По ту сторону рассвета - Ольга Брилева

Через две недели после того как родился маленький Гили, пошел снег, густой и пушистый, и шел два с половиной дня. Убеленные горы казались зачарованными, земля словно бы обрела невинность и спокойствие в первое снежное утро. Ни один след еще не испятнал снега, и окрестности деревни выглядели так, словно люди тут никогда и не жили. Невзрачное ущелье за несколько часов преобразилось во дворец, полный чуда. Когда Лютиэн спустилась к водопаду с корзиной выстиранного белья на плече, она увидела, что разлетающиеся брызги воды, замерзая по краям выбоины, сотворили целый лес хрустальных цветов.

— Такого не бывает в Дориате! — восторгалась она, пока Берен и Даэйрет рассматривали один такой цветок, которым она украсила выполосканное и выжатое белье сверху.

— Да, зимой эти места красивы, как эльфийская песня, — согласился Берен. — А вот весной… Ты знаешь, зачем мы строим башни? Не только для защиты от орков. Весной все это начинает таять, и реки вздуваются на несколько дней. Вот, почему через эту жалкую речонку проложен каменный мост. Но реки — не самое страшное. Потоки грязи могут обрушиться с гор и похоронить деревню. Так что на время таяния снегов все перебираются в башню.

— А потом? Когда деревня похоронена? — ужаснулась Лютиэн.

— Отстраивают заново, — пожал плечами Берен. — За сотню лет эта деревня отстраивалась четырежды.

Хуан радовался снегу как щенок, купался и барахтался в нем, и ловил зубами снежки, которыми перебрасывались деревенские мальчишки.

Вечером того дня, когда снегопад закончился, Берен спустился к Лютиэн с крыши, весь в снегу — она как раз расчесывала волосы ко сну.

— Оденься потеплее, — попросил он, и глаза его сверкали так, что было ясно: он что-то задумал.

Они поднялись на самый верх башни, Берен плечом уперся в люк, ведущий на крышу — так вот, почему он весь в снегу: присыпало, когда открывал в первый раз! — сдвинул его и помог ей выбраться на крышу.

Снега намело и здесь — по самые зубцы.

— Завтра его нужно будет побросать вниз, — сказал Берен. — Чтобы в оттепель не закапало на голову. А сейчас, — он подвел ее спиной к большому сугробу, — падай!

— Что? — удивилась она.

— Просто закрой глаза и падай. На спину.

Это было странное чувство — падать не глядя, пусть даже зная, что за спиной у тебя — выше чем по колено снега. Был короткий миг ужаса, когда она еле удержалась, чтобы не повернуться в падении на бок или хотя бы не подставить руки. Но тут она упала и погрузилась в снег.

Берен счастливо улыбнулся и повалился рядом.

— Открой глаза и посмотри вверх, — прошептал он. — Посмотри на звезды.

Лютиэн посмотрела и ахнула. Они были огромны, как кедровый орех, и пронзительно ясны.

«Самые красивые звезды зимней ночью в горах. Если лечь на спину, в густой снег… то кажется, что летишь. Плывешь без движения, без звука в черном небе, и только звезды кругом…»

— Помнишь — ты сказала, — шепнул Берен и нашел в снегу ее руку. — Что хочешь увидеть звезды зимней ночью в горах…

— О, Берен, — она смахнула счастливую слезу. — Спасибо. Только… мне становится холодно.

— Я согрею тебя, — он осторожно накрыл ее собой, большой и действительно горячий под распахнутым плащом. Опираясь на правую руку, левой он провел по ее волосам, ласково тронул щеку, губы, шею…

— Знаешь, когда я по-настоящему жалею, что волк оставил меня без руки? — его озорная улыбка всегда заставляла ее забыть о печали. — Вот когда… — он легонько сжал ее грудь. — Теперь тебе тепло?

— Да. Но скоро снег растает и мы промокнем, если не спустимся вниз и не ляжем в постель.

— Еще один поцелуй…

Когда их губы расстались, он снова упал на спину в снег и сказал одну из своих нелепых мудростей:

— На самом деле мы никогда не умрем.

Глава 23. Смерть

Даэйрет назвала завтрашний день «Днем Серебра», и Брегор скривился. Он терпеть не мог, когда девица называла дни и месяцы так, как приучилась в Ангбанде.

…А ведь она ни разу не спросила меня, что там было, — подумал Берен. Дошел я или нет, и как я выжил. Причем не оттого, что ей неинтересно. А оттого, что она боится. И ведь я тоже не решаюсь ее спросить — что она теперь думает о своем… Учителе? Продолжает ли любить его? Нужно решиться сегодня, ибо завтра мы уедем.

— Серебра или золота, а я еду с вами, — Брегор хлопнул по столу, словно скрепил свои слова печатью. — Если даже Хардинг думает отдать тебя феанорингам, то, глядючи мне в глаза, может и постыдиться.

— Если Хардинг уже переступил через совесть, то переступит и через стыд, — неожиданно мудро сказала Даэйрет.

— Вот только мы не знаем, переступил он через совесть или еще нет, — Берен примиряюще поднял руку. — И я это узнаю, только сойдясь с ним лицом к лицу. Все, что должно быть сказано — будет сказано, все, что должно случиться — случится.

Он посмотрел в глаза Лютиэн и увидел в них сострадание — отражение собственного страха.

— Я не хочу, чтобы между мной и моим молочным братом лежало проклятие, — объяснил он. — Мы расстаемся навсегда, и я хочу расстаться с ним в добрых чувствах.

— Да будет так, — вздохнул Брегор.

— Даэйрет, — сказал Берен. — Впусти меня в свою комнату. Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз.

…Обычно дверь ее комнатки не закрывалась — только занавес препятствовал чужим глазам заглядывать куда не след. Но на сей раз Даэйрет прикрыла дверь и накинула крючок. Берен огляделся и сел возле колыбели. Малыш уже узнавал людей и строил им рожицы. Береном он почему-то был недоволен. Может быть, боялся крюка. А может быть, дело в том, что Берен ни разу не брал его на руки, до мурашек боясь уронить или оцарапать своей железкой.

— Это подарок, — он повесил на колыбельку свой диргол. — Он последний, кто имеет право носить его.

— А ты?

— Мне соткали другой.

За зиму Лютиэн выткала ему такой, какой он просил: без всякого узора, из чистой беленой шерсти. Он покидал Дортонион, не оставляя себе ничего, что принадлежало бы Дортониону.

— Я не говорил, а ты не спрашивала, что произошло между мной и Морготом, — она только моргнула. — Но ты должна знать все, потому что… ты знаешь нас обоих.

Он взъерошил волосы по своей старой привычке и начал рассказывать. Даэйрет слушала, не перебивая и не отрываясь. И, когда он закончил, спросила:

— Значит, он… захотел принцессу Соловушку?

Берен кивнул.

— О, как мне хотелось бы, чтобы ты лгал, — горько сказала она. — Но я знаю, что сейчас ты не лжешь. Ведь ты знаешь, что я могу спросить ее, а она не лжет никогда! Проклятие!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});