонном разговоре с писателем) и в то же время часто бывал на пьесе «Дни Турбиных», написанной на основе «Белой гвардии». Как-никак его любимой книгой был «Фараон» Пруса, благодаря которой он научился, как политически решить еврейскую проблему в руководстве ВКП(б) — Троцкий, Каменев, Зиновьев. И сделал это гениально.

Быть может, то, что он так часто видел великолепных представителей враждебной, побеждённой, но всё ещё опасной (по его мнению) российской интеллигенции, наполняло его гордостью, что таких людей революция победила, сломала, испугала, застращала. Ведь не было никаких серьёзных белогвардейских организаций, пытавшихся изнутри, например, терактами, расшатать власть Советов (единственный, по-настоящему грозный генерал Кутепов был при помощи Коммунистической партии Франции похищен в Париже и привезён в СССР). Остальные белые исполняли роль виртуальной страшилки, синонима всяческого зла, как гениально написанный персонаж Гольдштейна в оруэлловском «1984».

Значит ли это, что «защита» Сталина спасла «Мастера и Маргариту» от уничтожения? В его тоталитаризме важнейшую роль играл СТРАХ. Он превентивно разрешал многие угрожающие ситуации. А может, героическому поведению вдовы Булгакова, Елены Сергеевны, мы обязаны этим произведением?

«Белая гвардия», не издававшаяся в СССР до 1965 года, просочилась на Запад и была опубликована в Польше и Франции в 1927 году. Правда, явление самиздата тогда не существовало, и не было угрозы контрабанды книг, за более мелкое «мыслепреступление» ссылали на Соловецкие острова, однако, было ли в намерении Гениального Стратега сохранять такой «ящик Пандоры», даже под своим железным контролем?

Не знаю, может, у Wartburg-а есть какое-то мнение на этот счёт?

Witek

— Amstern, Wartburg,

Да, польский перевод «Мастера и Маргариты» — это другое качество, иногда в литературном смысле превышающее оригинал. То же самое можно сказать о польском переводе «Белой гвардии», литературно стоящей ещё выше. И ещё лучший перевод Витольда Домбровского.

Я продолжаю утверждать (вслед за моим гуру Цат-Мацкевичем), что языки непереводимы, переводы — это новое, лучшее или худшее, качество. В случае с Булгаковым — это первое, в случае с Конрадом — второе.

Всем, кто интересуется Булгаковым, рекомендую прекрасную книгу Анджея Дравича «Мастер и дьявол».

[b]Witek[/b]

— Eine, в твоём вопросе не было ничего плохого, хотя от такого умного человека и трудно было бы его ожидать. Категория «прекраснейшее, умнейшее, наилучшее» несоразмерима и весьма относительна, субъективна ("wsio otnositelno» — говорят русские) и может быть выражением обожания личности или многих отдельных личностей.

В Салоне я знаю ещё, по крайней мере, трёх человек, которые разделяют моё отношение к этому шедевру, например (цитирую без ведома автора):

«Если бы я должен был взять на необитаемый остров одну книгу, я взял бы «Мастера и Маргариту» Asasello.

А тебе рекомендую в качестве девиза цитату из «Мастера и Маргариты»:

«Все будет правильно, на этом построен мир».

16 апреля 2008 года

Rybitzky

Как Германия могла выиграть войну

http://rybitzky.salon24.pl/70385,index.html

Jak Niemcy mogli wygrać wojnę

Мы как раз между двумя важными годовщинами событий 1943 года. 13 апреля немцы сообщили о находке жертв Катыни, а 19 апреля приступили к окончательной ликвидации Варшавского гетто.

В начале 1943 года, после Сталинградского разгрома, войска Вермахта начали стремительно отступать. Более прозорливые немецкие генералы уже знали, что это начало конца. Попытка склонить на свою сторону население Польши, показав преступление Советов, была, таким образом, логична — если бы не тот факт, что в то же время 1943 год становится апогеем немецкого террора по отношению к полякам и евреям. Тысячи солдат вместо того, чтобы воевать на фронте, уничтожали польские деревни и еврейские гетто. Железная дорога вместо того, чтобы снабжать фронт, перевозила людей в лагеря смерти.

Это было не только жестокостью. Это было безумием, которое в результате привело к разгрому «Тысячелетнего Рейха». Разгрому, добавим, неизбежному. При такой политике по отношению к оккупированным народам Германия должна была проиграть — раньше или позже.

Достаточно привести пример боёв в Нормандии, где на удивлённых американцев часто падал град артиллерийских снарядов, которые… не взрывались. Почему? Последние немецкие мужчины гибли на фронте, а их место в фабриках занимали люди, доставленные туда на принудительные работы, или заключённые концлагерей. Их качество не интересовало.

Шок у жителей Польши, а также остальных оккупированных стран, вызвало особенно то, что в их памяти ещё сохранилась немецкая оккупация времён Первой Мировой войны. Она была совершенно иной. Достаточно вспомнить, что для поляков она означала серьёзное увеличение национальной суверенности.

И вдруг казни, облавы, концлагеря. В Польше не было Квислинга, потому что немцы не дали такого шанса. В других странах марионеточным правительствам приходилось быть более жестокими, чем оккупанты, чтобы сохранять иллюзию своей власти. Так же плохо, как в Польше, было, кажется, только на землях Советского Союза, где не прекращалась резня мирного населения. А ведь эти люди встречали Вермахт с цветами, видя в нём освобождение от тирана Сталина. Но Гитлер даже не подумал (вначале) об использовании

этого энтузиазма.

Немцы в 1939 году хотели войны со всей Европой, поскольку чувствовали себя униженными Версальским трактатом. В каком-то смысле, их можно понять. Но когда уже начали войну, то с первых секунд (преступная бомбардировка Велуня, с которого и началась война) повели свои действия, таким образом, который предопределил поражение.